— Ты знаешь, как часто в последние годы я просыпался, протягивал руки к тебе — и обнимал лишь пустоту?

— Как часто? — прошептала Темпест, глядя на него затуманенными глазами.

— Тысячу. Нет, миллион раз.

— Но у тебя были другие женщины!

Эта мысль отравляла Темпест годы разлуки. Другие женщины делят с ним постель, узнают его страсть и желание, а она не в силах забыться в объятиях другого. Порой Темпест готова была возненавидеть Страйкера за это.

Страйкер не мог отрицать правду.

— Но тебя же не было!

— Были другие, — закрыв глаза, глухо произнесла Темпест.

Страйкер молча смотрел на нее; тяжелая, давящая боль сжимала ему сердце. За эти четыре года он не раз пускался во все тяжкие — только для того, чтобы ее забыть. В конце концов, она, как и он, имела полное право разделить постель и жизнь с кем захочет. Да, он был для нее первым — и что из этого? Это не дает ему никаких особых прав и не возлагает особых обязательств.

— Почему? — Он провел пальцем по ее четко очерченным губам. — Ты — прекрасная женщина, созданная для любви. Ты щедро отдаешь возлюбленному всю себя. За эти несколько дней ты дала мне больше, чем все прочие женщины за всю жизнь. — Темпест молчала и не поднимала глаз, и в душу Страйкеру начали закрадываться подозрения. — Может быть, я обидел тебя, сам того не зная? Поверь, милая, я этого не хотел. Или ты не знаешь, что я скорее умру под пытками, чем обижу тебя?

Темпест открыла глаза — и прочла во взгляде Страйкера боль. Да, он обидел ее, сам того не подозревая. Но осмелится ли она объяснить ему, чем именно?

— Секс с тобой был потрясающим… я такого и вообразить не могла. — Да, в этом признаться можно. — Рядом с тобой я почувствовала себя совсем особенной — прекрасной и желанной. Мне было очень хорошо с тобой. — Она прикоснулась к его губам, когда-то столькому ее научившим, — и вспомнила, как эти губы скользили по ее телу, как шептал ей Страйкер слова любви и восхищения, с каким благоговением любовался ее наготой, как наконец овладел ею — столь мягко и нежно, что вместо ожидаемой боли Темпест ощутила невиданный взрыв наслаждения… От одних этих воспоминаний у нее кружилась голова и перехватывало дыхание.

— И у тебя никого больше не было? — В глубине души Страйкер знал это всегда, но только сейчас осмелился признать.

Синие глаза Темпест, всегда столь живые и озорные, превратились в зеркала, отражающие его собственное смятение.

— Нет.

Страйкеру казалось, что Темпест наконец протянула ему долгожданный ключ к своей душе. Только Страйкер не понимает, в какую скважину его вставить. А от Темпест, если бы она и знала, помощи не дождешься! «Думай, Страйкер, думай. Ты всегда умел находить выход из безвыходных ситуаций». Страйкер протянул руку и коснулся губ Темпест. Глаза ее тут же потемнели от желания, и его тело напряглось в ответ. Перед глазами вспыхнули образы тех волшебных ночей, когда она содрогалась от страсти в его объятиях…

— Когда… когда все кончится, ты вернешься ко мне?

Сколько боли может причинить одно короткое слово!

— Нет.

— Ты же хочешь меня!

Темпест не могла лгать:

— Да.

— И не позволишь любить тебя?

— Ты не любишь меня, Страйкер. Ты желаешь меня — как желал уже многих в прошлом и будешь желать многих в будущем. — Она обвела пальцем контур его губ, вспоминая их незабываемый вкус. — А я никогда не стану наложницей в гареме. Даже в твоем.

Глава 6

В тот же миг Страйкер припал к ее губам. Он найдет ответ на ее вопросы, но не сейчас. Когда-нибудь потом. А сейчас его задача — заставить ее забыть все сомнения. Он все крепче прижимал ее к себе, чувствуя, как будто она наконец вернулась домой — туда, где должна быть всегда. Темпест страстно отвечала на его порыв. Когда Страйкер наконец оторвался от ее губ и взглянул на нее, глаза ее были закрыты, а тело изогнулось дугой, стремясь покрепче прижаться к нему.

— Взгляни на меня!

Темпест открыла глаза.

— Ты никогда не была и не будешь наложницей у меня в гареме, — произнес он глухим напряженным голосом. Но Темпест услышала в нем лишь нежность и неутоленное желание. — У меня и гарема-то нет. И ты для меня — не просто одна из многих. Поверь, это не пустые слова. Это правда. В моей жизни никогда не было и никогда не будет второй Темпест. Где бы мы ни были, что бы ни делали, мы связаны навеки. Я не знаю, что это такое и как это называется. Может быть, и не любовь. Мы с тобой — не те люди, чтобы попусту бросаться такими словами. Я не знаю, что так властно привязало меня к тебе, что не умирает ни днем, ни ночью, ни в смертельной опасности, ни даже в объятиях других женщин. Можешь ненавидеть меня, если хочешь, — но это ничего не изменит.

— Я не могу тебя возненавидеть, даже если захочу.

— Тогда останься со мной.

— Мы уже пробовали. Ничего у нас не получилось.

Наступило молчание. Оба вспоминали о боли и радости семи коротких и сумасшедших дней.

— Мы стали старше.

— И упрямей.

Страйкер рассмеялся.

— Упрямой ты была всегда. Тебя можно сломать, Темпест, но согнуть невозможно.

— Тебя тоже.

