– А теперь что-то изменилось?

– Да. И я совершенно не хочу возвращаться к прежней жизни.

Он почувствовал на себе взгляд Марии. Она явно пыталась сопоставить картинки прошлого с человеком, который стоял перед ней.

– Насчет самоконтроля я понимаю… но посттравматический стресс?

– Да.

– Что произошло?

– Вы правда хотите знать? Это долгая история.

Она кивнула, и Колин принялся за рассказ:

– Я уже говорил, что рос проблемным ребенком. К одиннадцати годам я стал почти неуправляем. В конце концов родители отправили меня в военную школу. Первая, в которую я попал, была довольно скверным местом. Ученики старших классов частенько вели себя как герои «Повелителя мух», особенно когда появлялись новенькие. Сначала – по мелочи, типичная проверка на вшивость. Типа, отнять в столовой молоко и десерт или заставить чистить себе ботинки и застилать постели, в то время как кто-нибудь устраивал бардак в моей комнате, и нужно было срочно убираться, пока не пришли дежурные. Ничего страшного, все новички через это проходят. Но некоторые ребята были настоящими садистами. Они стегали меня мокрыми полотенцами в душе, ну или подкрадывались сзади, когда я делал уроки, накрывали одеялом и избивали. Потом они начали являться по ночам, когда я спал. Тогда я был мелковат для своих лет и принимался плакать, что только подзадоривало обидчиков. Я как будто стал их особой целью. Два-три раза в неделю они приходили ко мне с одеялом и с кулаками наготове – били, при этом говоря, что к концу года я буду трупом. Я страшно боялся, все время был настороже. Я пытался не спать по ночам и вздрагивал при каждом звуке, но вечно бодрствовать не получалось. Они караулили и выжидали, пока я засну. И так продолжалось несколько месяцев. До сих пор в кошмарах вижу.

– Вы кому-нибудь рассказывали?

– Конечно. Я всем говорил. Командиру, учителям, школьному психологу, даже родителям. И никто не поверил. Старшие требовали, чтобы я перестал врать и хныкать.

– Какой ужас.

– Я был еще мальчишкой, но спустя некоторое время понял, что надо вырваться оттуда, иначе в один прекрасный день они зайдут слишком далеко. Тогда я взял все в свои руки. Я украдкой протащил в школу баллончик с краской и разрисовал административный корпус. Меня выгнали. Именно этого я и добивался. – Он вздохнул: – Школу все равно закрыли через пару лет, когда местная газета напечатала разоблачительную статью. Там погиб ребенок. Маленький мальчик, моих лет. Меня в статье не упоминали, но некоторое время в новостях только об этом и говорили. Посыпались уголовные и гражданские обвинения, ну и так далее. В итоге несколько человек оказались за решеткой. Родители страшно переживали, что не поверили мне. Наверное, поэтому они так долго терпели мои выходки, после того как я окончил школу. Они чувствовали себя виноватыми.

– А после того как вас выгнали…

– Я отправился в другую военную школу и поклялся, что больше травить себя не позволю. Я решил, что отныне стану бить первым. И я научился драться. Я много и старательно тренировался. И даже после, когда кто-нибудь ко мне прикасался, я просто… слетал с катушек. Как в детстве. Меня отовсюду выгоняли, я едва закончил школу. Моя жизнь была сплошным хаосом.

Колин сделал несколько шагов молча.

– В общем, это всплыло на суде.

– И как вы теперь общаетесь с родителями?

– Как и с сестрами. Стараюсь наладить контакт. Сейчас мне официально запрещено у них бывать.

На лице Марии отразилось потрясение, а Колин продолжил:

– Я поругался с родителями накануне отъезда в Аризону и ударил отца об стену. Я сто раз повторил, что сделал это не нарочно – я просто хотел, чтобы они меня выслушали, – но старики жутко испугались. Они не стали подавать в суд, иначе я бы тут сейчас не стоял, но все-таки потребовали официального запрета. Не факт, что они пустят его в ход, но тем не менее он существует – наверное, для того, чтобы я не вздумал однажды снова к ним переехать.

Мария внимательно посмотрела на Колина:

– И все-таки я не понимаю, как можно сразу… взять и измениться. А если вы опять вспылите?

– Все люди способны вспылить. Но я теперь знаю много способов справляться с гневом. Например, не ходить в бары и не употреблять наркотики. Когда мы тусуемся с друзьями, я выпиваю не больше двух банок пива. Физическая нагрузка каждый день, много тренировок, преодоление себя – это тоже помогает контролировать психическое состояние. Еще я в клинике научился разным полезным методам. Разным способам, как совладать с собой. В итоге этот опыт оказался лучшим, что было в моей жизни.

– И чему вы там научились?

– Глубоко дышать, отходить в сторону, отгонять неприятные мысли, точно давать определение чувству, которое меня охватило, чтобы его контролировать… нелегко, но со временем входит в привычку. Нужно прикладывать массу волевых усилий, но если я не буду стараться, то, скорее всего, снова придется принимать литий, а я его терпеть не могу. Для многих это самое подходящее лекарство, и оно помогает, но я от лития совсем перестаю соображать. Как будто что-то во мне умирает. И постоянно хочу есть, вне зависимости от того, сколько съел. Когда я принимал литий, то поправился, даже растолстел. Лучше уж я буду тренироваться по несколько часов в день, заниматься йогой, медитировать и избегать мест, где можно ввязаться в неприятности.

