Татьяна Дубровина - Высший пилотаж

— Ничего себе пособие, — прошептала она. — Да на это — жить да жить…

Левочка монотонно пробубнил:

— Пересчитайте и распишитесь. Распишитесь и пересчитайте.

Он протянул ей толстенную пачку купюр, заклеенную банковской бумажной лентой. Потом еще одну. И еще, и еще…

— Как же тебе все это доверили, Левочка? — всплеснула руками Наталья Петровна?

— Меня привезли на машине. На машине привезли. Покатали Левочку.

— Да что они, с ума сошли! Тебя! С такими деньгами! Тебя могли ограбить и убить!

— Левочку катали. Левочку не били. — И заученно повторил: — Пересчитайте и распишитесь.

Пересчитать Наталья Петровна смогла только целые упаковки, а не отдельные купюры: опытным бухгалтерским взглядом она сразу определила, что обмана нет и все банковские пачки — полновесные.

Дрожащей рукой расписалась. Хотела дать почтальону монетку на чай, но он по-бычьи затряс головой:

— У Левочки есть. Левочке дали.

Он зашагал вниз по лестнице, выполнив свою ответственную миссию, а бедная пенсионерка, которой вдруг привалило нежданное богатство, истерично закричала:

— Маша! Я преступница! Меня повесить мало!

— Что, мамочка? Что такое? — выскочила из комнаты перепуганная дочка.

— Я неблагодарная! Я плохо думала об Иване Ивановиче, нашем благодетеле!

— Будьте любезны Ивана Ивановича!

Маша решила связаться со строительным управлением из библиотеки, чтобы мама, выглядевшая совершенно сумасшедшей, не мешала ей во всем разобраться.

— Ивана Ивановича нет, — был короткий ответ.

— А когда он будет, простите?

Следующий ответ был еще короче:

— Ни-ког-да.

Короткие гудки. Маша набрала номер снова:

— Это СУ?

— СУ.

— Ну попросите же Ивана Ивановича, почему вы вешаете трубку?

— Сказано же — нет его.

Маша вся сжалась — вспомнила про свое короткое и недвусмысленное пожелание этому человеку:

— Неужели… умер?

— Не знаю, — равнодушно ответил голос. — Может, уже и умер.

— Что значит «не знаю»?

— Он уволен.

— Давно?

— Недели две.

Так-так-так… значит, сразу следом за Натальей Петровной! Выходное пособие не могло идти так долго… И потом, решив выдать такую сумму, предварительно позвонили бы, предупредили.

Да деньги вообще пришли не по почте, там никогда бы их не доверили больному младенцу Левочке!

Да и невозможно в наше время ждать от предприятия такой благотворительности! Кто нынче думает о пенсионерах?

Вот именно: кто? Что за добрый преступник Деточкин из старого фильма «Берегись автомобиля»? Что за современный Робин Гуд?

— Алло, это почтовое отделение? Скажите, Левочка уже вернулся?

— У Левочки отгул. Я нынче работаю, Алевтина. Что у вас, газет недоложили? «Комсомолки» сегодня не было.

— Да нет, ничего, извините.

Кто же взял на себя роль Санта-Клауса? Откуда свалилось на маму богатство?

Свалилось…

С неба?!

С того же самого неба, с которого падают, разбиваясь, самолеты!

— Мамочка, умоляю тебя, не трать эти деньги, они нам не принадлежат!

— Почему «нам»? Они принадлежат лично мне. Не лезь.

— Это не Иван Иванович. Он уже не работает в стройуправлении!

— Ну и что же? Значит, там есть другой директор, более порядочный. Который рассудил по справедливости, кто чего заслуживает.

— Я справлялась в вашем СУ. Не веришь — позвони сама, проверь.

— Я уже звонила, пока ты была на работе.

— Ну?

— Молодой директор очень скромен. Он и слушать не захотел моих слов благодарности.

— Естественно. Потому что он тут ни при чем.

— Скромность украшает человека! — упрямо вскинула подбородок Наталья Петровна. — Даже в Евангелии что-то такое сказано, вроде «Подавайте милостыню и никому не говорите об этом, не хвастайтесь своим благородством!».

— Но, мама… неужели ты могла бы взять милостыню?

— А это и не милостыня! Это то, что мне причитается.

— Чужие, чужие деньги! — Маша чуть не плакала.

— Мои! Я за них расписалась!

Ночью Маша не могла уснуть. Думала.

Иоанн сорил деньгами. Пытался всучить ей дорогущие шахматы. Купил Шекспира.

Но все это мизер по сравнению с маминым «пособием». Такие суммы честным путем не приходят.

Он совершил преступление? В это не верилось.

Может, благодетелем был и не Иона вовсе? В это верить не хотелось.

Во всяком случае, она обязана его отыскать и узнать наверняка.

