— Люди забыли эту истину, — сказал Лис, — но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил…

Антуан де Сент-Экзюпери

Глава 1

Спаситель

Маша тихо застонала, не открывая глаз. У Ионы сердце зашлось от жалости: такая беззащитная, слабенькая… словно цветок, который сорвала чужая безжалостная рука… Голова откинута назад, длинная коса касается пола… Он не выдержал и тихонько поцеловал полуоткрытые губы, едва коснулся, ощутив знакомый запах земляники. Господи! Что они с ней сделали! Какое счастье, что он оказался рядом, иначе… Эти подонки могли совершить непоправимое. Распахнутые полы тонкой блузки открывают маленькую девичью грудь, и по нежной коже наискось прочерчена глубокая припухшая царапина… На голом бедре прямо на глазах проступают огромные синяки… Эти сволочи до боли сжимали ее тело, били, глумились над ней, а она испытывала только ужас, отчаяние и беспомощность… Она сопротивлялась из последних сил. Даже без чувств Маша плотно сжимала перекрещенные ноги, словно пыталась скрыть свою наготу, защититься от нескромных глаз. Сейчас вид ее обнаженного тела не вызывал в Ионе привычного мужского вожделения. Это было другое чувство, оно горячим комком перехватило горло, разлилось по груди, так что дышать стало трудно.

Он осторожно повернул Машу, распрямил поудобнее ноги и прикрыл юбкой бедра. Поднял с пола подушку, подложил под голову и сел рядом с диваном, тихо поглаживая ее лежащую вдоль тела руку.

Он появился как раз вовремя. Они не успели… Он точно помнил, что все негодяи были еще в брюках… Страшно подумать, что случилось бы, если б Иона завел машину и отъехал от Машиной дачи за несколько мгновений до того, как раздался ее последний крик… Он еще не успел обрести ее, а уже чуть не потерял… В пылу своей благородной битвы он не обращал внимания на удары, которые сам получил от сопротивлявшихся подонков. Ему казалось, что вся схватка продолжалась лишь короткий миг. Сейчас он начал чувствовать, что глаз дергается и заплывает мутной пеленой, а при каждом вдохе резкая боль пронзает ребра. Но сейчас не до себя, надо привести в чувство Машу. На ее опухшей скуле расплывается багряное пятно…

Иона поднялся, нашел полотенце, смочил его водой и приложил к Машиному лицу.

— Потерпи, детка… — тихонько шепнул он. — Все пройдет.

Какая она маленькая, как ребенок… Будто школьница, в юбке и блузке, как носили в его юности комсомолки, а коса только усиливает это впечатление. Иона осторожно провел ладонью по ее волосам. Маша дернула головой и невнятно забормотала:

— Мама… закрой балкон… холодно…

Она и вправду дрожит, легкая судорога пробегает по всему телу…

Иона достал из шкафа одеяло и укутал Машу, подоткнул края и прижался лицом к его мохнатой клетчатой поверхности. В голове гудело, будто раскачивалась внутри пудовая чугунная гиря. Вправо — влево, вправо — влево… Колотила о виски, разрывая их изнутри невыносимой болью. От выпитого или от пропущенных в запале ударов? Теперь не поймешь… Не важно… Серо-коричневые перекрестья клеток как будто пульсировали, то приближаясь к глазам, то отдаляясь, расплываясь в нечеткие пятна…

Наверное, надо бы вызвать Маше «скорую»… Нужно встать, в машине остался мобильный телефон… Сейчас он поднимется… сейчас… только еще минутку…

Иона с трудом приподнял голову и увидел, что на пушистый ворс стекает тоненькая струйка крови, а там, где был прижат его нос, осталось бурое пятно. Ну вот, еще и одеяло ей запачкал…

Теперь шаг, еще один… Он ухватился рукой за косяк двери…

Кто послал самолет в штопор? Все кружится, вертится в бешеном калейдоскопе… Надо дернуть на себя рукоятку штурвала…

Иона покачнулся, пальцы скользнули, пытаясь зацепиться за гладкий лаковый наличник, любовно отполированный Машиным отцом… и упал во весь рост между дверью и диваном.

…Самолет сделал последний виток и с размаху врезался в землю.


Маша с трудом открыла опухшие глаза. Она плакала во сне? Ей снился кошмар? Нет, это был не сон…

В голове постепенно прояснялось, как будто рассеивался липкий туман. И в памяти всплывали обрывочные детали: вонючая ладонь зажимает ей рот, липкие, потные руки шарят по телу… Это было с ней, было! И мозг обожгла ужасная мысль: она потеряла сознание как раз в тот момент, когда пьяные верзилы готовились приступить к своему… Неужели ее все-таки изнасиловали?!

Маша тихонько шевельнулась, прислушиваясь к своим ощущениям. Тело болело, саднила грудь, свинцовой тяжестью налились ноги, по ним словно трактор проехался… Но внутри боли не было. Она скользнула рукой вниз и потрогала свой живот. Пальцы коснулись мягкой ткани юбки. Она была аккуратно опущена вниз, прикрывала колени. Только сейчас Маша заметила, что сверху укрыта одеялом. Кто это сделал? Кто подложил ей под голову подушку? Откуда на лице прохладное влажное полотенце? Не насильники же позаботились о своей жертве…

Она осторожно приподнялась на локте и обвела комнату взглядом. Ее мучителей не было. Только все вверх дном, словно здесь бились огромные динозавры, да еще какой-то человек лежит ничком на полу… Серый костюм… Подонки были в джинсах и трениках… Значит, это не один из них… Значит, кто-то услышал ее вопль и пришел на помощь… Господи, наверное, они его убили!

