Ксения Беленкова - Вьюга юности

Он все смотрел Саше вслед, боясь приблизиться, и каждый жест подруги казался ему неземным – будто она плыла над землей, вовсе не касаясь ногами этой заснеженной дороги. Но тут же увидел отпечаток подошвы – один, другой, третий. Такие небольшие аккуратные следы – совсем обыкновенные. И Димка почему-то был несказанно рад им: Саша снова здесь, снова рядом, снова они идут по одной дороге. И пусть ее мысли далеко. Димка просто пойдет тихо ей вслед и ни о чем не станет спрашивать. Ни про фильмы, ни про музыку, ни про книги… даже про прическу промолчит. Пока есть между людьми недосказанность – их тянет друг к другу. Во всяком случае, ему хотелось в это верить…

И тут навстречу возвращающейся домой компании вышла пара. Парень и девушка брели, обнявшись, и громко смеялись.

– С Новым годом! – закричал мальчишка и замахал рукой.

– Никита, – шепнула Саша.

Никита покрепче прижал к себе Светку, та вновь захихикала. Все было хорошо в этой девчонке – только смех какой-то механический. Даже робот Вертер хохотал натуральнее.

Никита часто наблюдал за тем, как люди смеются – это было очень занятно. Кто-то много и часто выдыхал через нос, при этом губы оставались плотно сомкнутыми, и лишь плечи быстро вздрагивали. Обычно эти люди оказывались скрытными, ироничными – от таких никогда не знаешь, чего ожидать. Распахнутые, точно окна в летний зной, весельчаки смеялись с рычанием и грохотом и так широко разевали рты, что можно было пересчитать их зубы. Смех этот всегда был искренний и чаще – пустой, как дырявое ведро. Форму держит – сути нет. Был еще гортанный тихий смех. Мужчины пользовались им с закрытым ртом, женщины чуть размыкали губы. Смех этот казался немного загадочным и хранил грусть. Вроде как что-то внутри не позволяло этим людям веселиться. Хотя частенько этой неразгаданной тайной могли стать банальное несварение или тесная обувь – тут не угадаешь. Больше всего Никите нравился смех тихий и мягкий, как шелест листьев. Он обычно жил не во рту, а в глазах собеседника.

И только сейчас, когда скрежет Светкиного хихиканья резал ему слух, Никита вспомнил летний смех Саши. Еще пару дней назад лето было очень далеко: где-то в спящих воспоминаниях, и вот сейчас оно смотрело на него через зиму, как невеста на жениха – сквозь белую фату. Никите впервые стало неловко за хихикающую Светку…

А прошлое лето уже смывало зиму, заставляя Никиту буквально сгорать от жара воспоминаний. Он знал Сашу практически с пеленок, но среди знойного марева вдруг разглядел в ней что-то новое, неизведанное. С детства почти все летние месяцы они проводили в одной компании, облазив все окрестные канавы и деревья. Сколько луж они измерили, сколько дорожной пыли размазали по щекам! И никогда Никита не мог и подумать, что эта смешная девчонка превратится в симпатичную девушку, которая сможет заставить его сердце биться сильнее. Но где-то среди солнечных лучей, шелеста зелени и аромата трав он наконец заметил, что его подруга выросла и стала вызывать не только товарищеские чувства. А еще и нежность, трепет, смятение…

Никита всегда легко сходился с девушками: они будто бы только и ждали хоть малейшего проявления его внимания. Вот и с подругой детства все пошло так же, если не проще. Несколько многозначительных взоров, пара букетов полевых цветов, и вот уже Сашина ладошка была зажата в его руке. Никита смотрел в ее глаза и видел там свое отражение – он знал, что уже поселился в ее душе, тронул сердце. И это были одни из самых необыкновенных недель в его жизни. Лето, каникулы и встречи с Сашей – такие трогательные и нежные!

Но коварное солнце позолотило листья, и осень уже дышала ночным холодом. Саша давно уехала в Москву. Никита честно обещал звонить, писать сообщения, даже как-нибудь приехать в гости. И несомненно в тот момент был уверен, что выполнит все свои обещания. Но школьные будни заняли голову новыми заботами, да и претенденток на юное сердце становилось все больше и больше. Звонить Саше удавалось редко, а о приезде нечего было и думать. Какое-то время он еще отправлял ей сообщения, но вскоре кутерьма нового учебного года поглотила его окончательно. К тому же с каждым днем все новые и новые девушки бросали на него пылкие взоры – кто же тут устоит? Никита не устоял. Саша заблудилась в ушедшем лете, листья которого опали, цветы увяли и травы покрылись инеем. Осень будто бы сожгла чувства Никиты, как сгорали красным заревом листья кленов и дубов. И вот уже их кроны шуршат под ногами Никитиных ботинок, преют на земле. А рядом с ним, рука об руку, шагают, сменяя друг друга, Оля, Катя, Света…

Никита замедлил шаг, сердце почему-то стучало в виски, а язык стал ватным.

– Никитос, здорово! С прошлого года не встречались! – пошутил Миша, первым подходя к парочке влюбленных.

– Зря не встретил Новый год с нами – Мишка тут такой сюрприз приготовил! – восторженно затараторила мама, а потом скупо добавила: – Здравствуй, Света.

