Ксения Беленкова - Вьюга юности

– Э-ге-ге, уноси ноги от Затерянного колодца! – кричал румяный мальчуган в съехавшей набекрень шапке.

– Не догонишь! Не догонишь! – отвечала ему со звонким смехом девчушка, и красный шарф летел за ней через снег хвостом пылающей кометы.

Жизнь наступала на пятки смерти, жизнь перешагивала через нее, жизнь спешила никогда не кончаться…

Тучи сползлись на небе так быстро, словно кто-то застегнул «молнию» пуховика, пряча голубую водолазку. В воздухе закружились хлопья снега – начиналась настоящая пурга. Саша подставила лицо мокрому ветру, а тот облизывал ее щеки, колол глаза и заставлял чувствовать – ты живешь! Она ощущала это кожей, но внутри по-прежнему была пустота. Будто все сказанные Павлом Львовичем слова летали вокруг вместе со снегом, а размышления о брате остались где-то далеко, за метелью. Саша поняла – еще несколько минут, и она превратится в натуральную снежную бабу – пора было идти домой.

Бабушка сидела на диване возле печки. Расшитые крестиком подушки подпирали ее тело с боков. Она читала, а может, просто-напросто прикорнула над книгой: морщинки на лице разгладились, и, если бы не седина в волосах, ее можно было бы принять за довольно молодую женщину. Да и подумать, бабушке еще не исполнилось семидесяти. Саша смотрела на нее и словно оттаивала – даже под ногами образовалась лужица мокрого снега. Миша скорее всего ваял в парке свои скульптуры или же шатался с Димкой по городу. Дома было так тихо, что редкое потрескивание дров в печи заставляло вздрагивать…

Бабушка встрепенулась, взглянула на Сашу и заулыбалась – морщинки на ее лице ожили, затанцевали вокруг глаз, губ, на лбу. И в комнате стало чуть-чуть светлее и теплее.

– По пирожку с чаем? – Бабушка потянулась – видимо, она все же задремала над книгой.

Саша разделась, подошла к ней, села рядом на теплый от печи пол и положила голову бабушке на колени. От ее юбки пахло тестом и мятой – такой знакомый и родной запах.

– Павел Львович умирает, – сказала Саша и сама удивилась: так спокойно звучал голос.

– Знаю. – Бабушка погладила ее по голове.

Саше очень хотелось заплакать, но внутри стало так пусто, что даже слезам неоткуда было появиться. Она все сидела, ощущая бабушкину ласку. Волосы рассыпались под ее мягкими пальцами, отчего по телу шли мурашки. А совсем рядом в печи жил своей привычной горячей жизнью огонь, и он вовсе не знал о том, что творится вокруг.

– И давно ты знаешь об этом? – спросила Саша.

– Еще перед Новым годом Паша рассказал мне, Кате и Коле о своей болезни. – Бабушка вздохнула, но ее пальцы продолжали перебирать Сашины волосы. – В тот же день я позвонила твоей маме в Москву. Никите с Димкой мы пока ничего не говорили…

– А Мише? – затаила дыхание Саша.

– Мише сказать надо, но у нас не хватает духа. – Бабушкина рука на миг замерла в Сашиных волосах. – Павлуша для него так много значит…

Сейчас Саше казалось, что из нее разом вытряхнули все внутренности, а потом как угодно покидали обратно. Отчего сердце провалилось куда-то вниз и не подавало признаков жизни, зато желудок застрял в груди. Ее даже начало подташнивать и чуть-чуть закружилась голова. И если бы она не сидела на месте, то точно бы упала с ног.

– Но это так несправедливо, ба! Он же еще совсем не старый. – Саша сильнее прижалась к бабушке, чтобы пропитаться ее спокойствием и мудростью.

– Иногда люди уходят от нас слишком рано, – вроде бы согласилась бабушка, – но всегда вовремя. Я в это верю.

Саша пыталась как-то переварить услышанное, но ничего толком не понимала. Какое-то время они молчали, и лишь дрова продолжали трескотню в печи да вьюга посвистывала за окнами. А потом Саша тихо спросила о том, что сейчас тревожило ее больше всего на свете:

– Бабуль, а тебе страшно думать о смерти?

– Страшновато, но скорее любопытно.

Саша удивленно подняла голову с бабушкиных колен.

– Шутишь?

Но бабушка не шутила, лицо ее было спокойно и задумчиво. Она отложила книгу и приготовилась к длинному разговору. Саша села рядом с ней на диван, подоткнула под спину одну из подушек и совсем забыла и про свое сердце, и про свой желудок…

– Помню, когда я была еще совсем маленькой, – издалека начала бабушка, – то очень боялась слова «цирк». Это слово казалось мне похожим на «крик», а еще очень напоминало неприятный звук, который может издавать скольжение железа по стеклу. И вот как-то раз к нам в Истру приехал цирк «Шапито». Родители решили сделать мне подарок и повели на представление. Ты не представляешь, как же я упиралась! Чуть ли не насилу подтащили меня к арене. И что ты думаешь? – Бабушка не спрашивала, а скорее утверждала. – С тех пор я обожаю цирк! Меня сразу и окончательно заворожили канатоходцы и воздушные гимнасты, поразили шпагоглотатели и развеселили забавные клоуны. Но прошло много лет, прежде чем я поняла: незачем бояться неизведанного, тогда как всегда приятнее ждать от жизни новых интересных открытий. Вот и пугающий цирк оказался всего-навсего чудесным праздником детства…

Саша не могла поверить своим ушам. Бабушка смешала совсем разные вещи в одно. Как если бы варенье было сварено из малины и говяжьей вырезки.

