Татьяна Дубровина - Высший пилотаж

Это не сон, не бред… Я действительно обнимаю его, прижимаюсь всем телом… Мир опять обретает свои очертания, только в голове еще туман… Как странно знать, что теперь я женщина, а рядом со мной лежит мой первый мужчина… Нет, единственный… Он мягко целует меня и благодарно шепчет:

— Спасибо, Машенька…

За что? Неужели ему тоже было так же хорошо, как и мне? Это я должна его благодарить… Но незнакомое чувство гордости и уверенности заставляет меня смело и открыто встретить его взгляд.

«Ты счастлива?» — спрашивают его глаза.

«А ты?»

«Я на седьмом небе…»

«А я на двадцать пятом!!!»

«А я на сто первом. Иначе и быть не могло».

«Я знаю».

«Откуда?»

«Секрет. Женская интуиция, милый… Я ведь женщина…»

Мраморная ванна медленно наполнялась водой. Тугая струя из золоченого крана вскипала и пузырилась, касаясь поверхности. Как приятно расслабиться в теплой воде. Усталое тело благодарно принимает отдых.

Иона принес сюда Машу на руках, опустил в ванну и сам залез следом. Они вполне умещаются здесь вдвоем. И он сам моет ее… Душистая мыльная пена покрывает тело, мягкая губка ласково скользит по спине, по рукам, по груди… Маша смутно вспомнила, что отец так купал ее в детстве. Только его ладони были жесткими и шершавыми, он всегда нечаянно корябал чувствительную кожу, и Маша начинала плакать… Яркий свет плафона дробится в зеркальных плитках. Они оба отражаются в них, голые и незащищенные…

Только Маше больше не от кого защищаться. Счастливая гордость заглушает привычную стыдливость. Маленький аккуратный мысик волос на его груди… так и хочется прикоснуться… Иона протягивает ей мочалку, и она тоже начинает осторожно намыливать его, пытаясь не смотреть туда, где под мыльной пеной прячется пугающе притягательная, запретная часть его тела. А он словно нарочно поворачивается перед ней… и не отвести глаз… Маша отдернула руку, но Иона настойчиво обхватил ее ладонью, вновь приближая к себе.

— Ну что же ты? Опять боишься?

Голос шутливый и в то же время напряженный.

Мягкая губка выпала из пальцев, и они коснулись его обнаженной плоти… Это ее кровь окрашивает пену в розовый цвет… Иона едва слышно застонал от этой робкой ласки, порывисто обнял Машу и прильнул к ее губам.

— Подожди… — смущенно шепнула она. — Я мыльная…

Не глядя, он нащупал позади себя вентиль, и сверху на их головы хлынул теплый водопад. Они стояли, прижавшись, под этим дождем, он омывал их тела, и струящаяся по ним вода смывала все наносные условности, все преграды… Чистая и прозрачная, она каплями стекала по коже, тоже чистой и упругой, и чистота была в мыслях и желаниях. А для Девы очень важно, чтобы все было чисто и безгрешно. Только разве грех слиться воедино с собственным мужем? Ведь сказано, что она плоть от плоти его… Их души соединил навеки священный обряд, а теперь они сплетают воедино свои тела…

Сладкое томление заставило Машу задохнуться, когда Иона принялся ласкать губами набухший затвердевший сосок, будто слизывал капельки влаги со спелой вишни. Он опустился на корточки, продолжая обжигать ее быстрыми страстными прикосновениями: и маленькую впадинку пупка, и мокрые колечки волос на пухлом упругом бугорке под животом, и нежные круглые бедра, и даже крошечные нежно-розовые пятки… А Маша изгибалась, подставляя под его губы распаленное этими ласками тело.

Словно огненный вихрь охватил ее, в мгновение ока превратив из застенчивой скромницы в уверенную в своей власти, раскованную и жаждущую повелительницу чувственной стихии. Маша едва слышно засмеялась, выгнулась дугой на Иониных руках и с жадностью приняла его в себя. Теплый розовый мрамор был холоднее разгоряченной кожи. А в зеркальных плитках дробились в бесконечное множество две сплетенные воедино фигуры.

Иона не мог скрыть радостного изумления. Совершенно новая, волнующая бесхитростным откровением женщина послушно покорялась его воле, но в то же время сама безраздельно властвовала над ним. И он вместе с нею постигал каждую следующую ступеньку бесконечной лестницы любовной страсти.

— Тебе хорошо со мной? — Маша перевела дыхание и смущенно опустила глаза.

— Очень… — выдохнул Иона.

Она приподнялась на локте и прижалась щекой к его щеке.

— Ты колючий…

— Правда? Я сейчас побреюсь. Черт… с утра уже оброс…

— Не надо. Мне так нравится…

Она мягко провела пальчиком по отросшей щетине. Раньше небритый мужчина вызвал бы в ней только брезгливость, а сейчас Маше казалось, что это неоспоримый признак мужественности. И запах пота от его кожи не сравнить ни с каким дорогим одеколоном. Он такой родной и неповторимый… И Маша, словно кошка, потерлась носом о его плечо. И тут же подумала, что именно так ее Пуся обнюхивала своего кота… И наверное, так же доисторические женщины определяли издали по запаху, что приближается их возлюбленный… Инстинкт… Самый древний на свете… Основной инстинкт…

Потом Иона закутал ее в махровый халат и опять перенес на постель.

