Она опять подошла ко мне, но я даже не смогла сдержать себя и отпрянула, настолько мне отвратительна была сама мысль о женской любви. Я сказала, что мне нужно подумать, села подальше от нее, думая о Дане, который говорил, что не будет без нее жить.

— Боюсь, что разочарую тебя. — Я попыталась отговорить ее от этой затеи. — Я ничего не смыслю в однополой любви.

Она рассказала, что у нее в интернате была учительница, которая потом стала воспитательницей. Она была ее женщиной и научила всему. Власта с обожанием рассказывала о ней, превознося прелести лесбиянства. «Я считала, что по-настоящему любила ее, но, оказывается, это была лишь благодарность. Наверное, я никогда никого и не любила, кроме тебя. По крайней мере, когда ты подошла ко мне в клубе, я осознала это».

Я слушала ее историю об отношениях с учительницей и поражалась причудам ее сознания. Отчего ей казался грязью секс с тем мужчиной и казались счастьем столь же неблаговидные отношения с женщиной, точно так же использующей ее в своих интересах и воспользовавшейся ее беззащитностью? Вероятно, сексуальная ориентация человека складывается гораздо раньше, и к четырнадцати годам она уже была подготовлена именно к таким отношениям.

— Мы с тобой будем счастливы, — уверяла она меня. — Если ты уже успела переспать с мужчиной, то поймешь, насколько это мерзко и гадко по сравнению с любовью женщины. Мужчины грубы, им нравится власть, в их природе заложен садизм. Только женщина может дать на стоящую нежность и любовь.

Я слушала ее и думала, что она сумасшедшая, а потом, когда она рассказала о своей жизни все и я узнала страшную историю о ее родителях, я поняла, что она любит женщин, потому что ей ни разу не встречался нормальный порядочный мужчина. Я подумала, что она могла бы полюбить Даню, если бы узнала, какой он хороший. То, как он обошелся с ней после их первого сексуального контакта, конечно же, не расположило ее к нему, но она сможет убедиться, что это была всего лишь ошибка с его стороны.

— Ты полюбишь моего брата, — уверяла я. — Он совсем не такой, каким показался тебе.

— Я соглашусь стать его женой сразу после того, как ты согласишься быть моей, любить меня, — сказала она.

Я должна была сделать это ради Дани. Если бы он умер из-за нее, я тоже бы умерла. То, что было дальше, напоминало дурацкий сон.

Она взяла инициативу в свои руки, и насколько я могу судить об этом, она понимала толк в этом деле. Но ее действия не производили на меня должного впечатления. Мне пришлось стиснуть зубы и терпеть, пока ей все это не надоест. Вероятно, у меня на лице явственно прочитывались все мои эмоции, потому что она сказала: «Не понравилось? Это с непривычки. Потом сама войдешь во вкус». Меня радует, что эта процедура вызвала во мне лишь отвращение. Значит, я совершенно нормальный человек. Стоит тебе лишь прикоснуться ко мне, как я уже начинаю сходить с ума. Но, может, лучше бы я оказалась лесбиянкой, мне было бы легче выносить это. Хотя, надеюсь, это не повторится больше, она не может не влюбиться в Даню. Берт, я знаю, что ты не одобрил бы меня. Ты всегда высмеивал Даню за его слабость и несамостоятельность. Но что я могу поделать, если он на самом деле слабый, а я сильная. Пожалуйста, прости меня, но я не могла поступить иначе».

Даниил читал записи сестры, обращенные к человеку, которого она любила, и ужасался тому, что ей пришлось пережить за эти два года. А он еще радовался тому, что его жена не возражает против того, чтобы Диана жила вместе с ними в одной квартире. И был счастлив как дурак оттого, что две женщины, которые ему дороги, живут с ним рядом.

Парни из прокуратуры закончили работу и ушли, а он все читал, не в силах оторваться. Проживая вместе с сестрой каждый день, который прожила и описала она, он чувствовал, что взрослеет и меняется сам. То, что писала о нем Диана, то, что она пережила из-за него, жгло его болью и стыдом. Он дошел до последней записи, сделанной накануне злосчастного праздника.

«Я приняла решение. Презираю себя за эгоизм, но я уезжаю с тобой. Сегодня мы подали заявление в загс. Вечером она узнает о нашем с ней разрыве. Если бы не боязнь за Даню, я была бы счастлива. Меня утешает то, что я верю в силу привычки. Она останется с моим братом. Она не полюбила его, но привыкла жить с ним, привыкла к тем благам, которые ей дает этот брак. Неужели она захочет вернуться в артистки ночного клуба? Я предупредила ее вчера обо всем. Она пригрозила, что расскажет тебе. Но она не решится на этот шаг, а если и решится, то ты ей все равно не поверишь, потому что я до отъезда буду все отрицать. А там, вдали от всех, где мы будем только вдвоем, я все расскажу тебе сама и сумею вымолить твое прощение. Она говорит, что у нее есть доказательства наших отношений. Уверена, что она лжет. Я не писала ей ни писем, ни записок любовного содержания. Я просто не могла бы их написать, потому что никогда не любила ее. Она сказала, что пригласила того мерзавца, который совратил ее. Каким-то образом она узнала, что он опять завел несовершеннолетнюю любовницу, девочку лет четырнадцати. Она долго следила за ними, и ей удалось сделать снимки, компрометирующие его. Я предложила ей обратиться в милицию, но она и слышать об этом не захотела, сказала, что разберется с ним сама. Она сказала, что возьмет с собой неудачный снимок. Если он и попадется кому-то в руки, никто не поймет, что на нем изображено. Зато он сразу догадается, в чем дело. У нее есть несколько хороших негативов, и, если он согласится на условия, которые она поставит, она их отдаст.

