Констанс никогда не произносила его имя вслух. Он был ее тайной мечтой, фантазией, рожденной ее воображением, которую она берегла и пестовала в долгие часы в школьной комнате или в своей комнатке в доме. Дождь стучал в окно, летний сезон кончался, шли недели, месяцы, заканчивался год, и снова наступал день, когда неотразимый лорд Гастингс – царственная осанка, орлиный профиль, светлые волосы, растрепанные морским ветром, – опять проезжал мимо дома, где она служила гувернанткой.

Однажды ей показалось, что он вдруг повернулся и посмотрел в ее сторону, привлеченный, должно быть, пением птиц в кустарнике перед домом, но его взгляд не остановился на ней. В тот день, как всегда, на ней было заурядное серое платье гувернантки, которое делало ее почти незаметной, какой она и была для светского общества. У воротника, как всегда, была приколота веточка живого лавра. Она привыкла к этому украшению еще со времен войны, когда драгоценности были далеким, забытым воспоминанием, а душистая свежая веточка не только украшала ее скромный туалет, но и напоминала о победе, которая обязательно придет.

Лорд Гастингс – имя его она узнала от местного кузнеца – предпочитал темно-зеленый с черным костюм для верховой езды, а на его до блеска начищенных сапогах играли солнечные блики.

Он даже не видел ее. Да и кто замечал скромную, хлопотливую Констанс Ллойд, снующую где-то в доме.

Но когда она танцевала с принцем Уэльским, он обратил на нее внимание. Тогда все вдруг рассмотрели Констанс Ллойд. В течение какого-то часа все переменилось.

– Позвольте, ваше высочество.

Это были его первые слова, которые она услышала. Он стоял перед принцем с официальным поклоном и легкой улыбкой на губах. Принц рассмеялся и что-то сказал, но его слов она не смогла расслышать, потому что уже кружилась в вальсе с Филипом Сирилом Сент-Джоном Артуром Гастингсом, вторым сыном герцога Боллсбриджа.

– Мы раньше встречались?

Это были первые слова Филипа, обращенные к ней. Констанс улыбнулась и отрицательно покачала головой, глядя ему в лицо. От него слабо пахло коньяком и сигарами; это не был неприятный запах, и он не портил его.

Они отошли в сторону освежиться пуншем. Согнув руку, он позволил ей опереться о свой локоть. Вечер был промозглым и туманным, они беседовали о его доме, титуле и планах, о его надеждах быть избранным в парламент, в палату общин, где у Боллсбриджей всегда было место.

Как второй сын, он не может наследовать место в палате лордов. Со временем это сделает старший брат, который унаследует и все поместье. Филип не испытывал никакой горечи от своего положения, такие вещи его, казалось, не беспокоили, кроме каких-либо трагедий в семье. У него всегда будет роль второго сына, так сказать, запасного, на всякий случай родившегося после главного наследника.

Еще одной чертой Филипа было полное отсутствие любопытства к ее прошлому. По крайней мере он совершенно не интересовался обстоятельствами ее жизни до первого вальса. Правда, он однажды спросил у нее, американка ли она, и она ответила утвердительно.

Тогда он поинтересовался, из какой части страны, и она стала рассказывать ему о штате Виргиния, о плантации отца и их доме, какими они были много лет назад, но он, слушая, смотрел вдаль на океан, а спустя какое-то время попросил у нее разрешения закурить сигару.

Когда это было в последний раз, пыталась вспомнить Констанс, чтобы джентльмен спрашивал у нее разрешения что-то сделать? Конечно, курить в обществе леди было нарушением строгих правил этикета. Но Филип был английским лордом, а она всего лишь американкой-воспитательницей, и его просьба показалась ей проявлением благородства.

После бала они возвращались в экипаже, нанятом Уайтстоунами. Это было приятным отвлечением, коротким отдыхом перед встречей с реальностью. Мелоди Уайтстоун не закрывала рта, переполненная впечатлениями, миссис Уайтстоун с улыбкой поглядывала на Констанс, а той все еще казалось, что она слышит легкий запах виски и сигар, исходящий от чужих перчаток на ее руках, из складок веера, который одолжила ей хозяйка.

Утром Констанс собрала свои вещи, написала письмо своим новым хозяевам в Бате, сообщив, когда приедет. Она направлялась в молодую семью, имевшую четырех детей и ждущую пятого. Когда она закончила свои сборы, ее навестил лорд Гастингс, на этот раз в красном сюртуке. Гарриет Уайтстоун, которой едва минуло сорок, будучи романтической особой, уговорила Констанс отложить отъезд до прибытия Милисент, старшей дочери Гарриет, вышедшей замуж за некоего мистера Фармена из Ньюкасла. Та наконец собралась навестить отчий дом.

Разумеется, Гарриет просто хотела дать молодому сыну герцога возможность ближе познакомиться с мисс Ллойд. И через четыре дня с разрешения матери Филип сделал Констанс предложение.

Все казалось сном, какой-то сказкой, которая по магическому велению свыше стала реальностью.

Стоит ли ей говорить Мелоди или даже будущему мужу о том, что она давно тайно наблюдала за ним? Она взглянула на Мелоди, но глаза ее затуманили собственные мечты. Возможно, лучше промолчать и держать в себе правду о том, что она давно знала Филипа, прежде чем встретилась с ним.

