Вот уж у кого работа, позволяющая крутить шуры-муры! Всегда можно вызовами прикрыться: мол, я на участке, ищи-свищи!

Да и сам Павел познакомился с Ириной, когда она пришла его лечить. Заболел ангиной, по вызову пришла симпатичная девушка со строгим, как у школьной отличницы, лицом: «Я ваш новый участковый терапевт, Ирина Николаевна Григорьева».

Осмотрела, прописала лекарства, выписала бюллетень. И на следующий день, безо всякого вызова, явилась. Устроила по телефону нагоняй медсестре, которая должна взять мазок из горла на дифтерию, но не пришла. И на третий день Ирина позвонила в их квартиру, хотя мазок уже был сделан.

Павел решил, что произвел неизгладимое впечатление на молоденькую врачиху — несмотря на лихорадку, слезящиеся глаза, компрессы на шее и прочие малосимпатичные прелести болезни. «Разглядела во мне бездну мужественности и обаяния», — тешил он себя. Не подозревал того, что Ирина действует строго по правилам: к тяжелым температурящим больным, с ангиной или воспалением легких, участковый врач обязан ходить первые несколько дней, он сам выписывает себе вызов. Павел нередко хворал горлом, но старая врачиха никогда повторно не заглядывала. Спустя много времени Ирина пояснила, что та, прежняя участковая могла записывать себе вызовы (на своем жаргоне они почему-то их называли «активы»), но не ходить к больным.

Когда Павел пришел в поликлинику закрывать больничный, он рассчитывал, что Ирина Николаевна Григорьева каким-то образом продемонстрирует особое к нему расположение. Например, радостно вспыхнет, зардеется, смущенно улыбнется, глазами подскажет: я готова, приглашай меня на прогулки при луне или в ресторан.

Ничего подобного глаза Ирины Николаевны не демонстрировали. Она прочитала Павлу короткую научно-популярную лекцию. О том, что люди, страдающие хроническими заболеваниями горла, получают осложнение на сердце, потому что, борясь с ангиной, организм вырабатывает какие-то антитела, которые одновременно разрушают ткань сердца — миокард. Ирина выписала ему направление на электрокардиограмму и настойчиво посоветовала проконсультироваться у лора на предмет операции по удалению миндалин.

Павел вышел из ее кабинета с неприятным чувством разочарования и порушенных ожиданий. Кардиограмму он сделал только потому, что кабинет находился по ходу его движения, и очереди не наблюдалось. Сделал и забыл. Но Ирина позвонила к ним домой, разговаривала с младшей сестрой Павла Вероникой, сказала, что кардиограмма показала нарушения в сердце, пока не фатальные, но с операцией тянуть не следует.

Вероника перепугалась, развила бурную деятельность, затолкала Павла в больницу. После операции, которую дети переносят играючи, Павлу пришлось лихо. Валялся беспомощный на кровати с жутким ощущением, что ему в горло залили горячий свинец, который держат на постоянном подогреве. Он не помнил, как сказал Веронике, преданно за ним ухаживавшей: «Пусть придет наша участковая докторша». Сестра позвонила в поликлинику.

Ирине его просьбу озвучил главный врач поликлиники. Он патологически боится жалоб. Стоит какой-нибудь маразматической старухе позвонить в райздрав и поплакаться, что участковый врач мало валерьянки выписывает, как главврач на еженедельной конференции устраивает всем разнос. И просьба Павла, произнесенная в полубреду, дошла до Ирины в варианте начальствующего окрика:

— Больной вашего участка, Павел Кузмич, которому сделана тонзилоэктомия, срочно требует, чтобы вы явились в больницу! Кто выписывал направление на операцию? Вы выписывали? А почему не лор? Самодеятельность развели! Мне карточку больного на стол, а сами поезжайте, разбирайтесь, и чтобы никаких рекламаций на поликлинику!

В состоянии понятного раздражения, потому что никаких грехов за собой не видела, Ирина приехала в больницу. В ординаторской лечащий врач Павла удивился ее визиту, заверил, что не вызывал, и в мыслях не было. Да и зачем?

Ирина хотела тут же уйти из клиники, но все-таки задержалась, заглянула в палату.

Когда Павел ее увидел, он подумал, что к нему прилетел ангел. Хотя Ирино нелюбезное лицо выглядело далеко не ангельски…

— Посиди со мной! — одними губами попросил он, потому что каждый звук, напряжение связок доставляло боль.

После секундного раздумья Ирина присела на стул рядом с его кроватью. Павел взял ее за руку и приложил ладонью к груди. Потом он клялся, свято верил, что с этого момента стал выздоравливать стремительно. Они молчали, смотрели друг на друга. Павел говорить не мог, а Ирина не находила нужным. Он не заметил, как задремал, но очнулся, когда Ирина стала высвобождать руку.

— Придешь ко мне еще? — прошептал Павел и добавил слово, которого прежде никогда не произносил: — Умоляю!

Она приходила еще три дня, пока он не начал вставать и сумел проглотить три ложки бульона. Посещения Ирины не выбивались из схемы: она сидела возле кровати, он держал ее руку, и молчали. Почему-то и остальные больные в палате начинали говорить шепотом, косились на них в смущении, словно подсматривали за интимным свиданием.

