Наталья Нестерова - Вызов врача

– Доченька, – попросил Николай Сергеевич, – скажи только, как Маруся… вообще.

– Живет одна, выглядит прекрасно, характер мерзкий. У нее рак.

– Умирает? – ахнул Николай Сергеевич. – Дни сочтены?

– Если в ближайшее время сделает операцию, все будет в порядке.

– Но есть проблема? – Павел уловил недоговоренность в словах Ирины.

– Она не хочет оперироваться.

– Почему? – хором воскликнули мужчины.

– Потому что у нее заскок! Шизофрения и паранойя, вместе взятые!

– Я ничего не понимаю, – признался Николай Сергеевич.

– Боится она операций, – пояснила Ирина. – До ступора боится из-за предыдущего тяжелого опыта. В качестве параноидального объекта ужаса выступает бестеневая лампа.

– Какая? – переспросил Павел.

– Круглый светильник над хирургическим столом называется бестеневой лампой.

– При чем здесь лампа?

– Повторяю: у моей биологической матери сдвиг по фазе. Она панически боится смерти, но еще больше боится оказаться на операционном столе под бестеневой лампой.

– Маруся всегда была очень смелой девушкой, – тихо проговорил Николай Сергеевич.

– Она и сейчас скандалистка, каких поискать. Ругается, точно портовый грузчик.

– Да, было такое… Но ведь Маруся выросла в деревне…

– Знаю, – перебила Ирина. – Свою биографию она мне выложила.

– Ирочка, как Маруся… твоя мама отнеслась к тебе? – затаив дыхание спросил Николай Сергеевич.

– Кроме всего прочего, сказала, что у меня внешность человека без высшего образования, а также назвала меня макакой.

– Что?! – воскликнул Павел.

– После того, как я сравнила ее с шимпанзе, – успокоила Ирина мужа.

– Вы… вы обсуждали приматов? – верный своим принципам гасить конфликт в зародыше, предположил Николай Сергеевич.

– В том числе и приматов.

– И что ты собираешься делать дальше? – спросил Павел.

– У нее квартира отличная. Помрет – нам достанется. Несказанно улучшим жилищные условия.

Николай Сергеевич и Павел вытаращили глаза. Это заявление не лезло ни в какие ворота и совершенно не вязалось с характером Ирины.

– Ты что же? – оторопело выдавил Павел. – Так прямо и сказала матери?

– А чего с ней миндальничать? Она со мной не церемонилась. На этой оптимистической ноте, – поднялась Ирина, – я вас покину.

Она вышла из кухни. Некоторое время Павел и Николай Сергеевич переваривали услышанное.

– Николай Сергеевич, не сочтете за труд просветить меня на предмет ваших страшных семейных тайн? Или по-прежнему не достоин? – церемонно поинтересовался Павел.

– Не суди нас строго. Это было так давно, тридцать лет прошло… Но я помню Марусю как вчера… Был влюблен сокрушительно и страстно. Хотя мы не очень подходили друг другу. Маруся – активная, целеустремленная, а я – тихий книжный червь. Моя мама, Маргарита Ильинична, и Маруся совсем… по правде сказать, никак не ладили. Маруся… не была создана для материнства.

– Это ваше мнение или Маргариты Ильиничны?

– Не думаете ли вы, – от внезапного волнения Николай Сергеевич перешел на «вы», – что моя мама как-то повлияла на решение Маруси? Нет, нет, нет! – замахал руками. – Маруся сама, еще до рождения Ирочки, решила оставить нам ребенка, уйти, развестись со мной.

Память Николая Сергеевича к семидесяти годам стала избирательной, в ней держались только приятные воспоминания. Он искренне забыл, как ездил на свидания к бывшей жене в общежитие, как она пыталась (не очень настойчиво) вернуть ребенка.

– Ирина очень страдала оттого, что ее бросила мать?

– Совершенно не страдала! Бабушка заменила Ирочке мать, мы жили душа в душу. Ирочка и не вспоминала никогда про Марусю, не задавала вопросов. Уверяю вас, у моей дочери было счастливое детство!

Хотя Николай Сергеевич заверял очень горячо, у Павла остались сомнения. Но одно бесспорно:

– Биологическая мать Ирины – мерзкое чудовище!

– Ты ошибаешься, милый! Кроме того… Маруся очень помогала нам материально. Ее работа была, очевидно, связана с разъездами. Из разных уголков страны нам ежемесячно приходили крупные денежные переводы. Мой заработок в архиве, мамина пенсия – не густо… так сказать, алименты были ох как кстати.

– Откупилась, значит.

– Ax, – осуждающе покачал головой Николай Сергеевич, – как вы, молодые, бываете прямолинейны и даже, извини, грубы. Вот и Ирочка! Неужели прямо сказала Марусе, что хочет присвоить квартиру?

– Ира пошутила. – Павел вовсе не был уверен, только хотел успокоить тестя.

– Ты полагаешь? Странный юмор.

– Обычный, черный.

– Хочу с тобой посоветоваться. Не будет ли бесцеремонно или назойливо, если я увижусь с Марусей? Меня взволновал ее отказ от операции. Если Маруся нездорова душевно, следует обратиться к специалистам соответствующего профиля.

– Давайте оставим медицинские нюансы Ирине.

– Ты прав, мне не следует вмешиваться. И видеться нам незачем… столько лет прошло… быльем заросло.

У Николая Сергеевича на лице была написана детская обида: так умный ребенок сам объясняет, почему родители не должны покупать ему замечательную игрушку.