— Ты не устала?

— Ни капельки.

— Ты не будешь считать меня ненасытным монстром? Я так долго ждал этой ночи…

— Я тоже…

И опять летит на ковер махровый халат, веером разлетаются по комнате розовые лепестки, а тонкие простыни сминаются, сбиваются в комок от жадных, нетерпеливых ласк. Как будто они были в разлуке целую вечность и вот наконец встретились…

— Я все делаю правильно?

— А разве здесь бывают правила?

— Не знаю…

— Ты просто великолепна… Ты сводишь меня с ума…

— Это потому, что я сама давно сошла…

Какое счастье лепетать восторженные ласковые фразы, не задумываясь над тем, умно это или глупо, достойно или неприлично. И не надо думать, как ты выглядишь, потому что благодаря Ионе Маша видит себя его глазами. И сама изумляется тому, что оказывается хороша, что у нее мягкие губы, упругая грудь, сильный плоский живот, а щеки пылают, это его слова заставляют их залиться румянцем…

— Машенька… Иди ко мне… ближе… я хочу тебя…

Какое счастье чувствовать себя желанной, единственной, неповторимой. Маша не знала, что может когда-нибудь испытать такое. Это словно летишь с высокой горы, распластав в воздухе крылья, и сердце разрывается от восторга… И хочется крикнуть: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» Свечи давно догорели, робкий солнечный луч заглянул в спальню, пробившись сквозь плотно сдвинутые шторы. Он упал на лицо Ионе, защекотал глаза, перепрыгнул на Машу и заставил ее тоже зажмуриться.

— Разве уже утро?

— Да, мое сокровище.

— Я не заметила, как пролетела ночь… Я думала, она будет длиться целую вечность.

— Тебе жалко?

— Почему все хорошее всегда так быстро кончается?

— Не думай об этом. Мы теперь всегда будем вместе. Много тысяч таких ночей.

— Мне кажется, так не бывает…

— Ты мне не веришь?

— Я не о том… Мне кажется, это сказка…

— Это быль. И ты самая настоящая Шехерезада.

— Глаза закрываются…

— Спи… Я рядом.

— Они жили долго и умерли в один день?

— Нет, они жили вечно… Одна эпоха сменяла другую, а они были по-прежнему молоды. Это потому, что любовь давала им силы. Сначала я был рыцарем, а ты моей дамой… Помнишь, ты мне бросила на турнире платок?

— Нет… — сквозь сон бормочет Маша. — Не платок, а шаль… фисташковую…

— Помнишь, сколько ты ждала меня из похода? И сама снимала с меня кольчугу и омывала раны?

— Это был шлем… Когда упал твой самолет…

Слова все тише… Головы бессильно клонятся к подушке… А руки все так же сплетены, словно боятся отпустить друг друга… И на широкой кровати, где так много места, им на двоих хватает узкой полосочки…

А мир наполняется утренними звуками, пробуждается к жизни, встречая новый день. Птицы так расчирикались, будто нарочно расселись на ветках как раз напротив окна спальни…

Прасковья Митрофановна тоже ранняя пташка. Чуть свет на ногах. Она машет горластым воробьям и шепчет:

Сон на порог, нега в суставы, хмель в голову…

Летите, летите, молодых не будите…

Крепко любится — сладко спится…

Одна крыша, одно одеялко,

Одна подушка, одна судьбинушка…

Не разлепишь, не отцепишь,

Не разорвешь и вспять не повернешь…

И разом смолк гомон. Стая послушно снялась с места… Фр-р… и нет уже никого…

Сон крепок, веки смежены, спокойно и ясно на душе. А на пороге спальни лежит невесть откуда взявшийся цветок. Одна половинка голубовато-синяя, другая желтая, как мед. Иван-да-марья… навеки слившиеся в одно целое…

— Машка, ну расскажи, как там на Гавайях?

Сашенька и Лариса жаждут новых впечатлений. Ведь Маша только что вернулась после медового месяца.

— Не думала, что ты на работу выйдешь, — покачала головой Вера Петровна. — Он у тебя такой состоятельный. Такие любят, чтоб жена дома сидела, все время мужу уделяла.

— Что вы! — засмеялась Маша. — Ванечка совсем не такой. Да и куда я без вас? Вот месяц не видела — соскучилась!

Она так изменилась и похорошела, что Сашенька тихо шепнула Ларисе:

— Что любовь с человеком делает!

— И любовь… и одежда… — рассудительно заметила Лариса.

Как можно преобразиться из Золушки в принцессу? Да просто надеть длинное кашемировое пальто, высокие ботиночки на шнуровке, надвинуть элегантную шляпку на безукоризненно уложенные пшеничные локоны…