«Что сказать ей? — думал Страйкер. — Как убедить ее остаться, не отвергать его, поверить ему? Сейчас она нужна ему больше, чем раньше, больше, чем когда бы то ни было».

— Может быть, теперь мы не совершим прежних ошибок?

Темпест испытующе взглянула ему в глаза. Да, он честен. Он страдает не меньше ее.

— А что, если мы попробуем начать сначала?

— Ты, кажется, хочешь гарантий?

— Жизнь никаких гарантий не дает. И мы оба это знаем.

— Чего же ты хочешь от меня?

— Я хочу знать, куда мы движемся. Хочу верить, что между нами происходит нечто большее, чем заурядный романчик с заранее известным концом.

Сказать, что Страйкер был изумлен, — значит не сказать ничего.

— И ты, сорвиголова, бесшабашно рискующая жизнью, боишься отдаться прежнему возлюбленному? — Он приподнял ее голову за подбородок и пристально взглянул в глаза. — Объясни мне, Темпест, в чем дело? О чем ты не хочешь мне говорить?

Темпест не могла сказать правду. Но не могла и лгать, когда любимый держал ее в объятиях.

Щеки ее порозовели, ресницы дрогнули — и Страйкер тихо охнул. Он понял, о чем умолчала Темпест, понял так ясно, как будто прочел ее мысли.

— И давно? — хрипло спросил он.

— Что «давно»? — Она зашевелилась, пытаясь высвободиться из его объятий, но Страйкер только крепче притянул ее к себе, не позволяя бежать.

— Давно ты меня любишь?

— Я вообще не говорила, что тебя люблю! — гневно возразила Темпест и снова рванулась, но Страйкер держал крепко.

— И не скажешь. Может быть, я и не понимаю тебя, но знаю точно: ты никогда не признаешься в любви, не будучи уверена в ответном чувстве. Не тот ты человек, чтобы выпрашивать любовь — тем более у меня. — Он прижал ее к себе: Темпест дрожала, как осиновый лист. — А я отверг твою любовь — тем утром, когда снял тебя с дерева. — В его словах не было вопроса — он не оставлял себе пути к бегству. — А ты и глазом не моргнула. Сделала вид, что ничего не случилось. Да знаешь ли ты, как часто я спрашивал себя, что я для тебя значил? Неужели наша… неужели эти дни, проведенные вместе, были для тебя всего лишь курсом секса — таким же, как курс выживания или вождения машины?

Темпест, побледнев, прикрыла ему рот ладонью.

— Нет, что ты! Никогда!

Страйкер поцеловал ее ладонь, дотронувшись до нее кончиком языка. Ответная дрожь ее тела пронзила его, словно удар ножом.

— Не знаю, что ответить, — пробормотал он. — Хотел бы я сказать, что чувствую то же самое!

Темпест грустно улыбнулась:

— Не надо. Ты не любишь меня, Страйкер. Я знаю. И всегда знала. Я, как и ты, пыталась убить свое чувство, но все было бесполезно. Куда бы я ни бежала, где бы ни пряталась, ты оставался со мной. В мечтах, в снах, в кошмарах… А когда мне начинало казаться, что еще немного — и я забуду тебя, ты появлялся собственной персоной и вытаскивал меня из очередной передряги.

— Выходи за меня замуж. — Эти внезапные слова изумили их обоих.

— Нет.

Темпест надеялась, что душа ее окаменела и больше не чувствует боли. Однако вымученное предложение Страйкера пронзило ее сердце новой, невыразимой мукой. Она рванулась прочь, но Страйкер схватил ее за плечи.

— Ты с ума сошел! — прошипела она. Теперь, когда прекраснейшая ее мечта превратилась в худший из кошмаров, Темпест не могла больше сдерживать накопившуюся горечь. — Ты же меня терпеть не можешь! Ты — великолепная нянька, но замуж за няньку я не пойду! Я не изменюсь, и мы оба это знаем. А ты хочешь, чтобы я изменилась, — это тоже знаем мы оба. Меня нельзя связать ничем — даже любовью. Мои родные пробовали. Думаешь, я не чувствую, как поражает, злит, разочаровывает их мое поведение? Отец посылает тебя сюда, дает тебе самолет, деньги, оружие — все необходимое, чтобы вызволить блудную дочь из джунглей и привезти домой. Думаешь, он ждет, что я останусь дома хоть на неделю? Нет, даже не надеется. Он давно махнул на меня рукой: я — паршивая овца в семействе респектабельных вундеркиндов, и не понимаю, почему он до сих пор не вычеркнул меня из завещания.

Страйкер искал ключи к душе Темпест — и вот она отдала ему всю связку. Она страдает от внутреннего разлада и непонимания родных, чувствует себя недостойной их любви, может быть, искренне хочет измениться — но не может.

Темпест глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Ее родные ни в чем не виноваты: они не могут дать ей того, чего сами не имеют.

— Помнишь мою бабушку Темпест?

— Конечно.

— Вот она меня любила. Не за мои выходки и не вопреки им: просто любила такой, какая я есть. Я в жизни не встречала более тихой, спокойной, благовоспитанной женщины — однако она любила свою бесшабашную внучку. Наверное, у каждого человека есть тайное желание. Я хочу, чтобы меня любили. Просто за то, что я — это я, — Глаза ее блеснули. — А ты… в постели ты меня хочешь, а во всем остальном — ненавидишь. Как я могу остаться с тобой? Как мне жить, зная, что мой любимый едва терпит мои выходки? Как вынести ссоры и упреки? А все это будет — обязательно будет, как только пройдет первое ослепление.