– Вы меня не поняли, Николай Сергеевич! Вы вольны поступать, как находите нужным, как вам хочется. Но я, со своей стороны, если Маруся… Мария… как ее?

– Мария Петровна.

– Так вот. Если Мария Петровна вздумает налаживать отношения, а Ирина воспротивится, я всячески поддержу свою жену. Эта кукушка нам не нужна.

– Но, Павел, у Маруси страшный недуг!

– Пусть лечится! Сначала голову поправит, потом рак вырежет. Но я не желаю видеть, как Мария Петровна играет на нервах моей жены!

– Маруся – человек прекрасный, добрый и деликатный… то есть не очень деликатный… была, – запутался Николай Сергеевич.

– Если этот прекрасный человек – женщина с атрофированным чувством материнства, психически повернутая, сядет на шею Ирине, отравит нам жизнь, я буду первым, кто затолкает ее в психушку!

– Но после их сегодняшней… первой встречи… уже не может быть по-старому. Ирочка не бросит умирающую мать, как бы та ни поступила в прошлом.

– Этого я и опасаюсь, – закончил разговор Павел.

Он все время ждал, что в коридорчике появится Ирина, переодетая в халатик, мелькнет на пути в ванную. Но Ирина не проходила.

Павел обнаружил ее свернувшуюся клубочком, спящую в одежде на диване. У нее не хватило сил разложить диван, постелить постель. Павел перенес жену в кресло. Постелил белье, раздел Ирину, натянул ей через голову ночнушку, ворчал:

– Будешь спать немытая.

Не открывая глаз, Ирина откликнулась, пробормотала:

– Загнанных лошадей не купают.

Щиколотка и ступня Ирины были забинтованы. Что случилось? Если человек поранился, наложил повязку, он обязательно поделится с родными подробностями того, как получил травму. Ирина не проронила ни слова. Значит, было что скрывать?

Когда жена привычно примостилась у него на плече, шумно зевнула, а потом засопела, Павел вновь уловил запах спиртного. Где Ирина пила? Кто ее угощал? Не с матерью же отмечали встречу! «Куда меня несет? – мысленно одернул себя Павел. – Получается, Ирина выпивала с ухажером, потом он ей ноги ломал? Бред!»

Но почти задавленный червь ревности трепыхнулся, давая понять, что жив и весьма активен.

Утром следующего дня Николай Сергеевич отвел Николеньку в детский сад, сделал покупки в магазине, вернулся домой. Павел уже отправился на работу, а Ирочка все спала. Николай Сергеевич встревожился: не заболела ли? Когда дочь была маленькой, первым признаком болезни всегда была сонливость. И когда была беременна Николенькой, – спала по двенадцать часов ночью и днем пристраивалась вздремнуть. Не ждут ли они еще одного ребенка? Славно, если у Николеньки появится братик или сестричка. Но сам Николай Сергеевич, положа руку на сердце, не чувствовал за собой силы вынянчить еще одного внука. Общению с Николенькой он посвящал все дневные часы. Мальчик стал будто частичкой его души, частичкой неугомонной, любимой, без которой терялся смысл жизни. Второму место выкроить будет сложно. Не из-за Ирочкиной ли беременности возникли трения между дочерью и зятем? Павел не хочет ребенка?

В иной ситуации эти тревоги и сомнения стали бы главными для Николая Сергеевича. Но сегодня – только второстепенными, потому что главенствовала, тревожно-приятно, в его сердце Маруся. Ирочка встала после десяти. Припухшее со сна лицо, хмурое и усталое, несмотря на долгий сон, вялая прихрамывающая походка – казалось, дочь делает над собой усилия, чтобы включиться в новый день. Она долго плескалась в ванной. Николай Сергеевич думал, что позавтракают вместе, он еще расспросит о Марусе. Но когда Ирочка пришла на кухню, налила себе кофе, сделала бутерброд, поставила на стол книгу, прислонив ее к сахарнице, Николай Сергеевич понял, что лучше не докучать. Ушел в комнату.

Очень хотелось есть, попить горячего сладкого чаю. Это была маленькая жертва во благо дочери. Николай Сергеевич по-своему любил такие маленькие жертвы, они возвышали его в собственных глазах. Деликатность и благородство – всегда жертвы.

Сегодня у Ирины прием больных в поликлинике во вторую смену, с двух. Но до приема нужно идти по вызовам.

– Папа! – заглянула дочь в комнату. – У нас не работает телефон. Вот незадача! Пойду к соседям, от них позвоню диспетчеру и вызову монтера.

Вскоре Ирочка вернулась. Она держала в руках листочек со столбиками цифр. Непосве-щенному они показались бы загадочным шифром: 7-1-85 (1–4), код 82, 8-2-44 (2–2), код 93… Именно так записывают вызовы участковые терапевты. Первая цифра обозначает номер дома, вторая – корпус, третья – номер квартиры, в скобках подъезд и этаж, последними идут цифры кодового замка в двери подъезда. Ни фамилий, ни на что жалуется больной. Хотя при вызове доктора обязательно требовались эти данные. Врачи, знал Николай Сергеевич, очень благоволили к тем диспетчерам, которые умеют отбить вызов, уговорить больного прийти на прием, а не звать доктора на дом. И тут уже зависит от характера пациента. Некоторые совестливые с высокой температурой идут в поликлинику, сидят в очереди, а другие требуют прихода врача из-за пустяковой царапины.