– Негодный мальчишка, замолчишь ли ты, наконец? – крикнул Норманн, собираясь взять Фриделя за вихор, но невеста заступилась за него, воскликнув:

– Мой вуаль, который я нигде не могла найти перед отъездом? При чем же тут Сепп?

– Смей только сказать еще слово! – угрожающе произнес Норманн, между тем как Дора со смехом подзадоривала мальчика:

– Рассказывай, рассказывай, Фридель! Тебе ничего не будет!

Фридель тотчас же разобрался, кого следует слушаться, и немедленно рассказал всю историю.

– Коллега, коллега! – проговорил Гервиг полуукоризненно, полушутливо. – Человек науки и суеверие! Как это может совместиться?

– Да! Мало ли что! – заявил Норманн и посмотрел на свою невесту, которая рассмеялась так же весело и задорно, как тогда в горах, а затем воскликнула:

– И этот господин профессор еще требовал, чтобы относились с уважением к его „высшей точке зрения“! Юлий, и тебе ни капельки не стыдно пред папой и мной?

Норманн был слишком счастлив, чтобы стыдиться. На своей „высшей точке зрения“ он чувствовал себя далеко не так хорошо, как теперь, когда спустился с нее до самого „грубого суеверия“.

Да и вообще, разве суеверие, если человек носит при себе вуаль своей дамы сердца и иногда смотрит на него?

И чего ради этот глупый мальчишка Фридель вздумал болтать? Норманну очень хотелось хорошенько проучить его за это, но, услышав свежий живительный смех, которого так долго был лишен, отказался от своих планов мести и… тоже рассмеялся.

В эту минуту появился старый садовник с докладом, что прибыл с вокзала багаж профессора, Гервиг пошел в дом, чтобы сделать соответствующие распоряжения, а жених и невеста медленно последовали за ним. Дора вдруг остановилась и указала на куст розы, уже весь покрытый свежими почками:

– Вот это мой милый прошлогодний питомец. Посмотри, как он хорошо идет и летом, вероятно, будет опять весь покрыт цветами. А что касается Фриделя, то мы ведь оставим его у себя?

– Для того чтобы он опять совал свой нос повсюду, как в Шледорфе? Нет уж! – ответил Норманн. – Завтра я пойду с ним к твоему учителю; он, вероятно, так же как и остальные господа художники, к которым я обращался, найдет, что это – выдающийся талант. Фридель поступит в рисовальную школу, а затем в академию, и если через десять лет не будет великим художником, то я сверну ему шею.

Фридель не слышал ни решения относительно своей судьбы, ни этой угрозы; он шел вперед с профессором Гервигом, и история с вуалем все еще не выходила у него из головы. Ведь вуаль украл он, а невеста досталась господину профессору Норманну. Фридель решительно не мог примириться с этим, и у него это никак не хотело укладываться в мозгу. Однако он, в конце концов, утешил себя мыслью, что, несмотря ни на что, он был главным действующим лицом во всем этом деле, так как, по словам Сеппа, „вуаль непременно нужно было украсть!“