Выписавшись из больницы, Павел пришел в поликлинику в часы, когда Ирина вела прием, с громадным букетом роз.

— Это же сколько деньжищ такая клумба стоит! — восхищенно произнесла медсестра, явно намекая, что лучше бы деньгами отблагодарил.

Как позже узнал Павел, Ирина была на ножах со своей медсестрой. Врач и сестра работают на одном участке в тесной связке, а у них был сплошной, изматывающий нервы конфликт.

Ирина стрельнула гневным взглядом на сестру и обратилась к Павлу:

— Благодарю вас! Но вы мне ничем не обязаны. Будьте здоровы! Всего доброго!

Павлу ничего не оставалось, как попрощаться и выйти из кабинета.

Впервые в жизни он мечтал заболеть — чтобы вызвать врача на дом. Но как назло, здоровел с каждым днем. И даже ангины ему были не страшны после операции. Вероника тоже не жаловалась на здоровье, но каждый вечер Павел внимательно ее рассматривал:

— Что-то ты красная. Наверное, температура, ОРЗ. Давай завтра врача вызовем?

На третий или пятый день такой «братской заботы» Вероника не выдержала:

— Если тебе очень нужно, я, конечно, могу прикинуться больной.

— Умница! Есть такой старый школьный способ: канцелярский клей в нос. Слезы, сопли — все будет натурально. Знала бы ты, сколько я уроков с помощью клея прогулял!

— А съесть какую-нибудь гадость для тебя не нужно? Пашка! Ты же влюбился! Без бинокля видно.

— Ну и что?

— А то, что раньше в обращении с девушками робости у тебя не наблюдалось. Чего ты трусишь? Твоя докторица сделана из того же теста, что и остальные.

— Ничего-то ты не понимаешь! И закрыли тему!

Ирина не могла быть из того же теста, что и другие девушки, потому что происходящее с ним не имело ничего общего с предыдущим опытом.

— Мне болеть завтра или нет? — ехидно поинтересовалась Вероника.

— Обойдусь.

Павел не сторожил девочек на улице с пионерского возраста. Он торчал у поликлиники и придумывал оригинальные заходы для разговора, но, когда Ирина вышла, глупо соврал:

— Здравствуйте, какая встреча! Позвольте вас проводить?

Через день у Ирины был вечерний прием, она освобождалась после восьми. И снова он сморозил про нечаянную встречу. И третий раз неуклюже пробормотал что-то про общую тропу и время. Так и повелось, что Павел через день оправдывался и говорил о нечаянной встрече. Как подросток неопытный.

На работе Павел твердо заявил, что по нечетным числам (у Ирины вечерний прием) задерживаться не может. Данила, который тогда только женился на Лене, был счастлив и весел, спросил:

— Ты в бассейн, что ли, записался?

— Вроде того, — ответил Павел.

Если возникала необходимость по нечетным задержаться, доделать документы, Павел намертво стоял за свой «бассейн», и Даниле приходилось оставаться, воруя время у молодой жены. Зато по четным Павел был душкой, готовым торчать на фирме до полуночи.

Два месяца Павел через день провожал Ирину. Пятнадцать минут пути, волнение, банальные речи, прощание у ее подъезда. Павел вел себя как рохля, проклинал свою откуда-то взявшуюся косноязычность и давно забытую, а теперь вдруг снова возродившуюся мальчишескую робость. Он знал, чего боится: проявит инициативу, распустит руки, да просто в кино пригласит — и конец. Ирина, она умеет. Докторским тоном скажет:

«Ваше поведение неуместно, порошу вас больше не попадаться мне на пути». И что тогда делать?

Павел похудел, нервы разболтались. Сестра однажды застала его у экрана телевизора, показывали какую-то сентиментальную дребедень про несчастную любовь. Братик только слюни и сопли не пускал от умиления.

— Пашка! — удивленно воскликнула Вероника. — Крейзи! Ты что, женишься?

Какое там «женишься»! Он дрожал и трусил, как заяц. И все-таки на исходе второго месяца провожаний решился на признание.

Они стояли у ее подъезда.

— Ирина! — проговорил Павел чужим голосом. — Я вполне развит интеллектуально, прочитал много книжек, с чувством юмора и словарным запасом у меня все в порядке…

Он хотел дальше сказать: «Но рядом с вами я почему-то выгляжу косноязычным дебилом». Не успел договорить, Ирина перебила:

— Я знаю. Вы мне… вы мне нравитесь, Павел. Он облегченно выдохнул, да такое количество воздуха, словно неделю его запасал. Вытер как бы в шутку лоб, который на самом деле покрылся испариной.

— Тогда можно вас пригласить в цирк, в театр, в кино, в ресторан, на прогулку?

— Все в один день? — рассмеялась Ирина.

Потом, когда они стали по-настоящему близки, Павел слегка обиженно говорил, что полюбил ее с первого взгляда. «С первого больного взгляда», — уточняла, смеясь, Ирина. И никогда не отрицала, что ей нужно было сначала привыкнуть к нему, чтобы затем влюбиться.

Дни, когда Ирина работала в поликлинике с утра, а на вызовы ходила после обеда, когда Павел мог удрать с работы, были самыми счастливыми из предсвадебных.