Евгений Щуров - Взгляд со второго этажа

– Спокойной ночи, любимочка, целую, – ответил Док.

Я моментально уснула.

Док жил у меня уже полгода. Он официально развёлся. Всё у нас было замечательно! Вместе ездили на работу, вместе возвращались, ходили в гости, принимали у себя. Я сама каждое утро готовила Доку чистое бельё и одежду, частенько готовила завтрак. Когда Док возвращался с работы позже, всегда привозил мне букет моих любимых лилий.

На католическое Рождество, в свои зимние каникулы, прилетали Ванечка с Викторией. Вместе с ними чудесно встретили Новый год. Сынуле Док понравился, они часто подолгу беседовали по вечерам, сидя в столовой или в нашем с Доком кабинете. Виктория говорила по-русски уже очень хорошо, только с акцентом. Когда мои мужчины разговаривали, мы с ней уходили в зимний сад и там возились с цветами.

После новогодних праздников дети улетели к себе, в Лондон, а мы с Доком отправились на несколько дней в Швейцарию на горнолыжный курорт. Он прилично катался, да и я от него не отставала, только чаще падала.

Потом снова работа, интересная, затягивающая.

В начале лета отпраздновали мой день рождения. Док подарил мне очень красивый гарнитур с бриллиантами: серёжки, колечко и цепочку с кулоном. Вообще он частенько дарил мне какие-нибудь украшения.

Я уже не боялась летать, и после моего дня рождения, по совету Виктории, мы посетили Сейшелы. Там познакомились с родителями Виктории, которые оказались очень весёлыми и гостеприимными людьми. Док не отходил от меня ни на шаг, вообще вёл себя так, будто мы только познакомились. И постоянно наговаривал мне всякие нежности. И как он меня любит. Мы купались, загорали, ужинали в ресторанчиках, любили друг друга, и я кончала, любовались закатом, гуляли поздно вечером по пляжу. Я пребывала в немом восторге от всего, что происходит! Это было сказочно! По окончании учёбы к нам на Сейшелы прилетели Ваня с Викторией. Мой сын понравился её родителям, и они устроили по поводу приезда детей большой праздник в огромном доме Сэма, отца Виктории. Нам надо было уже возвращаться домой, как Ваня сказал мне, что хочет остаться здесь, на островах, на все каникулы. Я этого не ожидала, хотя могла бы догадаться. Макс доказывал, что Ванечке пойдёт на пользу климат курорта, а перед учебой они на пару недель заедут к нам. Что мне было делать? Хотя я надеялась, что пробуду с сыном два летних месяца.

Дома мы снова с головой окунулись в работу. Я стала замечать, что Док чаще задерживается на работе и подолгу просиживает за компьютером дома, да ещё с кем-то общается по скайпу, да ещё по-английски или по-французски. Спросила папу, что там происходит, на фабрике, он ответил, что замышляет грандиозную реконструкцию, потому работы чрезвычайно много. Судя по объёму моей работы, я этого не заметила. Но реконструкция касалась производства, а моё направление – реклама и продажи – реконструировать не требовалось. Я много времени проводила в зимнем саду, с цветами, под открытым воздухом. Николай, как обычно, помогал мне. Они с Леной поженились и жили вместе в комнате Лены, которая была больше.

Однажды я зашла в кабинет. Дока не было, он вышел покурить. Машинально я заглянула в компьютер. На экране в Facebook’е сияла морда молодой красотки, и было много чего понаписано на французском языке. Когда он вернулся, я спросила его внешне равнодушно:

– Что это у тебя? Что за красотка?

– Это менеджер одной базельской компании. Мы обсуждаем планы поставки нового оборудования. А что?

– Да ничего! – меня бесило, что я ничего не понимаю по-французски.

Лицо моё, видимо, выражало всю мою внутреннюю злость. Док это заметил.

– Любимка моя, не надо, – ласково сказал он. – Ничего личного! Смотри, включаю переводчика.

– Не надо мне ничего включать! Да! – уже истерически проговорила я. – Что, с бабами по интернету переписываешься?

Док всё же включил программу перевода, и я через силу посмотрела на экран. Там действительно шёл обмен мнениями по поводу поставок фильтров, отстойников и смесителей. Я успокоилась. Погладила Дока по голове.

– Ладно, прости! Я что-то сегодня устала, – уже спокойно произнесла я. – Ты скоро?

– Минут пять, не дольше, – ответил он.

– Пора спать, уже начало двенадцатого.

– Иду, радость моя! – и Док опять повернулся к компу.

Сексуальная активность его, надо сказать, не снижалась. Мы любили друг друга почти каждый день, он был так же ласков ко мне в постели, так же болтал всякие нежности. Но я заметила, что, когда мы обедали на работе или вечерами садились в столовой за ужин, его лицо немного выражало уныние, когда я ему что-нибудь рассказывала. Точно! Я ему не интересна! Его интересует только секс со мной! Это открытие подтверждалось и тем, что, когда к нам приходили гости, он увлекался беседой с интересным собеседником и мог часами что-то обсуждать. На работе стал реже бывать у меня в кабинете, хотя звонил часто. Я даже как-то сказала ему, что хватит так часто мне звонить, когда я работаю. Он ненадолго обиделся.

