В первый год замужества Кендалл сносила выпавшие на ее долю невзгоды с молчаливым достоинством. Бывало, в гневе Джон бил ее, однако никогда не оставлял следов. Но самым ужасным была не физическая боль: ее Кендалл научилась выносить стоически, с гордо поднятой головой — эту гордость не могла бы переломить никакая плеть. Хуже было другое — Кендалл не могла выносить одиночества и изоляции. А среди нью-йоркских друзей Джона были вполне приличные и приятные люди, и сам город завораживал своим шумом, суетой. Супруги поддерживали в глазах окружающих образ идеальной семейной пары.

Через полтора года после так называемого замужества Кендалл пришло известие от Лолли, что она нашла-таки своего рыцаря. Ее письма дышали преданностью и восторгом — а ведь ей только-только исполнилось пятнадцать лет. Кендалл дала согласие на ее брак. Джин Макинтош отвечал Лолли полной и искренней взаимностью, он был сыном уважаемого в Чарлстоне плантатора и всегда вызывал у Кендалл симпатию.

Умный, добрый, начитанный — поистине воплощение галантного джентльмена-южанина; за ним Лолли будет как за каменной стеной.

Теперь, когда будущее Лолли было обеспечено, Кендалл ощутила себя свободной. Она жадно прислушивалась к новостям с Юга, и, когда пришло известие о казни Джона Брауна, который возглавил восстание аболиционистов, Кендалл поняла, что Гражданская война неизбежна. Значит, она не сможет оставаться на постылом Севере после того, как Южная Каролина выйдет из Союза.

С помощью Трейвиса Кендалл удалось уговорить Джона позволить ей навестить мать, несмотря на растущую напряженность в отношениях Севера и Юга. Но и тут Кендалл ждало разочарование. Однажды, в самом начале проживания в Нью-Йорке, она пыталась бежать от Мура, но тогда попытка сорвалась, и теперь Джон зорко следил за женой. Он последовал за ней в Южную Каролину в компании нескольких морских офицеров.

— Бог мой!.. — простонала Кендалл, спрятав лицо в ладонях. Как же это было ужасно! Ее выходка едва не стоила человеку жизни! Но откуда могла она знать, что человек, с которым ее столкнула судьба, окажется морским волком, вызывающим страх и ненависть северян? Но не это было главным. Главное, что, не вмешайся в дело Трейвис, Джон наверняка убил бы и ее, и моряка-южанина. Но, слава Богу, тот человек жив, как уверял Трейвис.

Человек. Мужчина. Брент Макклейн.

При одном воспоминании о нем Кендалл бросало в дрожь. Сколько раз с той роковой ночи ее мысли невольно снова и снова возвращались к нему. Сколько раз думы о Бренте бросали ее то в жар, то в холод. Он снился ей, и каждый раз Кендалл просыпалась в горячей испарине, с душевным трепетом.

Она не могла забыть Брента, несмотря на все свои старания: не могла забыть тягучую хрипотцу в его голосе, бездонную глубину серых глаз — стальных, когда их обладатель испытывал гнев, и затуманившихся, когда был охвачен страстью…

Да, но как он был дерзок и надменен, напоминала себе Кендалл. Дерзок, надменен, самоуверен и язвителен… и великолепен своей первозданной мужской силой. Из памяти никогда не изгладится вид его обнаженного тела — поджарого и мускулистого. Мышцы живота крепкие, как железные обручи, движения легкие, как у дикой кошки, несмотря на высокий рост, и тяжелое, мощное тело. Брент был красивый дикий зверь, дышащий здоровьем, мужественностью и сдерживаемой невероятной силой.

— Бог мой!.. — снова прошептала она, вся дрожа. Она глубоко вздохнула и попыталась успокоиться, взять себя в руки. Никогда она не забудет и его взгляда, который он бросил на нее перёд тем, как Джон ударил его по голове прикладом ружья.

Никогда прежде не видела Кендалл такого холодного и угрожающего взгляда и никогда не испытывала такого страха — даже под взглядом мужа…

Южанам, конечно, посчастливилось, что капитан Брент Макклейн остался жив, — в казармах армии Союза это имя произносилось с трепетом и страхом. Храбрый капитан умел проскользнуть мимо любой преграды, провозя амуницию с островов во Флориду, Джорджию и Луизиану. Макклейн проводил корабли под носом северян так умело, что те ни разу не заметили его.

Президент южан Джефферсон Дэвис поручил капитану Бренту Макклейну организацию военно-морского флота Конфедерации. Дважды бравый капитан был представлен к отличию за проявленную храбрость. Все это Кендалл узнала из южных газет, которые ей иногда приносил Трейвис, — она с жадностью набрасывалась на них и прочитывала залпом от первой до последней страницы.

«Господь милостивый, — молилась Кендалл, — сделай так, чтобы его никогда не смогли поймать. Но если поймают, то пусть не привозят сюда…»

От этих мыслей Кендалл начал бить озноб, несмотря на жару. Да, никогда не забыть ей того острого, как кинжал, взгляда, который Брент бросил на нее в последний раз. И даже если ее будут охранять здесь сотни солдат, ей все равно страшно, потому что, задумай Макклейн убить ее, не спасет никакая стража, если, конечно, Джон не успеет выстрелить первым. Узнав, что Брент остался жив, он пришел в неописуемую ярость и в пух и прах разругался с Трейвисом. С тех пор в отношениях друзей так и осталась отчужденность. Однако Трейвис вслед за Джоном попросил перевести его в Форт-Тэйлор. Он приехал защитить ее, с благодарностью решила Кендалл. Какой он честный и благородный человек, подумала Кендалл, хоть и янки. Но тут же укорила себя: как ей не стыдно? За последнее время она узнала много честных янки. Люди везде люди, и степень их благородства не зависит от цвета мундира, который они носят.

