- Через полчаса чтобы вас здесь не было. Всех! - не поворачиваясь, кинул он и скрылся за поворотом.


   Глеб без сил опустился на жесткую кушетку рядом с Кариной, снова подхватил ее босые ноги в свои ладони и замер. Прошло два часа, как они приехали. Врачи, санитары постоянно порывались в палату, чтобы увезти тело, и лишь они вдвоем, как сторожевые псы, никого не пускали. Взятками и уговорами выкупали для Лешки последние минуты наедине с погибшей.


   Глеб не сразу обратил внимание на голые ступни девушки, а она от волнения и сама забыла. Сидела тихонько, как мышка, прятала замерзшие пятки под лавку. Если бы не удивленный взгляд одного из врачей, Булавин бы и не заметил, а так... Чуть не задохнулся от удивления, когда взгляд остановился на аккуратных маленьких пальчиках.


   Карина даже пискнуть не успела, горячие ладони без спроса подхватили ее ноги, положили к себе на колени и стали настойчиво растирать, возвращая тепло.

   Не обращая внимания на прозрачные слезы в глазах девушки и попытки вырваться, Глеб упрямо гладил ступни, согревал своим жаром.


   - Отпусти меня, - не выдержав собственных эмоций, жалобно попросила Карина.


   - А ты уедешь домой?


   Он уже не первый раз пытался уговорить ее не мучить себя, поехать к родителям. Дважды даже вызывал такси, но все бесполезно. Упрямая девчонка не сдавалась.


   - Иди ты, знаешь куда, со всеми своими предложениями!


   - Карина, Рите уже не помочь, а с нами все будет хорошо, - он напряженно всматривался в зеленые глаза, пытаясь понять. - Беги, золотко! Я прослежу за Алексеем.


   - Это ты у нас большой специалист по побегам, а я остаюсь! - непреклонно заявила девушка.


   Вместо благодарности, Булавин аккуратно сжал изящные маленькие ступни. Сколько б он отдал за такие слова пять лет назад...

   В груди, зачарованно переворачивалась неповоротливая зачерствевшая душа, отзывалась приятной ноющей болью на сердце.

   Ее простое, такое естественное желание быть рядом, не оставлять в беде, пусть даже предателя, безвозвратно рушило стены привычного одиночества.


   - Какой я дурак... - вздохнул Булавин.


   Девушка удивленно приподняла брови, но уточнять не стала. Все его признания пока что слишком дорого ей обходились.


   Вскоре из палаты вышел Лешка. Выглядел он еще более осунувшимся и уставшим, однако на лице уже не было прежнего отчаяния. Лишь бледность, как во время болезни, тяжелой, но не смертельной.


   Глеб, долго не думая, подхватил Карину на руки и двинулся к выходу. Лешка не отставал. Их маленькая прощальная процессия незаметно добралась до машины.

   Лишь один человек с тоской и болью смотрел вслед, потерявший сегодня всё.


    Глава 12. Другое начало.


   Еще под кожей бьется пульс и надо жить.


   Я больше, может, не вернусь, а может, я с тобой останусь.


   "Останусь"

   гр. Город 312


    Часть 1.


   К счастью, в реальной жизни сохранить одно и тоже состояние души длительное время почти невозможно. Даже самый лучший мед со временем засахаривается, точно также радость и счастье теряют прежние краски.


   С чувством утраты все немного сложней. Вначале оно опаляет разум ужасом, затем разливается слезами обиды и непонимания, и лишь потом отупляет одиночеством и страхом. Это происходит быстро, болезненно и неотвратимо.

   Только какое-то время спустя, отгоревав и смирившись, начинаешь жить. С грустью рассматривать фотографии, делиться тоской с близкими, удивляясь, вспоминать забытые светлые моменты.


   Изначально сотворенный для жизни, человек привыкает ко всему. Рубцуются шрамы на теле и душе, захлебнувшись горем, успокаиваются мысли. В масштабах вселенной это краткий миг, но для человека каждая минута наедине с отчаянием тянется вечность. И беда тому, кто одинок и заброшен, кто не может разделить чашу печали с близкими, поплакать о прошедшем в знакомую жилетку, опереться о надежное плечо друга.


   ***


   Проснулась Карина от боли, банальной головной боли. Голова трещала, а солнечный свет непривычно и жестко резал по глазам. Не поднимая отяжелевших век, прислушалась. Справа кто-то жалобно постанывал, со стороны ног доносилось тихое, размеренное сопение, а слева, в паре метрах от нее еще кто-то жадно и неприлично громко хлебал жидкость.


   Облизав пересохшие губы, девушка сощурилась. Надо же как-то узнать, что произошло и где она!

   Перед глазами промелькнул знакомый коряжистый силуэт с широкой довольной мордой. "Дольф!" - услужливо подсказала память.