– Помогает?

– Вроде да, – отвечал Колин. – Главное, не загадывать.

Они шли по пляжу, и музыка постепенно растворялась в шуме волн, накатывавшихся на берег. За дюнами рестораны и кафе сменились жилыми домами. В окнах горел свет. Луна поднялась выше, заливая землю мистическим сиянием. Повсюду сновали крабы, которые разбегались от неспешно приближавшихся людей.

– Вы очень откровенны, – заметила Мария.

– Я отвечаю на ваши вопросы.

– И вы не боитесь, что я могу о вас подумать?

– Не особо.

– Вам наплевать, что другие о вас думают?

– Нет… в определенной степени. Как и всем людям. Но прежде, чем вы сделаете обо мне какой-то вывод, вы должны узнать, кто я такой на самом деле. Лучше уж я буду честен до конца и позволю вам самой решить, хотите вы и дальше со мной общаться или нет.

– И вы всегда таким были? – спросила Мария, глядя на Колина с искренним любопытством.

– В смысле?

– Искренним. До конца.

– Нет. Я стал таким, когда вышел из клиники. Это одно из изменений, которые я решил привнести в свою жизнь.

– И как люди на это реагируют?

– Большинство не знает, как меня воспринимать. Особенно поначалу. Эван до сих пор не понимает. И вы, наверное, тоже. Но все-таки мне очень важно быть честным. Особенно с друзьями. Ну или с людьми, с которыми я, возможно, увижусь снова.

– Поэтому вы сейчас все рассказали? Потому что думаете, что мы можем увидеться еще?

– Да, – ответил Колин.

Несколько мгновений Мария не находила слов.

– Вы интересный человек, Колин, – наконец произнесла она.

– Да, у меня интересная жизнь, – признал он. – Но вы не менее интересная.

– Поверьте, по сравнению с вами я очень скучная.

– Может быть. Но вы же пока от меня не убежали.

– Не исключаю, что еще могу это сделать. Вы опасный тип.

– Нет, что вы…

– Для такой девушки, как я? Поверьте, вы немного пугаете. Я впервые в жизни провела целый вечер с человеком, который когда-то бил людей ногой по голове и ударил о стенку собственного отца.

– И которого арестовывали. И отправляли в психиатрическую клинику.

– И это тоже.

– И?

Она убрала с лица прядь волос.

– Я еще не знаю. Пока я понятия не имею, как относиться к тому, что вы сказали. Но если я вдруг побегу, не пытайтесь меня догнать, ладно?

– Справедливо.

– Вы рассказывали это Серене?

– Нет, – ответил Колин. – Она, в отличие от вас, не спрашивала.

– А рассказали бы?

– Наверное.

– Ну конечно.

– Может быть, теперь вы сами что-нибудь расскажете? Вам тогда будет легче?

Мария криво улыбнулась:

– Мне особо нечего рассказывать. Я уже кое-что рассказала про свою семью. Вы знаете, что я выросла здесь, потом училась в университете Северной Каролины и в Дьюке, а теперь работаю адвокатом. Мое прошлое… не такое насыщенное, как ваше.

– Ну и хорошо, – произнес он.

Уже настроившись на одну волну, они одновременно развернулись и пошли обратно.

– О’кей, – сказала Мария.

Он рассмеялся, и тут девушка остановилась и поморщилась. Взявшись за руку Колина, чтобы удержать равновесие, она подняла ногу.

– Секундочку. Эти сандалии меня прикончат.

Мария разулась. Когда она наконец выпустила руку Колина, он продолжал чувствовать тепло ее прикосновения.

– Так гораздо лучше, – улыбнулась она. – Спасибо.

Они зашагали дальше, уже медленно. На крыше «Дерзкого Пита» толпились посетители. Колин подозревал, что в других барах тоже людно. Звезды у них над головой начали тускнеть в свете луны. В уютной тишине он поймал себя на том, что любуется лицом Марии – скулами, полными губами, ресницами, которые отбрасывали тень на безупречную кожу.

– Вы такая молчаливая, – заметил он.

– Я просто пытаюсь осмыслить то, что вы рассказали. Это очень серьезно.

– О да, – согласился Колин.

– Вы совсем другой.

– По сравнению с кем?

– Прежде чем переехать сюда, я работала помощником окружного прокурора в Шарлотте.

– Серьезно?

– Больше трех лет. Это была моя первая работа, после того как я получила диплом.

– Значит, вы больше привыкли судить таких, как я, чем общаться с ними?

Мария чуть заметно кивнула.

– Большинство людей обычно описывают себя с положительной стороны. Но вы… вы беспристрастны. Как будто говорите о другом человеке.

– Иногда мне и самому так кажется.

– Не знаю, смогла бы я… – Девушка нахмурилась: – Честное слово, не знаю, хочу ли рассказывать. Во всяком случае, так подробно, как вы.