Ксения Беленкова - Вьюга юности

А потом они пили горячий чай, и зима, принесшая столько горестей и нежданных перемен, казалась сейчас далекой сказкой о Снежной Королеве.

Саша долго рассказывала о том, что приключилось в их семье, а Димка слушал ее с таким интересом, будто эта дырявая Сашина жизнь была куда занимательнее любого спектакля, романа или фильма. И даже слово вставить боялся. Саша говорила о том, как все последние дни в ней боролись желание узнать правду о брате и страх перед этой правдой. О мыслях и чувствах, что переполняли ее. О том, как все эти каникулы она ходила вокруг да около семейной загадки, а ответ был совсем рядом – только протяни руку. Только вот страшил этот ответ, точно огонь: когда держишь ладонь на расстоянии – тепло, а дотронешься – обожжешь пальцы. А Димка целовал ее пальцы и дул на ладонь, отчего становилось тепло и немного щекотно, но очень-очень приятно.

И снова Саша думала о маме, вновь и вновь спрашивая себя – можно ли простить ее ложь? Можно ли принять ее поступок?

– Ну не могу я ее понять, и все тут! – жаловалась она, ища ответ в глазах друга. – А что скажешь ты?

Димка задумался, пожал плечами:

– Не знаю, что сказать. Порой мы и себя не понимаем, не то что других. Знаешь, как я себя ругал, когда тебе все эти сообщения отправлял. Все думал: куда лезу и зачем? А оказалось, очень даже удачно влез…

Саша отмахнулась от очередного поцелуя:

– Ты опять о своем!

– А о чьем мне еще? – удивился Димка, а потом задумался. – Я часто вспоминаю одну книжку – «Норвежский лес». Знаешь, там главный герой – совсем еще мальчишка, а про его родителей в романе буквально пара слов. И все я не мог понять: в чем же дело, почему так мало внимания Мураками уделил этим родителям? А сейчас вот подумал. Может, просто у каждого своя жизнь? И про родителей пришлось бы совсем другой роман писать? А?..

Тогда Саша тоже задумалась. И представилось ей, что каждый своей жизнью пишет свой собственный роман. Один человек скрупулезно продумывает сюжет и детали, а другой пускает все на самотек – будь что будет. И выходит, что чужие романы мы можем лишь бережно перечитывать, а вовсе не дописывать в них свои сюжетные ходы. А того хуже – ругать автора за скукоту или излишнюю пылкость. Какое мы имеем на это право? Пусть это совсем чужой человек или же близкий родственник – каждый имеет право на свою книгу. На свою жизнь…

– Может, ты и прав. – Саша в который раз удивилась тому, что прячет шкатулка под именем Дима.

– Справа – прав, слева – лев, – и Димка изобразил льва…

Они еще долго говорили о каких-то глупостях – смеялись и даже шутили. Будто хотели за один вечер узнать друг о друге больше, чем за всю жизнь. И тихо тикали старые настенные часы да длинные стрелки пробегали один круг за другим – последние круги детства Саши и Димки. Но ребята сейчас не обращали на эти часы никакого внимания…

– Я тут решил поступать в московский институт, – сказал вдруг Димка, сделав серьезное лицо. – Как ты смотришь на то, что я буду частенько болтаться рядом?

– В какой институт? – переспросила Саша.

– Без понятия, – усмехнулся он. – Определенно, в московский.

– Поступай, – согласилась Саша. – Непременно!

А потом начала представлять, как Димка «частенько болтается рядом» – от чего на душе становилось тепло и спокойно, а вся эта зима показалась маленьким кусочком льда в стакане апельсинового сока. И очень захотелось спросить Димку о чем-то несерьезном: просто сморозить глупость, но чтобы тебя при этом поняли, а не обсмеяли или удивились.

– Димк, а ты ночью подушку переворачиваешь? – шепнула она. – Знаешь, я ее верчу сотню раз за ночь, честное слово!..

Но Димка ничего не ответил, только обнял ее и начал снова целовать, целовать, целовать…

Когда ребята выбрались на улицу, уже вечерело. Им надо было поскорее вернуться к остальным, чтобы не вызвать лишних расспросов. Сейчас Саше и Димке хотелось сохранить в тайне тот робкий огонек, что зажегся между ними. Чтобы зима ненароком не задула его своим морозным дыханием. Взявшись за руки, они шли к дому Павла Львовича и уже издали слышали перебор гитары и душевное многоголосье – песни тихо скользили по ледяной Истре. А Саша думала, что порой даже в самых грустных и тяжелых днях таится счастье. И не знала, стыдиться ей этого или просто радоваться…

Неожиданно им навстречу выехал новенький автомобиль – блестящий и покатый, точно карамель. Здесь, на старых улицах провинциального городка, глянец и чистота этой машины казались гостинцем из будущего. Будто бы время застревало в цепких ветвях тянущегося по оврагу леса и не просачивалось сюда, в тихую глубинку. Колеса, замедляя ход, разбрызгали мокрый снег, стекло плавно опустилось, из автомобиля выглянула молодая очень симпатичная девушка. Она приветливо помахала ребятам рукой.

– Простите, можно вас спросить?

Саша с Димкой удивленно подошли ближе.

