Кэт опять уселась на стул, не зная, чего ожидать от Джорджии, выглядевшей крайне недовольной.

— Джорджия, послушай, у меня есть одна идея, — заговорила она с воодушевлением. — У дома стоит твоя машина, мы сядем в нее и уедем.

Джорджия подняла руку вверх, призывая к тишине.

— Или сделаем вид, будто заняты уборкой дома, — принесем ведра и щетки, разворошим кладовку Грэн.

Грэн посмотрела на нее в недоумении. Устроить такой спектакль перед приездом гостя для нее было бы неприличным и бестактным поведением, однако ради Джорджии она согласилась бы пойти и на это. Или даже лечь в постель и сказаться больной, чтобы заставить Джеймса поскорее убраться.

— Все, забудем это. Пусть приезжает — я с ним поговорю.

Грэн успокоилась и удовлетворенно кивнула. Джорджия ушла в свою комнату и через несколько минут появилась в джинсах и светло-зеленой рубашке, причесанная и чуть подкрашенная. Она выглядела очень элегантно и естественно.

— Ты очень красивая, — сказала Грэн, отложив вязанье.

Кэт придирчиво осмотрела ее с головы до ног, но тоже не нашла ничего, что следовало бы исправить. Потом они втроем сели за стол, ожидая, когда появится гость.


— Я ездил в Лондон, — сказал Джеймс, поставив свою сумку на стул в кухне, где у Грэн принято собираться для любой беседы. — Серьезно, я работал в Лондоне несколько дней и решил приехать сюда. Я остановился в отеле, и у меня неожиданно нашлось свободное время… — Он рассмеялся и смущенно посмотрел на Джорджию. — Я подумал, хорошо было бы увидеть тебя, Джорджия. Хотел пригласить съездить на какую-нибудь экскурсию — например в старинное аббатство Любящего Сердца или…

— Да-да… средневековые руины. Мы уже съездили туда пару недель назад вместе с Кэт и Дакотой.

— Тогда вы, наверное, знаете историю леди Деворжиллы, поставившей там памятник своему любимому мужу. На нем выгравирована эмблема в виде сердца в знак вечной любви.

— Довольно уродливая. Дакоте, во всяком случае, не понравилась. Ну, Джеймс… продолжай… Аббатство Любящего Сердца…

— Э… так вот, я прилетел, арендовал в аэропорту машину и поехал, как я думал, в правильном направлении, на север. Но чем дальше удалялся, тем больше подозревал, что заблудился. Оказалось, и в самом деле ехал на юг.

Джорджия рассмеялась:

— Даже я частенько путаюсь в здешней географии.

Джеймс встал и попытался пройтись из угла в угол по кухне, но он был слишком велик для нее.

— Я мог бы вернуться в отель, но все равно не уснул бы ночью, поэтому приехал сюда…

— Почему не уснул бы? Ты так переживал, что не разыскал дом моей бабушки?

— Как почему? Я скучал по тебе. — Джеймс казался расстроенным. — Прости, я совершенно не вовремя сюда ворвался — наверное, вы совсем не ждали гостей…

Он скомкал в руках салфетку, ему было немного не по себе в крошечном домике, поскольку привык к гигантским помещениям офисов с окнами во всю стену. Но все равно в этой кухне было что-то очень милое, уютное и успокаивающее: и шерсть, лежавшая на столе, и фотография Дакоты в рамке, висевшая на стене, даже смешные магнитики на холодильнике.

— Джорджия, — сказал он, — мы с тобой можем поговорить?

Почему же нет? Ее дочь уже спала, а Грэн и Кэт о чем-то беседовали в соседней комнате. Предложив немного прогуляться по дороге, Джорджия на всякий случай положила в карман фонарик, хотя ночь и была лунная и можно не опасаться заблудиться.

Поверх рубашки она накинула пиджак, который ей пришлось долго искать, пока она не вспомнила, что забыла его на кровати Грэн.

Ей не хотелось заставлять Джеймса ждать, хотя она была недовольна — он нарушил их покой и уединение, прибыв сюда без приглашения.

— Не волнуйся, погода хорошая, а мы еще не скоро ляжем спать, — сказала ей Кэт.

Воздух на улице оказался холоднее, чем она думала, — пришлось застегнуться на все пуговицы. Как ни странно, Джеймс никак не прокомментировал присутствие в доме Грэн ее бывшей подруги.

— Я не удивился, — пояснил он в ответ на ее вопрос, — ведь вы раньше так много общались.

Джорджия покосилась на него:

— Это правда. У меня не много знакомых в Нью-Йорке, тем более таких давних.

— Но ты раньше не изъявляла желания с ней общаться.

— Все меняется, ничто не остается прежним.

