Тогда Саша подумала – это, в самом деле, то, что надо. Просто побродить по зимнему Новому Иерусалиму со старым другом. Поплотнее закрепить в себе все, что нащупала этим утром. Ей просто необходима была передышка.

– Пойдешь с нами? – Димка глянул на Мишу.

Но тот почему-то покачал головой, сказав, что как раз сейчас очень занят. Саша не слишком в это поверила, заподозрив у дяди какой-то хитрый умысел, но разбираться в этом сейчас не было желания. Просто хотелось выйти на улицу. И потом еще долго шагать через зиму. Туда, где спит белоснежный монастырь с солнечными куполами, со всех сторон обвитый крепостной стеной. И Димка, кажется, не слишком расстроился, что его друг остался дома. А наоборот, как-то разрумянился, но до сих пор так и не посмотрел на Сашу.

– Вот это правильно! – улыбалась бабушка. – А я вам с собой пирожков заверну.

Ребята выскочили из дома, пересекли пару улиц, а потом погнались за автобусом, будто тот был последним из уходящих к монастырю. Саше почему-то казалось, что она непременно должна успеть заскочить на ступеньку, пока дверь еще не закрылась и пока квадратный хвост не вильнул, выпуская пары. И автобус подождал, впустил запыхавшуюся пару в свое разогретое нутро. Вот уже за окнами поплыли дома, увозя пассажиров из центра городка. Схватившись за поручень, Димка чуть покачивался, а Саша вцепилась ему в локоть, так что со стороны могло показаться, будто они какая-нибудь влюбленная парочка. Сидевший как раз под ними пенсионер поглядывал вверх, довольно кряхтел и прятал в усах улыбку, явно вспоминая молодость. А Саше стало как-то неловко, словно она обманывала этого добродушного старичка. И тут же отпустив Димкин локоть, она отстранилась от друга и уставилась вперед, выжидая, когда из-за поворота вынырнет крепостная стена Новоиерусалимского монастыря.

День стоял необыкновенный. Одновременно облачный и солнечный. Серые тучи расходились, открывая глубокое небо и зарево лучей, а потом снова сходились, отбрасывая тени на заснеженную землю. Белые поля, белые деревья, белые стены монастыря. Они то золотели, то серели – переливаясь, точно бархатные. Саша смотрела кругом и чувствовала себя попавшей в безвременье. Какой нынче год? Какой век? Когда вокруг лишь древние стены да вечное небо – пойди разберись… И снова ей вспоминался Павел Львович. И бабушкина мудрость. И собственные сны, которые, казалось, гуляют сегодня наяву, ничуть не опасаясь быть разгаданными. А Димка ловил их в объектив фотоаппарата – щелк, щелк, щелк…

Ребята обогнули монастырь и вышли к расстилающемуся внизу саду – несколько километров живой природы.

– Давай до мельницы? – спросил Димка, когда они спустились по крутой лестнице.

И Саша кивнула. Деревянную мельницу она любила с детства. В ней можно было прикоснуться к древнему механизму, попытаться понять его устройство, ощутив себя настоящим мукомолом. Здесь, в маленьком музее прошлого, посетителям предлагали нарядиться в крестьянские костюмы. И у Саши дома хранилась старенькая фотография. На ней они вместе с Димкой стояли в чреве деревянной мельницы, обряженные в сарафан и расшитую рубаху. Но особенно смешными были их лица – все в зеленых пятнышках. В тот год они оба переболели ветрянкой и боевой раскрас еще не отмылся. Саша вспоминала, как тетя Катя ругалась тогда на Димку, который тайком прибегал под окна к заразной подруге. И вскоре сам подцепил ветрянку. Хотя, кажется, не слишком-то и расстроился. Целый месяц того лета он жил вместе с Сашей, чтобы не заразить Никиту, который должен был оставаться здоровым из-за участия в какой-то летней олимпиаде. И сколько же шалостей и веселых затей выдумывали они с Димкой тогда. Как весело им было вдвоем. Сейчас, когда неизменная мельница вновь впустила подросших ребят в свои двери, Саша поглядывала на Димку, пытаясь разглядеть в нем того покрытого зеленкой мальчишку. И это выходило очень легко. Димка до сих пор оставался для Саши тем же ребенком – близким, почти родным.

Они вышли из мельницы и задрали головы вверх, где подпирали облака огромные лопасти. Все вокруг казалось огромным, как в детстве. Саша и забыла, какие длинные эти крылья, какое широкое небо над головой. И снежные дали, вырываясь из-под ног, неслись куда-то к горизонту, где у края неба лежал лес. Двое маленьких людей жались друг к другу посреди этого простора, где хотелось чувствовать себя кому-то нужным, чтобы не пропасть совсем…

– Димк, а ты хотел бы стать моим братом? – выпалила вдруг Саша.

И сама удивилась – откуда выскочили эти слова.

– Нет! – резко ответил Димка и глянул как-то обиженно.

Саша проглотила язык, который тут же стал каким-то горько-кислым. А на душе было пусто. Она не понимала, из-за чего Димка вдруг так ощетинился? Почему не хотел взять ее в сестры? Неужто так плоха?

– Ну и дурак! – огрызнулась она.

А Димка ничего не ответил, отвернулся и нацелил объектив куда-то вдаль: подальше от Саши.

– Домой пора, м-мерзну, – промычал он через пару минут.

