Уилл не мог остановить дрожь, которая потрясла его, когда он увидел, как рука Джессики путешествует вниз и вверх, плавно скользя и накрывая ладонью мрамор, измеряя, оценивая пропорции. У него внезапно закружилась голова от желания, идущего из глубины души, почувствовать её руки на своём теле. И сразу после этого, поднялся какой-то безымянный страх, который охватил то, что ещё оставалось от его здравомыслия.

Он не мог заставить себя отвести взгляд от того, что она делала со статуей, когда её исследовала. В то же самое время, его продолжало трясти от мрачного предчувствия того, какие выводы она сделает.

- Вы высекли эту часть первой, - резко сказала Джессика, её горло сжалось от благоговения его работы. – Вы начали здесь и вот почему, пропорции получились идеальными. Эта статуя имеет самые совершенные пропорции, какие мне довелось видеть в скульптуре.

Продолжая держать правую руку на мраморном мужском органе, она дотянулась левой до головы, потом от плеч до кончика руки, и вниз до талии. Она поменяла руки и повторила измерения на другой стороне.

- Используя эти измерения, я могла бы учить детей математике. Вы поразительно точны и невероятно талантливы - не могу поверить…

Уилл остановил её комментарии, резко повернув к себе лицом.

- Прекратите, - приказал он. – Просто прекратите прикасаться… - Его слова унесло прочь, когда он посмотрел на её охваченное благоговением лицо.

У Джессики было лишь мгновение, чтобы отметить страх и физическую боль на его лице, а затем Уилл лишил её возможности дышать, когда его рот накрыл её губы в жёстком, опустошающем поцелуе. Его губы на ней могли бы быть великолепными, фактически могли бы быть предметом мечтаний, если бы его тревога не спровоцировала в ней слишком яростную реакцию. Она боролась, пытаясь освободиться от вторжения его рта, но не могла преодолеть его гнев, чтобы уговорить смягчить губы.

Джессика почувствовала свидетельство его желания, упиравшееся в её ноги, но то что могло бы быть захватывающим, в данных обстоятельствах таким не являлось. Фактически, это даже не было приятным. Это было пугающим и ей было больно думать, что Уилл хотел, чтобы этот опыт был пугающим. Он специально заглушил её замечания и это сработало.

Страсть – настоящая страсть, казалось её покинула, и она заставила себя прекратить борьбу. Она позволила себе скорбеть о потере и в течение нескольких мгновений просто впитывала в себя весь гнев, который Уилл выплеснул на неё своими губами. А когда она полностью приняла его гнев, её сердце и душа – те её части, которые имели значение – отступили от него, как можно дальше.

Джессика ещё раз попыталась отстраниться от его рта, но Уилл только прижался сильнее, удерживая её ещё крепче. Его язык постоянно искал превосходства и получал его, независимо от того хотела ли она дать ему доступ или нет. Она вытолкнула панику прочь, так, как когда-то научила себя вести с агрессивными мужчинами. Прошло слишком много времени с тех пор, когда она позволила себе быть беспомощной в руках любого мужчины.

А затем её неожиданно осенило, понимание того из каких глубин Уилла пришло это произведение. Его смущение, его боль, наказание её за то, что она это увидела, неожиданно все ей объяснило.

Джессика приложила больше усилий и стала бороться с Уиллом, с большей силой, чтобы отстраниться. Её поднявшийся страх, наконец, дал ей достаточно сил, чтобы бороться с его хваткой. И она была уже готова причинить ему физическую боль, когда Уилл наконец её отпустил.

Наконец, освободившись от его требовательного рта и чувствуя себя настолько разозлённой и обиженной, чего она не испытывала за последние пару десятилетий, Джессика не могла остановиться и не выплеснуть правду, даже если бы от этого зависела её жизнь. Она больше никогда, никогда в жизни не позволит никакому мужчине заставить её замолчать или контролировать. Особенно такому, который мог бы ей понравиться при более благоприятных обстоятельствах.

- Автопортрет в камне, - сухо сказала Джессика, с трудом глотая, расстроенная тем, что ей приходится затолкать остатки своего возбуждения глубоко вовнутрь себя. – Статуя, это вы, Уилл. Пропорции ваши. Прекрасная статуя Давида. Прекрасная форма. Это похоже на то, как будто я уже знаю ваше тело, просто прикоснувшись к вашей работе. Я права, не так ли?

Уилл крепче сжал её плечи, сжимая так сильно, что могли остаться синяки, но похоже не мог ничего с собой поделать. В течение десяти минут, Джессика обнажила профессиональные секреты, которые он хранил в течение нескольких десятилетий. И неожиданно он испугался того, какой ущерб она могла причинить. Было слишком поздно остановить себя и не услышать её выводы, слишком поздно желать, чтобы она не увидела и не поняла.

- Как? – резко потребовал он. – Как вы это поняли? Я делал эту работу тридцать два года. И вы единственная, кто это заметил.

- Какое это имеет значение? – печально спросила Джессика. – Почему вас это так сильно беспокоит?