   Пес, словно услышав кличку, оторвался от вкусной лимонадной лужи на полу и посмотрел на девушку. Маленькие ушки резко встали торчком, а клыкастая челюсть отвисла.


   "Красноречиво!" - подумала про себя Карина. Если даже серьезный пес обалдел от увиденного, то стоит ли пробовать открыть глаза полностью? Может лучше закрыть и попробовать снова уснуть?


   Однако, стоило лишь этой соблазнительной мысли появиться на свет, как кто-то крепко сжал ее лодыжку.


   "Это сон, это не со мной..." - пыталась убедить себя девушка, но шея уже поворачивала раскалывающуюся от боли голову в сторону ног. Потребовалась целая минута чтобы раскрыть глаза и осознать увиденное.


   - Черт... - обалдело прошептала себе под нос.


   Крепко сжимая в руках босые женские ноги, рядом мерно посапывал некогда любимый босс. Длинный угловой диван свободно вместил бы троих, но Булавин, видимо, так не думал. Развалившись всем телом на той же стороне плюшевого исполина, он умудрился сгрести себе под голову обе девичьих ножки, и сейчас колючая густая щетина волнительно щекотала кожу.


   Она попробовала освободить ноги, но куда там! Онемевшие конечности не слушались. Придавленные тяжелой сильной рукой к мужскому лицу, они отказывались покидать нагретое место. Девушка нервно сглотнула. Сквозь шум в больной голове не могла пробиться ни одна здравая мысль. Как же ей выбраться из ситуации?

   А как она в нее попала?


   Второй вопрос пришел неожиданно, холодной волной прокатившись по телу, но в этот раз память предательски молчала.

   Такое было с ней впервые. Сухость во рту, жажда, головная боль и слабость... Прям как у папеньки после празднования последней звезды на погонах. Он тогда мало что помнил. Вот только проснулся дорогой отец в объятиях законной супруги, а не какой-нибудь бывшей пассии... Разница огромная.


   Закрыв тяжелые веки, она снова и снова пыталась по крупицам восстановить картину прошедшего. Вспомнилась больница, тревога за Лешку, печаль шефа, потом его руки, сжимающие замерзшие пальчики, путь назад. Какие-то неясные образы проносились в голове: Кузьмич, туфли на мокрой траве, рюмки...


   Внезапно рядом кто-то громко вздохнул. От неожиданности девушка чуть не закричала, только еще одного сюрприза не хватало для полного счастья. На этот раз повернуть голову и открыть глаза оказалось не так сложно.


   На другой половине углового дивана, скрутившись калачиком помирал от похмелья давешний герой-любовник Ферзь.

   Парень стонал, ворочался на одном месте и невнятно что-то бормотал себе под нос.


   Сквозь всю эту суету, неожиданно Карина разобрала слова "Кузьмич, не надо больше самогона". Как после кодовой фразы, с памяти спала пелена алкогольной амнезии.

   Под громкое "Ой!" вырвавшееся из собственного рта, она в миг вспомнила все шокирующие детали прошедшей ночи. Румянец щедро окрасил лицо, оставалось надеяться на то, что остальные участники событий еще долго пробудут в беспамятстве.


   ***


   Из больницы они возвратились ближе к вечеру. Дождь почти успокоился, но полеты решили не проводить. И Булавину, и Кузьмичу было не до того.

   Лешка сразу направился к себе. Больше всего ему хотелось свернуться в каком-нибудь темном углу калачиком, как побитому псу, и зализывать свои раны. Никто не стал останавливать парня. Булавин лишь тяжело вздохнул, а затем подхватил на руки упирающуюся Карину, и двинулся следом к зданию администрации. Почему-то нести девушку в ту самую комнатку, где еще неделю назад они сходили с ума в объятиях друг друга, показалось возмутительным.


   На большом угловом диване в гостиной всех уже поджидал Кузьмич. Пожилой инструктор выглядел неважно. Потухший взгляд, изможденное лицо и целая пепельница окурков говорили сами за себя. Он даже не поднял голову взглянуть на вошедших, сидел как статуя, весь обращенный в свои мысли, а в руках сжимал клубный фотоальбом.


   От увиденной картины Булавина аж передернуло. Точно так же он сам пять лет назад сидел на больничной койке, обложившись газетами и фотографиями из невозвратимого прошлого. Прощаться и отпускать всегда больно, а уж старику всю жизнь посвятившему своим воспитанникам...


   Глеб аккуратно поставил на ноги Карину и прислушался к шуму наверху. Там женский крик постепенно перерастал в противный визг с проклятиями и звоном металла.


   - Девица наверное Лешкины кубки запускает, - неожиданно ожил Кузьмич. - С утра у него в комнате просидела.