Татьяна Дубровина - Высший пилотаж

Кошка запрыгнула в ящик, и Маша, подчиняясь повелительному взгляду роженицы, задвинула его. Ей очень хотелось понаблюдать, однако Пусси была против. Маша долго сидела перед столом на корточках. Жадно, напряженно ждала.

Когда у нее уже затекли и ноги, и спина, изнутри наконец послышалось звонкое, певучее, торжествующее мурлыканье, и следом — тоненький требовательный писк.

Девушка поняла: можно открывать «родильную палату». Свершилось.

Третий котенок был черным с белой грудкой. Мокрый и прилизанный, он, однако, сразу проявил решительный характер: первым из всей тройни деловито полез к материнскому брюшку кормиться, безошибочно нащупав ротиком сосок.

«Мужичок», — поняла Маша.

Только сейчас она осмотрела двух первых, терпеливых и спокойных. Как и следовало ожидать, это были девочки. Их она тоже подсадила в ящик, но кошечки начали есть лишь тогда, когда Пуська повелительно подгребла их к себе лапой. Они были послушными и безынициативными.

Из кухни доносилось миролюбивое журчание голосов Веры Петровны и Натальи Петровны, и Маша решила не вклиниваться в их разговор.

«Маме сейчас хорошо, — поняла она. — Мама нашла себе подходящего собеседника, который выслушает и посочувствует. Вере Петровне тоже хорошо. Наконец отыскался человек, который не отмахивается от ее советов. Я там не нужна… Да и не больно-то меня туда тянет».

Она прилегла на диван и стала наблюдать за котятами. Особенно за одним, последышем.

Черненький мальчик с белой грудкой.

Мальчик-брюнет…

Своенравные мысли сделали резкий скачок.

Брюнет… а на груди у него светлые волосы, которые растут мысиком…

Ей, Марии Колосовой, тоже хотелось бы родить мальчика… от брюнета со светлым мысиком на груди…

Она представила себе, как держит на руках новорожденного младенца с темными, еще слипшимися волосенками. Родничок на макушке беспомощно дышит, он мягкий и беззащитный.

— Пацан? — произносит совсем рядом мужской голос, родной и хорошо знакомый, преисполненный радости. — Весь в меня. Летчиком станет.

Маше становится страшно, она боится, что ребенка сейчас заберут у нее и… начнут подкидывать в воздух.

— Погоди! Так нельзя! — протестует она. — Он ведь еще головку не держит!

— Не бойся, Машенька, — успокаивает ее отец ребенка. — Я, может, и сумасшедший, но не до такой степени!

— Машенька?! — Тут ее фантазия опять делает крутой поворот, перенося девушку из нереального будущего к реально происшедшим событиям. — Мы не настолько близко знакомы!

— Ах, простите, — хохочет некто. — Родить ребенка — это еще не повод для фамильярности!

И радужный мыльный пузырь воображения лопается.

Трудно возвращаться в обыденность, в свою тесную хрущевку, в свое стародевическое одиночество.

«Я бы, конечно, не против была завести ребенка, — думает Мария Колосова, — если бы… Если бы дети появлялись сами по себе, без… без всего предшествующего процесса. Повезло же моей тезке, Деве Марии, с непорочным зачатием! Но это — миф. А в реальности такое возможно только через — брр! — пробирку…»

«Приеду в «Солнечный», схвачу Кощея за его тощую шею с острым выпирающим кадыком и легонечко сожму, — вынашивал планы мести Иоанн. — Этого вполне хватит, чтобы задушить тварюгу! Соврал ведь, как пить дать соврал чертов биолог! Как я сразу не догадался. Библиотекарша, ха! Станет владелица такой роскошной дачи работать в библиотеке! Да ведь дураку понятно: столь нежное, чистое, светящееся существо и книжная пыль — две вещи несовместные… Эх, надраться, что ли, с горя? Ну, надраться вряд ли, все же я за рулем, а немножко выпить не помешало бы».

Включив противоугонную сигнализацию, он закрыл свой серебристый «мерседес» и направился к ближайшему винному ларьку.

Отоварившись бутылкой сухого вина и пластмассовым стаканчиком, свернул во дворы: хотелось найти какую-нибудь лавочку под раскидистым деревом и спокойно поразмыслить в одиночестве. Салон «мерседеса» казался ему слишком тесным для размышлений о таком всеобъемлющем явлении, как Мария Николаевна Колосова.

Ничего не подвернулось, кроме детской площадки с пустой песочницей. Но узкая скамеечка без спинки тут все-таки имелась.

Иоанн продавил пробку внутрь и плеснул в стаканчик темной терпкой жидкости. Едва успел пригубить, и тут же со всех сторон: из-за кустов, из дверей подъездов, из арок — на него двинулись рассерженные агрессивные старушки. Целая армия бабок! Как будто они, замаскировавшись, специально поджидали, на кого бы напасть.

— Ходят тут всякие!

— Пьянь подзаборная!

— Откуда только деньги берут на выпивку! Ограбил небось кого-то!

— Сразу видно — бандит! Кулачищи-то какие!

— Не, такие грозят не кулаком, а ножичком! Не подходи — зарежет, глазом не моргнет!