— Меня мучают дурные предчувствия, — поделилась она со мной. — Он — человек, способный на все. Я возьму с собой нож, тогда он не посмеет обращаться со мной как раньше.

Единственное, что мне удалось у нее выяснить, — это то, где она его фотографировала.

— На одной из дач работников искусств, — ответила она. — Ты бы очень смеялась, милая, если бы узнала, на чьей.

Значит, этот мужчина близко знаком с нами. У меня голова идет кругом от всего этого. Вдруг она не врет и у нее есть компромат и на меня? Если ты разлюбишь меня после того, как узнаешь все, как я смогу жить дальше? Это было бы несправедливо, Берт. Тебя удивляло эти два года, что я тяну со свадьбой. Ты даже как-то сказал, что я не люблю тебя, если все время отказываю тебе. Я так боялась ее. Берт. А теперь у меня все равно нет выбора. Я потеряю тебя, если не выйду за тебя замуж, ведь ты уезжаешь через неделю».

Он захлопнул дневник, подошел к телефону и набрал рабочий номер Платонова. Теперь он и сам верил, что Диана могла убить его жену. Эти записи проясняли многое из того, что произошло ночью. Трубку никто не брал. Он посмотрел на часы: было уже восемь вечера, и рабочий день следователя давно закончился. Тогда Даниил отыскал в справочнике его домашний номер. Когда Платонов подошел к телефону, Даниил рассказал ему о находке и даже заставил выслушать последнюю запись.

— Все это прекрасно, Даниил, — услышал он в ответ. — Но если Ракитина так давно шантажировала Дегтяреву, то последняя вполне могла специально это написать, чтобы объяснить, откуда взялся нож, и создать себе некоторое алиби, а заодно повесить убийство на того неизвестного господина.

— Но Власта на самом деле кого-то пригласила!

— И Диана знала, что она кого-то пригласила, и притом никому не известного. Таким образом, она могла не опасаться, что кто-то опровергнет ее выдумку. Могла все продумать заранее, даже сделать эту запись вечером перед убийством.

— Так вы утверждаете, что убила моя сестра? — спросил Даниил.

— Я не имею права что-либо утверждать, пока у меня нет доказательств, — ответил Платонов. — Я лишь хочу сказать вам, что эта запись мало что меняет в деле. Но я бы хотел, чтобы вы мне привезли завтра дневник сестры. К сожалению, это терпит до завтра.

Даниил услышал короткие гудки. Он быстро собрался, и через десять минут уже ехал по направлению к больнице, где лежал Альберт. Медсестра в приемной не хотела его пускать.

— Уже половина девятого, посещение в больнице до семи, — не допускающим возражения тоном отрезала она.

— Сделайте исключение ради меня. — Даниил постарался изобразить обаятельную улыбку, чтобы понравиться ей, но понял, что прежним милым юношей он уже не будет никогда.

— Вот еще, — фыркнула медсестра, разглядывая его осунувшуюся небритую физиономию и помятый костюм.

— Не хочешь пропускать, не надо, сам пройду, — решительно сказал Даниил и, не обращая внимания на ее крики, открыл дверь и вошел в коридор, по обе стороны которого располагались больничные палаты.

За дверью, на которой было написано «ординаторская», он услышал монотонный голос. Было похоже, что кто-то читал вслух. Мимо пронеслась медсестра из приемной и забежала в ординаторскую. Даниил понял, что, если хочет увидеться с Бертом, ему нужно срочно найти его, а иначе его просто выведут, медсестра явно побежала за подкреплением. Он нашел девятнадцатую палату, но войти не успел. Четверо в белых халатах, двое из которых были достаточно высокими крепкими мужчинами, окружили его.

— Сейчас же уходите отсюда, — на повышенной ноте начала худенькая женщина в белом колпаке на голове и круглых очках. — Вы нарушаете покой больных.

— Покой нарушаете вы, — возразил Даниил. — А мне просто нужно встретиться с другом по неотложному делу.

— Вот и встретишься завтра. — Один из врачей крепко взял его за руку.

— Ой, — вдруг воскликнула девушка в косынке, у которой в руках была газета. — Я его узнала. — Она развернула газету и показала остальным фотографию. — Я вам только что читала светскую хронику. Это тот, у кого убили жену, а в убийстве подозревают его сестру. А у нас в корпусе лежит жених его сестры, Романовский. Предполагают, что и он мог быть замешан в убийстве. — Все уставились на Даниила, словно увидели диковинного зверя.

— А вы расскажете нам, зачем она ее убила? В газете об этом не пишут, — с любопытством спросила девушка у Даниила.