Маша откинула одеяло и медленно опустила ноги на пол. Краем глаза заметила большущие синяки на икрах и бедрах. Это пустяк, синяки заживут, главное, что не случилось непоправимого… И за это она, видимо, должна быть благодарна этому незнакомцу. Ноги не держали, словно стали чужими. На каждый шаг сведенные судорогой мышцы отзывались пронизывающей болью. Наверное, так ходила по земле Русалочка, променяв свой хвост на пару ножек. Маша опустилась на пол рядом с лежащим человеком и попыталась повернуть его. Тяжелый… Она уцепилась за его плечо и сумела только приподнять голову, которая тут же бессильно упала на ее колени. Она еще не поняла до конца, кто перед ней, а пальцы, казалось, сами собой вспомнили прикосновения к этой гладкой горячей коже, к этим густым, жестковатым волосам…

— Иона… — выдохнула Маша.

Он лежал перед ней, ее спаситель, и кровь запеклась узкой полоской от носа к подбородку, а глаз совсем заплыл бесформенной багровой опухолью.

— Ионочка… — она заплакала от бессилья. — Иванушка…

Что же делать?! По крайней мере, он живой. Из груди вырывается хриплое тяжелое дыхание. Маша склонилась к его лицу, и тут в нос шибанул крепкий дух перегара. Она даже отшатнулась от неожиданности.

Он пьян. Крепко. Можно сказать, в стельку… Герой… Да как он сумел сладить с теми тремя? Грех так думать… Он успел вовремя, он защитил ее честь… Видимо, ярость придала ему силы. Это ее герой! Настоящий. Как в сказке явившийся на ее зов с нереальной, космической скоростью. По воздуху перенесся… Да, по воздуху! А что тут удивительного? Ведь воздух — его стихия. Милый, любимый… самый лучший… Здорово тебе досталось… Еще немного, и Маша рассталась бы со своей невинностью совсем не так, как видела в смутных, томительных мечтах. В которых… был ты.

В разбитом носу что-то забулькало, засвистело, словно закипающий чайник, и могучий, раскатистый храп сотряс всю деревянную дачу. Маше показалось, что даже стены задрожали. Он неудобно лежит. Это она слишком запрокинула ему голову… Маша немного подвинулась, переместив ее выше, так что макушка Ионы уткнулась в мягкую ложбинку живота. И словно горячая щекотка тут же пробежала по Машиному телу от этого прикосновения.

И вдруг мысль обожгла, заставила всю ее залиться мучительной краской стыда. Господи, он ведь видел, что с ней вытворяли эти гады! Видел ее растерзанную, голую, в разорванном белье, с безобразно растопыренными ногами… Хорошо, конечно, что он вырвал Машу из их рук, но… Как после этого она посмотрит ему в глаза?

Она словно увидела себя со стороны в этот жуткий момент, так, как видел это Иона. Все покровы сорваны, все тайны напоказ, бесстыдно и неприглядно. Безобразная картина… И он будет вспоминать ее всякий раз при взгляде на Машу. И она тоже теперь всегда будет помнить об этом…

Значит, это Иона привел в порядок ее одежду, прикрыл юбкой ее срам, укутал одеялом… Он касался ее тела, пока она была без сознания. Он видел все. Как пережить этот позор?

Маша закрыла глаза и застонала от горечи. Единственный мужчина, которому она могла бы позволить, подавив смущение, смотреть на нее обнаженную, лежал перед ней. Но теперь между ними встал барьер, который Маша будет не в силах преодолеть.

А пальцы тем временем легонько касались его волос, гладили щеку, словно напоследок хотели запомнить получше. А в голове билось отчаянное: «Никогда… больше никогда… ничего не будет…» Но пока он был здесь, рядом, Маша боялась даже пошевелиться, чтобы не причинить ему лишнюю боль и неудобство. Она не могла встать, чтобы найти в аптечке нашатырь, развести порошок бодяги для примочки… Хорошо бы дать ему горячего чаю или кофе… Но он, кажется, стал дышать ровнее. Пусть спит. Сон тоже лечит. Если у него сотрясение или перелом, все равно не стоит его беспокоить, перекладывать, поднимать: только хуже будет. Да и не справится она сейчас с ним, таким большим и тяжелым, сама ослабела, даже руки дрожат…

Она обхватила всклокоченную голову Ионы, словно баюкая, и обессиленно приткнулась рядом с ним на полу, сжавшись в комочек. Щека коснулась мягкой ткани его пиджака, будто пропитанной его теплом. Глаза сами собой закрылись, мысли пропали, весь мир куда-то исчез, словно провалился в разверзшуюся черную дыру…

Не хотелось думать о том, что будет, когда они оба проснутся. Что они скажут друг другу? Как сумеет Маша выдержать его взгляд?


Иона с трудом разлепил единственный здоровый глаз, когда только-только начало светать. Воробьи уже расселись по веткам кустарника и подняли неимоверный галдеж. Их чириканье отдавалось в тяжелой ватной голове будто стократно усиленное эхо.