– Ты сравниваешь смерть с цирком? – Саша разглядывала бабушку, как музейную диковину – редкостный экспонат. – Ты смеешься над ней и вовсе не боишься?

Бабушка разгладила складки на юбке с таким видом, будто это было важнейшим делом ее жизни, а затем продолжила – тихо, но твердо:

– Я прожила на этом свете немало, по дороге теряя многое – кучу нужных вещей, временных увлечений, долгих и коротких лет, молодых и старых друзей. А недавно потеряла страх смерти. – Бабушка пожала плечами и улыбнулась. – Он пропал где-то между забытыми очками и выпитым кофе. Сейчас я понимаю, что искать его бесполезно и бессмысленно…

Саша даже поежилась, как будто могла ненароком вляпаться в этот потерянный бабушкой страх. Что для бабушки было шуткой, Саше вовсе не казалось таким уж веселым. И ей даже почудилось, что страх может вот-вот вынырнуть из-за диванной подушки или настигнуть ее за обеденным столом: притаившись где-нибудь между солонкой и перечницей.

– А я никак этот чертов страх потерять не могу! – Саша лишь позавидовала бабушке: как у нее все легко получалось. – И выбросила бы, да не выходит.

Бабушка даже не рассердилась на Сашины чертыхания, лишь улыбнулась и покачала головой.

– Тебе рановато еще терять столь важные вещи, – спокойно сказала она. – Всему свое время. Куда такой хорошенькой девочке без страха? Поразмысли, именно он и охраняет тебя от необдуманных поступков. Это мне – старой, терять кроме страха смерти было уже нечего…

Бабушка откинула Сашины волосы назад, она любила, когда лицо оставалось открыто, и явно хотела сейчас рассказать о чем-то сокровенном. Заглянула внучке в глаза и еще тише продолжила:

– Иногда мне кажется, что старость похожа на высокую стену, которую с каждым годом все выше и выше воздвигает вокруг меня жизнь. И вот когда-нибудь я окажусь окончательно заточенной в крепость. Это станет походить на мои детские мечты – я росла на сказках Андерсена и братьев Гримм. Там обязательно говорилось о спрятанной в замке принцессе, что годами ждет освобождения. Теперь я тоже порой думаю об этом освобождении: когда прихватывает ревматизм, одолевает одышка или подводят глаза. И если страх подкрадывается ко мне, представляю: быть может, именно смерть станет когда-нибудь моим принцем-спасителем…

Саша смотрела на бабушку и не могла понять, верит ли та сама в свою сказку о принце-смерти? Похоже, и правда верила. Наверное, иначе и стареть нельзя, без веры в такие истории. Да и кто знает, что ждет нас после жизни? Раньше бабушка всегда оказывалась права. И если говорила: «Не бойся, все получится!», у Саши обязательно все получалось. Может, и это была не детская сказка, а мудрость преклонных лет?..

Тут Саша представила Павла Львовича в средневековом замке, а вовсе не на дне Затерянного колодца. Художник по-прежнему был худ и бледен, он вдохновенно писал картину, иногда шурша тихим смехом. Этот смех ударялся о камни стен и эхом разлетался по узким коридорам замка. Порой Павел Львович поглядывал в сводчатое окно под потолком высокой комнаты. Но в глазах его был уже не страх, а ожидание чего-то нового, неизведанного…

– Бабуль, так ты и правда ничуточки не боишься? – переспросила Саша, когда образ художника растаял в ее воображении.

– Чуточку, конечно, боюсь. Тайное всегда волнует. – Бабушка улыбнулась. – Но не больше. А тебе, Сашка, смерти бояться еще очень и очень рано – вся жизнь впереди!

О смерти Саша по-хорошему задумалась сегодня впервые. Поэтому и страх еще не успел укорениться, забуреть. Но у нее были свои друзья-ужасы, изводящие, как комары в летний зной. И раз уж сегодня выдался такой странный день откровений, стоило распахнуть эту шкатулку внутренних страхов настежь.

– Я темноты боюсь, – шепнула тогда Саша. – Смерть – она вроде как далеко, а темнота все время рядом. И мне становится страшно, когда оказываюсь среди нее.

Бабушка внимательно посмотрела на внучку, а потом взяла отложенную перед разговором книгу и начала перебирать страницы.

– Знаешь эту книгу?

Саша прочитала название: «Невыносимая легкость бытия».

– Нет. Хотя название знакомое. – Она попыталась вспомнить, где его слышала. – Кажется, такой фильм когда-то смотрела мама.

– Точно, есть и фильм по этой книге, – подтвердила бабушка. – Правда, я его еще не видела. А вот книга мне очень понравилась. Ее автор – чешский писатель Милан Кундера – очень интересный человек. Когда он писал этот роман, то был почти того же возраста, что и я сейчас – чуть моложе. Знаешь, я читаю эту книгу и все время думаю, что с удовольствием подружилась бы с Миланом Кундерой. Пожалуй, нам было бы о чем поговорить за чашкой чая, да и пироги бы ему мои точно понравились. А? Как думаешь?