Его руки сжимали её до боли, и, стоя здесь, она пошатнулась от понимания. Интуитивное знание полилось в неё, словно кто-то наполнял ведро водой, пока она не полилась через край. Заглядывать в артистическую душу этого мужчины, было подобно тому, как глядеть в зеркало и видеть себя саму. Она уже глубоко сожалела о своей проницательности, а болезненная хватка Уилла заставляла её сожалеть о сказанной вслух правде, которую мужчина совершенно не был готов услышать.

И намеренно или нет, но артистическая гордость Уилла полностью разрушала удивительно милое притяжение, зарождавшееся между ними. Но независимо от того насколько это её опечалило, не было ничего, даже отдалённо ласкового, в наказывающем поцелуе Уилла. Даже, если от этого у неё всё ещё была слабость в ногах, а её ступни приросли к земле.

Даже сейчас, мужчина всё ещё смотрел на неё с ненавистью, и Джессика всем телом чувствовала панику Уилла. Ею овладело сочувствие к нему, но она также проклинала его на чём свет стоит, за то, что он заставлял её за него переживать. Не смотря на большое количество мужчин, с которыми она встречалась и переспала, она стояла возле произведения мужчины с сердцем, болевшим за него и то, что могло бы быть, если бы он был готов к этому, к ней.

Однако, на этот раз ей было не семнадцать, хотя влечение к Эверетту Уильямсу и способность любить, появились также быстро и сильно, как это было и с Натаном Дэниелсом. Джессика была старше и мудрее, и могла бы убежать и сделала бы это, чтобы на этот раз ей не пришлось испытать боль от любви и потери.

Джессика вытащила свой двадцатидвухлетний учительский опыт и призвала лучший, самый властный голос.

– Убери от меня свои грёбанные руки или получишь коленом по яйцам.

И, наконец, силой вырвавшись из рук Уилла, Джессика с облегчением отошла от него. Она через плечо посмотрела на художественное совершенство, которое он создал, а также сердито на Уилла, которому похоже наконец хватило здравого смысла выглядеть пристыженным. Потом она повернулась спиной к Эверетту Уильямсу и его работе, и быстрым шагом пошла прочь от обоих.

К тому времени, как Уилл пришёл на стоянку и своему байку, Джессика стояла, скрестив руки и держала в руках шлем.

- Вам не нужно бояться, что я расскажу всем о ваших артистических тайнах, - тихо, но твёрдо сообщила ему Джессика. – Я учу искусству, Уилл. Это по поводу объяснения того, как я поняла, и для нас обоих будет лучше, если мы разбежимся. А сейчас я готова поехать домой.

Даже несмотря на то, что извинения крутились у него на языке, Уилл ничего не сказал в ответ. Просто открыл багажник на мотоцикле и достал остальную часть их снаряжения. Всё ещё чувствуя себя открытым, для её наблюдений, он не знал насколько искренними будут его извинения – что было так же ещё и потому, что Джессика казалось не была способна выслушать всё, что он мог бы ей сказать.

Что, чёрт побери, на него нашло и почему он так её поцеловал? Он просто хотел остановить её и не позволить сказать больше, потому что был не в состоянии услышать то, что она увидела в его работе. Но в тот момент, когда его губы коснулись её, желание, которое росло в течение нескольких часов, стало управлять его действиями. Уилл даже не понимал, как далеко он зашёл, пока она не вырвалась из его объятий и не отругала. Мгновенное раскаяние и шок, от содеянного, заморозили его язык.

Джессика одела куртку, застегнула её и одела шлем до того, как Уилл оделся сам. Он взобрался на байк и почувствовал, как она села позади него. На этот раз она держалась коленями за его бёдра, держа остальные части своего тела, как можно дальше от него.

Ему сразу же стало не хватать её тепла, не хватать интимности её длинных ног рядом с его ногами. Её руки вокруг его талии не дрожали, не были влажными, и даже не двигались. Это было так, словно Джессика втянула всю свою личность внутрь себя, чтобы держаться от него подальше, с сожалением подумал Уилл, так же, как сейчас она отодвинула своё тело от него так далеко, насколько могла.

Он завёл мотоцикл и похлопал её по руке, подавая сигнал, что они начинают двигаться. Она не вздрогнула от его прикосновения, но и никак не ответила. Все остатки вибрирующей энергии от волнения, которые у неё были, когда он заехал за ней, теперь полностью исчезли. Фактически, это было так, словно между ними вообще больше не было никакой связи, нахмурившись, подумал Уилл.

Мало того, что он не должен был её целовать, когда был так расстроен, он не должен был её обвинять. В чём? Спросил он себя. Что она сделала? Сказала ему правду, которую ему было неудобно услышать? И что с того, что все его мужские статуи были автопортретами? Чего он должен был стыдиться?

Он до сих пор не мог объяснить своей паники, не мог объяснить масштаб тревоги, которую он почувствовал, когда Джессика сказала ему правду о его произведении. Она дотянулась до мест внутри него, которые он запер от всех, даже от своих детей. Сначала он запаниковал, а затем слишком остро отреагировал. И сейчас ему было стыдно, но он не знал, как снова всё исправить.