Татьяна Дубровина - Высший пилотаж

— Простите, вы музыкант?

Соизволила наконец!

— Нет, я летчик.

— Правда? Как интересно!

Удивление неподдельное, и это приятно. И реакция не бурная, а как раз в меру… А волосы у нее тоже пшеничного цвета… Может, крашеные?

Теперь твердая полуулыбка и открытый взгляд в глаза. Она не отвела свои. Хорошо… значит, продолжение следует. Глаза голубые… Кажется, я ожидал увидеть карие?

Пара дежурных фраз, и ее стакан опустел как раз вовремя.

— Позвольте, я повторю?

Она очаровательно дернула плечиком.

— Да, пожалуй…

Официант принес нам новую порцию, и беседа логически перетекла к знакомству.

— Иоанн.

— Марина.

— Вы актриса или манекенщица? — грубо льщу я.

Марина в ответ чуть заметно усмехается:

— Я дизайнер.

Гм, тоже модная профессия… Хотя одета со вкусом, может, не врет?

Бьюсь об заклад, что этот бокал она не допьет.

— Здесь слишком шумно…

Это уже намек. Конечно же я готов проводить. Марина садится в «мерседес» и называет адрес.

Вот и все. Как просто…

Она мне нравится. Она красива, прекрасно сложена. Холеная кожа, высокие стройные ноги… Она знает это, она привыкла к мужскому вниманию. Она не может не нравиться, это противоестественно. Тогда, черт побери, что меня останавливает?!

В комнате полумрак. В тонких рюмках дорогой коньяк. Я уже битый час так сижу, как истукан. Развожу бодягу… а девушка начинает нервничать… Вот она встала, прошлась передо мной, что-то переставила в шкафу… Ах, какая неловкость! Задела локтем рюмку, и она опрокинулась прямо на платье… Нашла повод переодеться. Интересно, она любитель или профессионалка? Сразу о цене не условилась, следовательно, просто искательница приключений… Ого! Хороший халатик! Коленки и грудь приоткрыты ровно настолько, чтобы захотелось продолжить. Теперь самое время хватать ее и начинать грубо, по-хозяйски мять это холеное тело. Ей должно понравиться такое отношение…

Что это я опять торможу? Может, заболел? Или выпил лишнего? Вместо нормального мужского желания — отвращение. Да я в самом деле терпеть не могу таких самоуверенных самок! Она ведь думает, что это она сняла меня, выбрала из толпы, чтобы удовлетворить свою похоть. Да еще полагает, что осчастливила этим!

Наверное, мой взгляд отражает мои чувства… Она замерла и растерянно спросила:

— Что-то не так?

Ты мужик или нет?! Продолжай, раз уж начал!

— Все нормально. Раздевайся. Я люблю смотреть.

Это Марине понятно. Ей нравится демонстрировать себя. Здесь я угадал. Она становится совсем рядом со мной и начинает медленно расстегивать крошечные пуговки.

Другому на моем месте это уже душу вымотало бы… Одна… вторая… третья… Халатик ползет с плеч, открывает высокую грудь в кружевном французском лифчике, потом тонкую талию, золотистый от загара живот и крошечные трусики…

Совершенно не могу себе представить, чтобы Маша вот так же стояла перед мужчиной и бесстыдно раздевалась, пытаясь его завести…

Марина смотрит мне прямо в глаза, а сама изящно закидывает руки за спину. Щелчок… И лифчик отброшен в сторону. Две тугие груди совсем рядом, я даже чувствую запах тела, смешанный с тонким ароматом «Мажи нуар». Марина сама возбуждается оттого, что на нее смотрят. Грудь вздымается вверх-вниз, дыхание учащается, в голубых глазах появляется туманная поволока…

Но я не спешу. Для меня она пока что — кукла, картина… Все равно что эротика на видике…

На лобке у нее крутые завитки золотистых волос, аккуратный треугольник, все остальное чисто выбрито. Ее пальцы скользят по бедрам, и она слегка раздвигает ноги…

Вот теперь я чувствую себя полным идиотом! Надо было уйти раньше.

— Ну… — нетерпеливо стонет она.

Ее рука обхватывает мою, тянет вверх, кладет на грудь. А другой рукой Марина мягко, но настойчиво начинает расстегивать мне брюки…

Елки-палки, Иона! Ты должен! Ты же не импотент!

Марина вздрагивает всем телом, ногти впиваются мне в спину…

А я вижу Машу… Перед глазами пшеничные волосы… Они рассыпались по ковру… Желто-красные узоры, как цветущие люпины на дачном лугу…

— О! Еще…

Милая… Ты моя… Наконец-то я счастлив…

— Ты просто зверь…

Да, именно это я хочу тебе доказать…

— Подожди… — слышится прерывистый шепот. — Перевернись на спину… Открой глаза… Смотри на меня… Смотри…

Гибкое тело тугой струной откидывается назад, тонкие руки вскинуты за голову, на губах блуждает ведьмовская шальная улыбка…

Чужое лицо… чужое тело… откровенное и порочное, с обманчиво чистыми изящными линиями… Она оседлала меня, словно жеребца. Прекрасное приключение… Да совсем недавно я был бы горд и доволен: покорил очередную красотку…

Не то… Все не то. Не та! Противно… Я сам себе противен, будто в грязи извалялся. И почему-то скребет душу смутное чувство вины. Перед кем? Перед Машей? Разве я давал ей обет верности? Я ей не нужен… Я должен жить своей жизнью, а она у мужчины не бывает без таких пикантных моментов. Я ведь не евнух…

Вот теперь она закурила. Долго же держалась… Прошлась бесстыдно передо мной абсолютно голая с сигаретой в подрагивающих пальцах. Спросила спокойно:

— Ты пойдешь в ванную?