– Не подскажете, кто это здесь такой умелец? – улыбалась девушка. – По всему парку изумительные скульптуры! Как бы найти того резчика, мне это очень нужно. Хочу заказать несколько…

Пока Саша оставляла юной красавице Мишкин телефон, ее не покидало ощущение, что это лицо она уже где-то видела. И повезло же девушке наткнуться на сестру талантливого резчика. Хотя, вероятно, удача улыбнулась не только ей.

– Везет же Мишке – эти скульптуры, судя по всему, дорого стоят, – Саша радостно захлопала в ладоши, как только машина отъехала. – А вот девушка показалась мне какой-то знакомой. Ты не заметил?

– Так ты ее не узнала? – хитро переспросил Димка. – Это же та самая красотка из журнала!

– Какого еще журнала? – не поняла Саша.

– Эту дамочку, точнее ее снимок, Мишка уже год в кошельке таскает, – смеялся Димка. – Но, надо сказать, в жизни она куда симпатичнее – не такая помятая!

И Саша сразу вспомнила ту фотографию, что Миша вырезал из журнала и постоянно носил с собой, не обращая внимания на ухмылки и насмешки друзей. Без сомнения – это была та самая девушка. Наверное, дочка какого-нибудь богача из тех, что облепили реку Истру своими роскошными коттеджами. Миша всегда казался окружающим странным и непонятным человеком. И Саша впервые подумала, что странных людей зачастую окружают странные события. А мечты порой сами выпрыгивают из потайных карманов, чтобы познакомиться с нами…

Ребята шли по вечерней Истре и весело болтали о Мишиных успехах. Вероятно, для него начинался новый период в жизни – время, когда он сможет проявить себя. И теперь Саше с Димкой, скорее всего, придется любить немного другого Мишу – успешного, делового. Но любить той же сестринской и дружеской любовью, которую не меняют никакие жизненные обстоятельства. И сейчас хотелось думать только о хорошем, верить в лучшее и ждать радостных перемен. Казалось, они их заслужили…

Тут из темного дворика, прямо через дорогу – наперерез, выскочили соседские детишки с румяными щеками и горящими глазами. Они неслись мимо, пугая и раззадоривая друг друга.

– Затерянный колодец слопал художника! – выкрикнул один.

– Художник провалился в Затерянный колодец! – вторил другой.

Саша и Димка на секунду остановились, переглянулись и снисходительно пожали плечами – что с них возьмешь, дети!..

Каникулы подходили к концу. И Саша до сих пор не могла понять, как за такое короткое время могло произойти столько невообразимых перемен. Жизнь будто бы задавала задачки и сама же подсказывала ответы. Жизнь учила ее учиться жить…

Перед отъездом Саше оставался еще один серьезный разговор. Она не решалась на него так долго, что теперь уже не нужно было требовать от бабушки раскрытия семейных секретов – надо лишь сказать о том, что они давно раскрыты.

Тем вечером Саша налила две чашки молока и сама пришла к бабушке в комнату. Простая, но уютная обстановка привлекала постоянством, кажется, тут ничего не менялось. Сколько Саша себя помнила, здесь всегда висели эти коричневые занавески в рыжих подсолнухах. Кровать, комод, трюмо – все на своих местах. Чуть поскрипывал пол под разлинованными половицами. Здесь пахло вечно молодой стариной отутюженных простыней. Бабушка уже приготовилась ко сну, но очень обрадовалась приходу внучки. Как всегда, села поближе, убрала волосы от ее лица за уши и приготовилась к поздней беседе.

– Бабуль, тут один разговор есть… – начала Саша, и слова посыпались из нее, как конфетти из хлопушки.

Когда бабушка узнала о том, что Миша раскрыл тайну своего рождения, то чуть не расплакалась от облегчения. Она не стала отпираться и скрывать правду.

– У меня гора с плеч, – выдохнула бабушка. – Я очень боялась лезть в эту историю – твоя мама должна была сама во всем признаться. Прошло столько времени, что правда никому бы не повредила. Когда мы узнали о болезни Павла Львовича, сразу поняли: пришло время раскрыть тайну Мишиного рождения! Но очень уж нам не хотелось омрачать Новый год старыми тайнами. И кто же знал, что Павлуше настолько мало осталось…

А потом своим как всегда длинным рассказом бабушка подтвердила все то, что Саша по крупицам собирала все эти каникулы – правда жила в Истре своей тайной жизнью, постепенно открываясь тем, кто был готов узнать ее.

– Бабуль, ты же все знала, – Саша всматривалась в родное лицо. – Но как вы с мамой могли столько лет обманывать Мишу и меня? Я не понимаю! Не могу понять!

Бабушка погладила Сашины волосы, отхлебнула молока и, немного помолчав, сказала:

– Эта ложь была единственно возможной правдой для нас долгие годы. Твоей маме надо было учиться и прямо смотреть в глаза одноклассникам. Для Паши правда грозила судом. А Миша, по сути, ничего не терял, живя в окружении любящих его женщин. – Бабушка вздохнула, поежилась и накинула на плечи пуховый платок. Так она делала всегда, если чувствовала себя неуверенно, незащищенно. – А потом ложь так сильно вплелась в нашу жизнь, что казалось, тронешь ее, и этот плющ обмотает, задушит своей тяжестью и силой. Нам было страшно бороться с этой ложью, не зная, кто выйдет победителем. Вот и сейчас я боюсь, что ты рассердишься и не сможешь нас простить…