Обратную дорогу они молчали. И лишь в автобусе, усевшись на свободные места, заговорили вновь. Как ни в чем не бывало. Саша попросила полистать снимки. И ребята склонили головы над маленьким окошком фотоаппарата, чтобы вернуться на несколько часов назад. Их лбы почти что соприкасались, и Саша чувствовала щекой Димкино горячее дыхание. И внутри снова становилось тепло. Обижаться на Димку было совершенно невозможно: видимо, ляпнул тогда, не подумав, и сам тут же забыл. А снимки у него вышли хорошие. Но какие-то необычные, Саша не могла понять, чем именно. Они были совсем не похожи на те, что украшали рекламные проспекты. Глядя на эти кадры, не возникало ощущения, будто ты замер, любуясь видом; казалось, что ты просто проходишь мимо, успев лишь оглянуться, чтобы поймать миг красоты. И вдруг на одном из снимков Саша увидела себя. Без вымеренной улыбки и отрепетированного поворота лица. Она даже не смотрела в объектив, наверное, вовсе не заметив, что ее снимают.

– Красивая! – шепнул Димка.

– Дурак, – тявкнула опять Саша.

Но сама заулыбалась. Вроде бы фото вышло сносное. До красавицы, конечно, далеко, но выглядела она как-то непринужденно и раскованно. И выходило, что это идет ей даже больше натянутой улыбочки.

Домой Саша вернулась уже под вечер – румяная и голодная. Бабушкины пирожки пришлись им на два укуса. А сколько километров они накрутили? Ноги даже поднывали от непривычной нагрузки. В Москве Саша никогда столько не гуляла.

– У тебя тут телефон обзвонился! – сказала бабушка.

И Саша вспомнила, что забыла мобильник дома. В Москве такого с ней тоже не случалось. Она пролистала пропущенные звонки – все от Людки. И как можно было забыть о подруге? Саша тотчас перезвонила и начала считать гудки – раз, два…

– Шарабанова! – уже кричала из Москвы Людка. – Где ты пропадаешь?

– Гуляла, – растерялась Саша.

– Эх ты, – заныла Людка. – А еще подруга называется…

– Прости, я тут… немного… того, – пыталась оправдываться Саша. – Что у тебя нового?

– Понимаешь, что случилось, – залепетала Людка. – Я тоже звонок какой-то пропустила на сотовом. Номер неизвестный. Ты не звонила?

– Нет.

– Я так и думала. Всех уже обзвонила. – Людка помолчала. – Шарабанова, как считаешь, может, это был Макс?

– А почему номер незнакомый?

– Ну, он же в роуминге, – рассуждала Полетаева. – Может, телефон родичей…

– Ну, может, – неуверенно потянула Саша.

– Ты права! – подхватила Людка. – Ну конечно, это был он! Кто же еще? Я должна перезвонить ему, как думаешь?

– На-вер-но, – Саша даже растерялась от Людкиного напора.

– Верно! Верно! Ты, Шарабанова, натура серьезная, вдумчивая. Ты плохого не посоветуешь.

– Так твоя мама думала, – поправила Саша. – Кстати, как у вас с ней?

– Не разговариваем, – отрезала Людка, раздосадованная, что ее сбили с романтичной темы.

– Что, совсем? – удивилась Саша. – А как же Новый год?

– Ну, почти, – процедила Людка и тут же заныла: – Сашка, когда ты уже вернешься? Тут поговорить совершенно не с кем! Приезжай скорее!

И Саша будто только сейчас поняла, что каникулы идут себе, бегут-несутся, а она тем временем не сдвинулась с места. Окунувшись в жизнь Истры и ее обитателей, Саша так до сих пор не разгадала тайну, что сопровождала ее собственную жизнь. И вот Москва уже манит, ждет ее обратно. И болтливая Людка устала молчать, скрывая свои переживания, – как ни крути, это было не в ее натуре. Подруге нужна поддержка и внимание, но возвращаться пока было никак нельзя.

– Я только в конце каникул приеду, – сказала Саша. – Раньше никак не получится. Дело у меня тут, понимаешь?

– Ну конечно, – укоряла Полетаева. – Тебе сейчас не до меня. Куда уж. Я сразу поняла, из-за чего ты в Истру намылилась. Роман у тебя там!

– Ничего подобного! – вспылила Саша. – Не выдумывай!

И ничуть не соврала. Какие уж тут романы? В памяти вновь замаячила Светка, и Саша даже поморщилась.

– Знаю я тебя, тихушница, – вздохнула Полетаева. – Ну молчи, молчи. Только приезжай поскорее! Слышишь?

– Угу, – только и смогла ответить Саша.

Ей стало очень стыдно перед подругой, да и перед собой тоже. Когда надо было действовать, она только и делала, что размышляла, боясь взглянуть правде в глаза. В кутерьме событий последних дней она так и не решилась на разговор с бабушкой или Мишей. И вечно ее тянуло из дома, чтобы оставить все заботы за дверью, вместе с беспорядком и незастеленной кроватью. Повернула замок – и вокруг чистота, белизна и не тронутая запахами свежесть. А где-то в пыльной Москве страдала Людка, в жаркой Индии отдыхали родители. И лишь здесь, в Истре, совсем рядом с братом, у Саши никак не хватало духа дотянуться до него. А на улице снова мела метель, поднимая вчерашние сугробы все выше и выше…