Решение было принято, а сон все равно не шел. Что там говорила мама о Евангелии? Маша зажгла ночник, взяла Книгу книг. Почему-то захотелось прочесть непременно вслух.

«Смотрите не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди».

Кем бы ни был этот неведомый благодетель, он ведь поступил именно так, как заповедано.

Но для Колосовых это оскорбительно. Как мама этого не понимает?

Они не нищие!

Ан нет. Вот именно — нищие.

Потому и оскорбительно.

На следующий день Маша отпросилась с работы. Вера Петровна, обложившаяся многочисленными томиками Шекспира и с обожанием поглаживая одинаковые глянцевые суперобложки, не возражала. Ей казалось, что Маша, благодаря которой библиотека заполучила такое сокровище, достойна не только отгула, но и полноценного отпуска, да не в окрестностях Москвы, а, скажем, где-нибудь на Гавайях.

— Только скажи, деточка, — спросила она, не отрываясь от нового поступления, — как лучше оформить: В. Шекспир или У. Шекспир? Вильям или Уильям?

— А как мы раньше оформляли?

— В.

— Ну, пусть так и будет. А то придется потом писать не «Шекспир», а «Шейкспиа» — так звучит по-английски.

— Шейкспиа? — задумчиво произнесла директриса. — Это значит «потрясающий копьем». Надо же… только сейчас это поняла…

Вот и «Солнечный». Кто-то снял проволоку, которой была прикручена калитка. Щеколда, правда, была аккуратно, по-хозяйски задвинута.

Мария оглядела свой участок: не попортили ли тут чего-нибудь? Не поломаны ли ягодные кустарники?

И — ахнула. Земля была вскопана, и от штакетника до самых стен дома безупречно ровными рядками выстроились грядки, обустроенные по всем правилам, с глубокими бороздками между ними.

На грядках, с равными интервалами, как шахматные фигуры перед боем, красовались ярко-зеленые кустики помидоров. Мясистые, ухоженные и довольные и собой, и жизнью.

А невдалеке от крыльца сложены коробки из-под рассады.

Не веря своим глазам, Маша пошла по дорожке.

Следом за помидорами покачивали темными широкими листьями огурцы, будто приветствуя хозяйку. И дальше — еще какие-то молодые растеньица, кажется, из семейства бобовых.

Девушка растерянно огляделась: больше, кажется, нет никаких следов пребывания посторонних.

Посмотрела через неосвоенные участки в сторону дачи Белецкого. Гамака не было на обычном месте: Антон работал в каком-то НИИ и тоже наведывался сюда лишь по выходным.

Зато к стене его дачи была прислонена… лопата. Ее остро заточенный штык был в засохшей земле: инструментом недавно пользовались.

Но Антон никогда ничего у себя не сажает! Он предпочитает неподвижный, лежачий отдых! К середине лета его сад становится похожим на непроходимые джунгли, так бурно разрастаются там крапива, лебеда да конский щавель.

Неужели он преодолел свою лень, чтобы потрудиться для Маши? Не верится.

Хотя… не исключено, что биолог чувствовал вину перед соседкой и хотел таким образом вернуть себе ее расположение. Кто знает?

Главное — рассада не погибла, растения живы! Это так здорово…

Маша вздрогнула от скрипа собственной калитки. Кто там?

В сад без спросу, однако чинно и серьезно, входила странная процессия.

Это была целая ребячья команда — детишки дачников-соседей. Мальчишки шли выстроившись по росту, а завершала колонну крошечная девочка — едва научившийся ходить карапузик, почти еще лысенькая, но с огромным синим бантом на редких тоненьких волосенках.

Все до единого были вооружены лейками — от металлической садовой, какой пользуются взрослые, до красного пластмассового слоника с душиком на хоботе в руках у малютки.

Первый мальчик, самый высокий и, видимо, самый главный, деловито отстранил Машу с дороги и произнес как можно басовитее и внушительнее:

— Не мешайте, тетенька.

Она отступила в полном изумлении.

Дети рассредоточились вдоль грядок и стали поливать посадки. Они не толкались, не мешали друг другу: участки были четко распределены между ними.

Даже крошка с бантом знала свою зону — самый краешек взрыхленной земли с единственным огуречным ростком. Дальше ее ручонки просто не могли дотянуться.

Израсходовав весь запас воды, труженики сделали вторую ходку к колонке. На этот раз впереди семенила девочка, и все они походили на забавный выводок утят.

Но вот полив закончен. И только теперь Мария позволила себе почтительно обратиться к старшему:

— Разрешите спросить…

— Разрешаю.

— Вы что, тимуровцы?

— Нет, тетенька. Это устарело. Мы заключили контракт.

— С кем?!

— Неважно. Это коммерческая тайна.

— Вам что — платят за эту работу?