Но все это полбеды — главная беда в ней самой. Ее родина — Южная Каролина. С молоком матери она впитала любовь к хлопковым полям, самой прекрасной музыкой для нее было заунывное пение рабов на плантациях. В своем сердце она сохранила верность родине и не смогла бы избегнуть опасности, оставаясь мятежницей в стане северян, в окружении ненавистных синих мундиров.

— Кендалл?

Слава Богу, это Трейвис! Кендалл с улыбкой оглянулась, Хорошо, что Джон редко бывал в форте" так как постоянно участвовал в морских стычках от Пенсаколы до Джексонвилла. Флорида, чьи губернаторы, прошлый и настоящий, были ярыми приверженцами Конфедерации, принесла на алтарь общего дела наибольшие жертвы. Большая часть флоридской армии была Послана в Виргинию и Миссисипи, где развернулись решающие сражения, а сотни миль побережья остались попросту беззащитными.

— Привет, Трейвис, — ласково сказала Кендалл. Трейвис широко улыбнулся в ответ и, взбежав по лестнице на галерею, встал рядом с Кендалл. Каждый раз, встречаясь с ней, Трейвис испытывал грызущее чувство вины. За последнее время он сильно привязался к Кендалл, и не только потому, что она была красива, — ее голос, которому мягкий южный акцент придавал несравненную мелодичность, врожденное благородство, умение не склонять головы перед превратностями судьбы, чувство собственного достоинства и поистине мужское самообладание могли внушить любому мужчине любовь. В любых обстоятельствах Кендалл оставалась настоящей леди.

Если бы он тогда не помог Джону найти ее, Кендалл, возможно, удалось бы ускользнуть от мужа… Трейвис до боли вонзил ногти в ладони: эта женщина была законной женой его друга, связанной с ним священными узами, только поэтому Трейвис счел своим долгом участвовать в поисках. Нет, не только… Он боялся, что разъяренный Джон убьет неверную жену, а у нее не хватит сил сопротивляться.

— Не желаете совершить морскую прогулку? — спросил Трейвис.

Он увидел, как оживились и вспыхнули синие глаза Кендалл.

— А мне позволят?

— Да, — радостно ответил Трейвис. — Мне поручили провести один почти развлекательный рейс. Капитан Бреннен утверждает, что это будет обычная инспекция. Опасности никакой: мы не будем далеко отходить от форта. Джона нет уже четыре месяца, и капитан считает, что вам надо немного развеяться.

Кендалл довольно улыбнулась: что за прелесть этот Бреннен! Он не знал, что Кендалл глубоко несчастна в браке, но, вероятно, догадывался об этом. Будучи командиром Джона, он часто делал для Кендалл приятные сюрпризы, скрашивавшие ей жизнь.

— О Трейвис! — Кендалл буквально просияла от счастья. — Когда мы отправляемся?

— Прямо сейчас.

— Подождите, я только накину шаль.

Она крикнула это уже на бегу, устремившись вниз по лестнице, ведущей с крепости. Вздохнув, Трейвис посмотрел ей вслед. Как она хороша! Одета в стиле местных женщин. Из-за жары, царившей на острове, отказалась от пышных нижних юбок и тесных корсетов, столь модных на материке. Светлое платье из легкой хлопковой ткани ловко сидело на ней: облегало крепкую молодую грудь, подчеркивало тонкую девичью талию. Платье очень скромное, но даже и монашеское одеяние не могло бы скрыть притягательную женственность Кендалл. Широкополая твердая соломенная шляпа, защищавшая от немилосердно палящего солнца, придавала очаровательную таинственность ее изумительным синим глазам, изменчивым, как волны морского мелководья.

— Я буду ждать вас у ворот! — крикнул ей вдогонку Трейвис. В ответ Кендалл помахала рукой и опрометью бросилась в дом, который она делила с Джоном, когда он приезжал в форт, и где наслаждалась одиночеством, когда муж уходил в очередной рейд. Схватив белую шаль, лежавшую на кровати, Кендалл помчалась к воротам форта. В последнее время у нее появилось новое увлечение, захватившее все ее существо, — морские прогулки. Она всей душой полюбила океан, свежий морской ветер, трепавший волосы; ей нравилось, когда ходуном ходила под ногами палуба и брызгала соленая волна. После таких прогулок она чувствовала, как оживает ее душа, исстрадавшаяся в неудачном браке.

— На каком судне мы выйдем в море, капитан? — прерывисто дыша, спросила Кендалл.

— На «Мишель», — улыбаясь, ответил Трейвис. — У нас будет маленькая приятная компания — вы, я и матросы: Джонс, Льюис и Артур. Ну, как?

— Восхитительно! — от души рассмеялась Кендалл. Три матроса очень нравились ей. Никто из них в ее присутствии не отпускал глупых шуток или, хуже того, замечаний, как «неплохо бы вышибить дух из этих деревенщин-южан». Не называл ее втихомолку одной из «предательниц, которые хлещут кнутами своих рабов». В казармах Форт-Тэйлора было полно разного люда — в большинстве своем вполне достойные люди, случайно оказавшиеся в водовороте злополучной войны. Но были среди них и твердолобые, упрямые как ослы, которые, несмотря на поражение унионистов при Бул-Ран, продолжали твердить, что скоро «мы проучим этих задравших нос мятежников и вздернем их на виселице, как каких-нибудь индейцев».