— Главное — место нашел для распития! Прям на детской площадке! Пусть ребятишки пример берут, да?

— Ты б еще в библиотеку зашел — зенки бесстыжие свои заливать!

Иоанн насторожился:

— В библиотеку? А где тут библиотека?

Старушки разом крючковатыми пальцами указали в угол двора:

— А вон там. Ты поди, поди, сунься туда! Завались туда, если смелый! Там Вера Петровна! Она — ого-го! Она тебя в бараний рог-то скрутит! Иди, иди! Что, в штаны наклал? Все вы, алкаши, такие! Как на детскую площадку — так герои. А как на кого посурьезней налетят — вроде Веры Петровны, — так и хвосты поджали!

— Все-все-все, сдаюсь! — Иоанн поднял руки, не выпуская из них бутылки и стакана. — Очень вам благодарен, милые девицы-красавицы!

— Надсмехается еще! Шел бы ты…

— И пойду, пойду, не сомневайтесь.

Бабки опешили:

— К Вере Петровне?

— К Вере Петровне! А что?!

— Ой ли, — старушки вдруг засомневались. — Ты бы все же, милок, так сгоряча не совался!

— Неужто пожалели? Да ведь я алкаш и бандит! Грабитель с большой дороги!

— А все ж человек. В пекло-то соваться…

Иоанн встал. Попытка не пытка. Для очистки совести заглянет он и в эту неприметную библиотеку, скромненько спрятавшуюся в уголке двора.

Тем более что атмосфера тут какая-то располагающая, сказочная, что ли… Взять хотя бы этих невесть откуда взявшихся бабулечек-ягулечек, сварливых, но в итоге все-таки добрых, как настоящая сказочная Баба Яга. Та тоже вечно кряхтит, ворчит, грозится скушать добра молодца да косточки его белые обглодать, а потом глядь — дает ему волшебный клубочек, который приведет прямиком к прекрасной Марьюшке…

И поставил Иван-царевич початую бутылку сухого вина со стаканчиком вместе на лавочку без спинки:

— Это вам, красавицы. Выпейте тут за мое здоровье и за удачу мою богатырскую!

Бабки тут же облепили лавочку плотным, гомонящим, радостным хороводом:

— Спасибо, милок!

— Ты побереги себя-то!

— Сразу видать — хороший человек, не то что какая-то пьянь подзаборная!

И расселись, как серые воробышки, прямо по борту песочницы, пустив вино по кругу и не задумываясь о том, какой пример они подадут детишкам.

Иоанн приоткрыл дверь библиотеки, и первое, что он увидел, были два метнувшихся в разные стороны силуэта: девушки и парня.

Он прервал чей-то пылкий поцелуй.

Из полумрака между стеллажами показался третий силуэт, нереальный и сказочный, вполне соответствовавший дворовым бабкам-ежкам: он был двухголовым.

Одна голова восклицала:

— Агу! Агу!

Другая проговорила приятным женским голоском:

— Вы к нам? Заходите.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что это — молодая женщина, у которой на животе привешен рюкзачок с маленьким ребенком.

Соколов спросил с некоторой опаской:

— А где Вера Петровна?

— Уехала по делам, — ответила молодая мать. — Но я могу сама вас обслужить. Вы уже записаны?

— Нет пока.

— Паспорт, — потребовала молодая мать.

— Дай! — подтвердил подвешенный на ее животе малыш.

— Я по другому вопросу, — сказал он. Надо сказать, отсутствие грозной Веры Петровны порадовало его: хоть и был Иоанн не из трусливых, а подействовало на него запугивание старушек.

— По другому? — заинтересовалась женщина. Мы знаем уже, что это была Лариса. — По личному?

— Скорее, по кадровому.

— Неужели хотите у нас работать? — И, не дав ему вставить словечко, закричала: — Сашка! Сюда! Скорей, тут у нас такое! Новый кадр!

Из подсобки выскочила растрепанная Сашенька, на ходу застегивая джинсовый комбинезончик:

— Че, горим?

Наткнулась на незнакомого черноволосого красавца, осеклась, озадаченно протянула:

— Ага, гори-им… Ща, погодите!

Она опять исчезла в подсобке.

Младенец тем временем принялся откручивать Иоанну ухо:

— Дай! Дай!

Лариса отошла на шаг, спасая ухо посетителя, а Илюшка начал реветь. Словом, поднялась кутерьма и неразбериха, которая немало обескуражила летчика, привыкшего к порядку и четкости сугубо мужского, почти военного, общения.

Наконец вновь показалась Сашенька. Она успела привести себя в порядок и подталкивала к выходу смущенного молодого человека — того самого, с кем только что самозабвенно целовалась. Он ничуть не интересовал ее больше.

— Иди, иди, у нас дела.

Тот порывался что-то спросить:

— А когда…

— Видно будет! — отрезала жестокая Сашенька и вытолкала кавалера за дверь.

Приняв соблазнительную позу, повернулась к «новому кадру», взмахнула накладными ресницами:

— Итак?

Привыкший отдавать распоряжения, в этой обстановке Соколов чувствовал себя не в своей тарелке.