— Нет.

— Налей себе выпить, я скоро.

Марина подхватила халатик и неспешно скрылась за дверью. Она уже потеряла ко мне интерес. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить…»

Пожалуй, впервые в жизни я посмотрел на обнаженную красотку с отвращением. Кого я ненавидел больше: ее или себя? Надо было бы ненавидеть ту, из-за которой я оказался в этой квартире, пытаясь клин клином вышибить. Но… не получалось. Злость — да. Обида, даже ярость… А ненавидеть за что?

Может, Маша была права, что не захотела связываться с таким грязным чудовищем? Знала, что я могу цинично использовать женщину, не испытывая к ней абсолютно никаких чувств… Только не понимала, что она — исключение.

Я подхватил свои манатки, разбросанные по ковру, быстро оделся и стукнул в дверь ванной.

— Открыто! — сквозь шум душа крикнула Марина.

— Я ухожу.

— А… Тогда пока! Замок сможешь открыть?

— Чао, детка! — фривольно пробасил я из-за двери. — Ты была неподражаема.

Начал лгать, так ври до конца. Просто она хотела услышать нечто подобное, а разве мне трудно сказать? Язык не отсохнет.

В кабине стоял чужой резкий запах духов. Я опустил стекла, чтобы проветрить, и бессильно откинулся на спинку сиденья. Как будто меня выпотрошили, выжали, как лимон… Зверски хочется выпить. Может, вернуться в бар?

Ага, тебе одной мало? Хочешь продолжить развлечения? Вот уж повеселишься, просто до слез… Лучше завернуть в Столешников и взять… Джин? Коньяк? Да просто бутылку хорошей водки, чтобы выпить пару стаканов и отключиться. Чтобы память отшибло и даже воспоминания не осталось о пшеничных волосах и девушке по имени Марина… нет… Маша…

Я недоразвитая. Каждый раз, когда я краем уха слушаю девчонок, поневоле заливаюсь краской. Тогда голову пониже, уткнуться носом в формуляр, сделать вид, что с головой ушла в работу… А на самом деле жадно ловить краем уха обрывки фраз, стараясь ничего не пропустить.

Как легко они щебечут на эти темы! А я завидую. Мне бы эту легкость и непринужденность!

У Сашеньки очередной хахаль. Ее просто распирает от желания поделиться. Как она может? Это ведь сокровенное… запретное… Я бы никогда не отважилась вынести на всеобщее обсуждение то, что происходит между двоими… Да мне и выносить-то нечего… А Саша возбужденно рассказывает Ларисе:

— Как пристал с расспросами! Кто до меня был? Расскажи… Ужас просто!

— А ты? — Лариса оглядывается и понижает голос.

— Ха-ха… Я ему: ты что?! Я ангел просто…

— А он?

— Не верит! Говорит: опытная… Ну, я губы надула. Говорю, не попрекай ошибками молодости. Был один козел, даже вспоминать не хочу… Вот ты — другое дело!

— Ага! — кивает Лариса. — Им польстить — так веревки вить можно.

— Нет, ну это же просто кошмар! — кипятится Сашенька. — Ведь главное, каждый вот так допытывается. Сами нашляются, а от нас требуют, чтоб себя для его светлости берегла. А правду скажешь — так глаза как полтинники: ах, ты гулящая! Лицемеры! А представь, если б я ему девочкой досталась? Небось тут же в сторонку свалил бы…

— Почему?

— Так если до него никому не понадобилась, так и ему не нужна, — резонно замечает Саша.

Да… у каждого свои проблемы. Я вот добереглась… И расстаться боюсь с таким сокровищем. А после того как девчонок наслушаюсь, так еще страшнее становится. Это уже на болезнь похоже: чем дальше, тем хуже.

Говорят, что с возрастом это сделать все труднее. Организм не может перестроиться. От боли можно сознание потерять.

Девчонки рассказывали о какой-то женщине, которая в тридцать наконец решилась. Так ей даже врача пришлось вызывать… прямо к брачному ложу… Господи, стыд-то какой! Вся «скорая» со смеху умирала…

А мне скоро двадцать семь. А вдруг и у меня так же? Уж лучше и не пытаться…

И потом, Сашенька, пожалуй, права. Мужчины ведь как рассуждают? Раз никого не было, значит, никому и не понадобилась. Не было желающих… Так сказать, второсортный товар… Это в молодости естественно. А я уже… старуха. Нет, правда… Помните у Лермонтова? «Она была уже старухой. Ей было двадцать шесть…» Теперь, когда я хорошо вижу, могу разглядеть в зеркало предательские морщинки в уголках глаз. Это оттого, что слишком много читаю…

Я вообще в последнее время боюсь зеркал. Мне кажется, что это не я, а незнакомая старая женщина, печальная и скорбная… Наверное, я скоро стану такой же, как она… с противно поджатыми тонкими губами, подозрительным взглядом и морщинистой шеей… У нее на лице написано, что ей ни разу не было дано узнать любовь, что она не стонала в мужских объятиях, не носила под сердцем дитя… Скоро это станет заметно и по моему лицу… Девчонки хихикают над нашей начальницей Верой Петровной, когда та начинает взахлеб рассказывать о своей кошечке. Дескать, мужика бы ей завести, а не киску тискать… А я молчу про свою Пусю. И про то, что вяжу крючком салфетки и что развожу рассаду… Типичный джентльменский… нет, стародевский набор.