Никита подошел к Саше.

– Привет, – сказал он почему-то тише, чем собирался.

– Это и есть твоя подруга детства? – встряла Светка, с чувством превосходства оглядывая Сашу.

Да, что тут говорить: Саша была вовсе не такой шикарной красоткой, как уверенная в себе до кончиков накладных ногтей Светка. Их вообще трудно было сравнивать. Но когда девчонки стояли вот так – рядом, Никита почему-то подумал, что Светкина красота выглядит какой-то вычурной и неуместной.

Однажды он ходил в музей, где за ограждениями стояла старинная мебель – резные деревянные стулья, столы, комоды. А рядом, у стены, примостился яркий, блестящий никелем, «икеевский» стул со спящей на нем смотрительницей. И этот новомодный, точно из каталога, стул выглядел там каким-то неуместным и корявым. Так и Света могла бы украсить обложку любого журнала, но картинную галерею – вряд ли…

– Почему только Никитина подруга? – пришел на помощь Димка. – Сашка и моя тоже, правда?

– Правда.

Саша взяла Димку под руку, изучающим взглядом окинула Светку, отчего ее красота еще больше скукожилась, и, не посмотрев больше на Никиту, ушла вперед.

Было очевидно, что она задета, обижена. Но Никита узнал о приезде Саши накануне праздника, когда уже пообещал Светке отмечать Новый год вместе. Ситуация вышла неприятная, он чувствовал, как родственники ополчились на него, защищая Сашу. Но что ему было делать? Никита смотрел на удаляющуюся фигуру подруги и чувствовал, что с каждым ее шагом становится все противнее сам себе.

– Все домой! – суетилась мама. – Греться и доедать угощения!

И они пошли греться, а скорее – отогревать свои сердца, которые, кажется, тоже сковал мороз.

Дома Никите вручили гитару – ему следовало загладить вину – как-никак впервые пропустил встречу Нового года в кругу семьи.

Все удобно расселись по местам: кто в кресле, кто на диване, кто вокруг стола. Павел Львович перекатывал между ладонями полупустой бокал. В этот момент художник напомнил Никите камбалу – такой худой, что, казалось, оба глаза смотрят с одного профиля. Миша с Димоном подъедали салаты. Папа старался подсунуть каждому блюдо с колбасами и ветчинами из своего магазина, а мама пододвигала утку. Саша забралась с ногами в самое дальнее кресло и смотрела в окно. Зато Светка взглядом облизывала Никиту, точно подтаивающее мороженое – боясь упустить хоть каплю.

– Что спеть-то? – Никита вопросительно взглянул на затихшую, жующую аудиторию.

– Что-нибудь зимнее и веселое! – Светка хихикнула.

И пальцы Никиты побежали по струнам, а по дому полилась нехитрая мелодия задорной песенки «Трофима», что заставляла улыбаться самых хмурых слушателей: «Зима на пороге – пропали дороги…»

Только Саша продолжала смотреть в окно, где на холодном стекле поселилось отражение ее грустного лица. Допев последний куплет, Никита остановил ладонью струны, посидел минуту в тишине, и, когда все уже готовы были очнуться, чтобы попросить сыграть что-нибудь еще или просто поболтать о пустяках, гитара снова ожила, а Никита вторил ей: «Так вот теперь сиди и слушай – он не желал ей зла. Он не хотел запасть ей в душу и тем лишить ее сна…»

Он все смотрел и смотрел на Сашино отражение, прилипшее к оконному стеклу. А когда затих последний аккорд песни «Високосного года», оказалось, что все задумались о чем-то своем, глубинном. Лица собравшихся были трогательны и печальны, даже Светка перестала хихикать…

И тогда Никита вспомнил о подарке, который приготовил для брата.

– Димон, слушай, что я для тебя подобрал! – Он начал неуверенно перебирать струны.

Мелодия робко вступала, будто спотыкаясь, но потом полилась смелее, стремительнее.

– Что это? – удивился Димка.

– Это же «Норвежский лес» Битлз! – воскликнула Саша.

И Никита впервые с прошлого лета увидел ее улыбку. И не в первый раз пожалел о решении встречать этот Новый год со Светкой…

Книгу Мураками «Норвежский лес» Никита, как и мама, осилить не смог. Также нетронутым остался и Сэлинджер. «Что привлекательного может быть в историях о простых людях? – размышлял Никита. – Никаких погонь, никаких сражений, никаких чудовищных тайн и перевоплощений – скукота! То ли дело открыть томик Толкиена, а за ним другой и третий – целый неведомый мир разворачивается перед тобой, позволяя гулять по его дорогам, дышать его воздухом… Или взять, например, Лукьяненко – мир-то у него вроде и наш, зато сколько всего небывалого там происходит: борьба добра и зла прямо на глазах у ничего не ведающих обывателей!»

Толкиеном, Лукьяненко, Олди и Семеновой Никита зачитывался до рези в глазах. И очень удивился, когда узнал, что Димка всерьез увлекся этим занудным «Норвежским лесом». Тогда как, даже смотря «Властелина колец», братишка не мог дождаться исхода последней битвы и засыпал мертвецким сном. Никита же раз за разом, словно впервые, переживал за исход сражения, а Димка в это время поддерживал лязг мечей мирным сопением.