В дверь комнаты тихонько постучали, и, не дожидаясь ответа, вошла Гарриет.

– Вот вы где обе, – промолвила она, улыбаясь.

Прошло четыре года после смерти капитана Уайтстоуна, а она все еще носила траур, что-то серое с янтарным, и символическую брошь, сделанную из волос мужа: косичка в золотом кольце.

Траур королевы Виктории длился более десяти лет, и это позволило Гарриет тоже стать надолго печальной, но со вкусом одевающейся вдовой – не столько из-за желания носить траур, а скорее из соображений экономии. Можно было носить одну и ту же одежду, и у соседей не было повода осуждать ее, что они непременно бы сделали в другом случае.

– Миссис Уайтстоун, – испуганно вскочила Констанс.

Это заставило Гарриет весело рассмеяться.

– Моя дорогая! Ты сознаешь, что через месяц ты станешь леди Филип Гастингс? Пожалуйста, позволь мне привыкнуть к тому, что теперь я буду вскакивать каждый раз, когда ты будешь входить!

– Мама, правда, это самая романтическая история на свете! – вздохнула Мелоди.

– Да, Мелоди, ты права. Вот письмо из Гастингс-Хауса. Я хотела как можно скорее вручить его тебе, Констанс.

Гарриет протянула девушке письмо. Констанс какое-то время испуганно смотрела на незнакомый почерк – он был мелким и очень аккуратным. Констанс решила, что письмо, должно быть, от матери Филипа.

– Позвольте, я прочту его сейчас же, – промолвила она, не заметив, как Гарриет лукаво подмигнула дочери, прежде чем кивком дать согласие Констанс читать в их присутствии.

Распечатав письмо, девушка убедилась, что оно было от Филипа.

– Странно, – пробормотала она, еще не начиная читать.

– Что-то не так? – Гарриет была хорошо воспитанным человеком, чтобы не заглядывать ей через плечо, и потому не подошла к Констанс.

– Я никогда не видела почерка Филипа.

– У него очень аккуратный почерк, – заметила Гарриет, пряча улыбку. – Я думаю, тебе многое еще предстоит узнать о своем будущем муже. Пойдем, Мелоди. Дадим мисс Ллойд отдохнуть от нас.

Но Констанс движением руки остановила их.

– О Господи! – нахмурила она брови, читая дальше.

– Я надеюсь, никаких плохих новостей? – удивилась Гарриет.

– Нет-нет. Только это несколько странно. Филип не сможет сам привезти меня в Гастингс-Хаус.

– Да?

– Он не сможет этого сделать. Его мать считает, что ему лучше уделить больше времени выборам, а не тратить целых четыре дня на то, чтобы ездить за мной. – Констанс огорченно заморгала, а затем тряхнула головой. – Думаю, она права. Филип все эти годы жил в Лондоне, в Боллсбридже знают только его имя, а не его самого.

– Целых четыре дня, – растерянно промолвила Гарриет, склонив голову набок. – Но если ехать поездом, уйдет гораздо меньше времени.

– Судя по этому письму, герцогиня не доверяет железным дорогам. – Констанс покачала головой. – Она считает, что железные дороги – это что-то противоестественное и не от Бога. Поэтому она хочет, чтобы я приехала в карете.

– О, какая жалость! – Мелоди сочувственно коснулась руки Констанс. – Я так надеялась, что снова увижу бесподобного лорда Гастингса. Ты помнишь, мама, какой благородный, просто царственный у него профиль, правда, мисс Ллойд? Я уверена, что вы заметили, какой точеный нос у вашего будущего мужа.

– Да, заметила, – улыбнулась Констанс и пошутила: – И он так мило смотрится на его лице, удачно посаженный между глазами и как раз над ртом.

Гарриет улыбнулась и нежно обняла Констанс.

– Ты не представляешь, дорогая, как мне будет не хватать тебя. Я завидую всем, кто живет в Гастингс-Хаусе.

– До тех пор, пока они не знают, что их ждет, миссис Уайтстоун. – Констанс тоже крепко обняла ее.

– Но, мисс Ллойд, – Мелоди направилась к двери, – как вы попадете в Гастингс-Хаус, если лорд не может сопровождать вас? Кто же будет вас охранять? Боже, столько всяких историй рассказывают, да и я читала о том, как опасны дороги ночью: везде разбойники, убийцы под каждым деревом. Теперь дороги чуть опустели из-за того, что есть поезда. Вы не можете одна ехать!

– Конечно, не могу. И что самое странное во всем этом – это то, что он посылает за мной своего школьного друга. Сейчас скажу… – Она заглянула в письмо. – Вот. Он пишет, что это его самый близкий друг по школе и Оксфорду. Его зовут мистер Джозеф Смит.

– Джозеф Смит? – Мелоди нахмурила лоб, но потом испугалась, что это может привести к морщинам, и тут же расслабилась. – Такое примитивное имя. Не думаю, что он какой-нибудь известный человек, и конечно же, не аристократ. Он, наверное, просто никто.

– Мисс Уайтстоун, вам, оказывается, присущ чудовищный снобизм, – упрекнула дочь Гарриет. – Я должна серьезно поговорить с твоей гувернанткой на сей счет.