Я пыталась с ним поговорить на тему семьи, что это далеко не один секс, а гораздо более широкое понятие. Он соглашался со мной, но всё оставалось по-прежнему. Он стал много писать своих картин, какие-то нереальные пейзажи в основном. Конечно, много он писал и меня, но всё реже.

На две недели приезжали дети, загорелые, поправившиеся. Мы все вместе в выходные ходили в лес, жарили мясо. Я несколько успокоилась, когда рядом был сын. Впрочем, и он был больше занят своей сейшелкой-креолкой. Не оставляли меня только мои любимые котики, которым я уделяла не меньше внимания, чем прежде. Они меня любили бескорыстно!

Две недели пролетели незаметно. Ванечка с Викой улетели в Лондон. Наступала осень. Скоро год со дня гибели мужа.

Странное дело, Док терпеть не мог, когда я вспоминала Семёна. Я даже ему как-то заметила, что глупо ревновать к мертвецу. Он промолчал, но всякое упоминание о погибшем муже вызывало у него внутреннюю душевную боль, я это заметила. Не понять этих мужчин!

Как-то я сказала Доку, что у меня задержка месячных уже больше недели. Тест показал беременность. Съездили к гинекологу, который подтвердил беременность ранних сроков. Док был рад, чего не скажешь обо мне. Я пребывала в постоянных раздумьях. Ванечка ещё не доучился, мне уже сорок один год, я не совсем здорова, да и сам Док меня настораживал своим поведением по отношению ко мне и своей внутренней отстранённостью. Хотя с виду продолжал любить меня.

Я твёрдо решила сделать аборт! Док расстроился и отговаривал меня за два или три дня до операции. Я была непреклонна, не объясняя своего решения. В больницу мы поехали вместе, но в этот день Док не проронил ни слова о том, что, может, я передумаю.

Я сделала аборт! Уже который по счёту? Третий или четвёртый? Четвёртый. Вот грешница! Но мне было страшно за своё здоровье, за сынулю. Как он будет без меня, если я вдруг погибну в родах или стану всё внимание уделять родившемуся ребёнку? Глупо, конечно, но тогда я о другом не думала.

После аборта Док продолжал оставаться внимательным и любящим мужем, каким я его считала, но отдаление наше продолжалось. Я часто наблюдала за ним, как он бродил по саду, дымя сигаретой, задумчивый и как бы отсутствующий. Как отрешённо он писал картины, подолгу стоя у мольберта и о чём-то думая. Так же подолгу просиживал у компьютера, с кем-то переписывался и переговаривался по скайпу. Настала какая-то рутинная жизнь. Я не могла понять Дока, чего ему не хватает. Мне перестало хватать семьи.

Однажды Док исчез. Он не приехал вечером домой. Предупредив на работе, что едет по делам, мне не сказал ни слова. Телефон его был недоступен. Встревоженная, я позвонила Фролову и попросила его через знакомых выяснить, улетал куда или уезжал сегодня такой-то. Вовка позвонил через полчаса и сказал, что Якушев Максим Андреевич вылетел сегодня в Брюссель через Москву. Телефон Дока молчал.

Я позвонила папе и всё рассказала, обливаясь слезами. Папа успокаивал, мол, Максим самостоятельный руководитель и может предпринимать решения по своему усмотрению. И если ему срочно надо было лететь в Брюссель, значит, это не требовало отлагательств. Но почему он не позвонил мне?! Как это называется? Я была в тревоге за него и в то же время в бешенстве! Какой гнусный поступок! Но всё-таки я больше волновалась за Дока.

Половину ночи я проревела в нашей спальне, забылась только под утро. Меня разбудил звонок с незнакомого номера.

– Привет, это я, – раздался голос Дока.

– Ты где? Что с тобой? – я устала волноваться и говорила ровным голосом.

– Всё в порядке, не волнуйся! Прости меня за столь неожиданный отъезд, – голос Дока действительно был виноватым.

– Ты вернёшься? – спросила я, ожидая услышать страшное «нет».

– Конечно, вернусь! Через пять-шесть дней, – ответил он убеждённо. – Я в Брюсселе. Приеду – расскажу. Я люблю тебя больше всех на свете! Целую!

– Приезжай! – обессиленно ответила я. – И я тебя люблю.

Он звонил каждый день по вечерам, коротко, не вдаваясь в подробности, чем он там занимается.

Действительно, Док прилетел на шестой день. Я обняла его, мы поцеловались.

Он рассказал, что его срочный вылет был необходим, чтобы опередить Калиненко в подписании договора на поставки нового оборудования, потому всё надо было сделать быстро и в тайне.

– Но мне-то ты мог позвонить? – не понимала я. – Я под пытками бы никому ничего не сказала! Или папе!

– Вот теперь ты понимаешь, как мучился я, когда ты не звонила или не отвечала на звонки?

– Ты так никогда со мной не поступал!