Джеймс остановился и посмотрел на нее:

— Может быть, тогда в твоей жизни найдется место и для других… друзей из прошлого?..

— Мы были не друзьями, Джеймс, а гораздо большим. Ты приехал, чтобы опять уговаривать меня начать все сначала? — Джорджия покраснела от раздражения. — Это твое самолюбие заставляет тебя пытаться вернуть меня? Я что, похожа на девочку, которую можно оттолкнуть, а потом позвать обратно?

— Я знаю, ты очень обижена, но ведь тебе небезразлично наше прошлое, — заметил он. — Я боялся потерять работу и сделал тогда очень большую глупость.

— Правда?

— Для нас обоих лучше, если мы снова… я был бы счастлив, поскольку теперь я не думаю, как раньше, будто мы с тобой из разных рас, из разных культур… Я неправильно смотрел на все это.

— Но ты ведь не предполагал, что потом захочешь повернуть назад.

— Ну… — Джеймс замялся. — Я боялся, что наши отношения полностью разрушат мою карьеру.

Джорджия почувствовала себя оскорбленной еще больше.

— Зато теперь ты можешь этого не опасаться.

Она повернулась и направилась в обратную сторону, к дому.

— Тогда я хотел быть честным — мне казалось, так будет правильно. Я не представлял себе, как изменится мое отношение ко всему, — признался он. — Я был глуп и не понимал этого. Но я теперь не такой, и это только благодаря тебе.

Она замедлила шаги, прислушиваясь к его словам.

— Прошу тебя, прости, я очень прошу тебя. Я не прав, я нехорошо поступил, но сейчас у нас дочь. — Он взял ее за руку. — Я делал ошибку за ошибкой, мне казалось, что между нами стоит непреодолимая преграда, но ведь ты даже не ответила на мои письма…

Он бросил взгляд вперед на дорогу, туда, где оставил машину.

— А через несколько лет, сидя в парижском кафе, я смотрел на улицу, где гуляли молодые семьи с детьми. Дети от смешанных браков — белые, черные, но они смеялись и держались за руки, и я заплакал… Да прямо там… несмотря на то что вокруг находилось полно народу.

Джеймс медленно шагал вперед.

— Я не мог дождаться, когда вернусь в Нью-Йорк и увижу Дакоту. Я накупил кукол, лошадок, покемонов, игр, сувениров… книг на французском и английском… Я приходил в детские магазины и выбирал для нее подарки, но я не мог купить одежду, поскольку не знал ее размера. — Джеймс вздохнул. — Мне все опостылело. Я молил Бога, чтобы он исполнил мое желание и ты меня простила, хотя понимал, что ужасно виноват. Мне хотелось как можно быстрее попасть в Нью-Йорк.

— Джеймс… — прервала его Джорджия, — это все звучит очень наивно.

— Но я правда изменился и стал лучше, — продолжал он.

Они свернули с дороги и пошли вдоль ограды, заросшей рододендронами.

— Я чувствовал себя таким дураком, когда понял, что она почти подросток. Ей вряд ли уже нужны были все эти игрушки и куклы, а я даже не предполагал, чего бы она хотела, и совсем-совсем не знал ее… И я не смог придумать, как передать тебе деньги.

— Ты присылал их на мой счет, это помогло.

— Это ничто по сравнению с тем, что я должен был делать! Мне следовало купить вам дом, — возразил Джеймс. — Но я даже не мог написать тебе…

— Не мог, — подтвердила Джорджия, — я бы не ответила. Сейчас уже поздно об этом говорить, — добавила она, вспомнив недавний разговор с Кэт.

— Я ошибся только один раз. Неужели мы никогда не будем вместе? У меня нет ни единого шанса все исправить? Ради вас — ради тебя и ради нее…

— Джеймс, мы же не вещь, которую можно приобрести, когда возникнет необходимость.

— Я опять что-то не то говорю… не сердись на меня.

— Я не сержусь, — ответила Джорджия. — Скажи мне, с какой женщиной ты говорил на банкете у Кэт по телефону? Лизетта. Кажется, так ее звали… — Она нахмурилась.

Джеймс улыбнулся:

— Лизетта?

Он помолчал минуту.

— Это моя парижская секретарша и хорошая знакомая.

— Секретарша?

— Да, она очень милая дама, Джорджия, — ответил Джеймс, перестав улыбаться, — но ей уже под шестьдесят. Она была мне вместо матери. Заботилась обо мне просто потому, что ей больше нечем оказалось заняться.

— О!.. — протянула Джорджия, и Джеймс почувствовал удовлетворение в голосе; вероятно, ее ревность угасла.

— Я должен рассказать тебе о своих чувствах. — Он вздохнул, и его голос стал тише и мягче. — Я люблю тебя и никогда не переставал любить. Ты была моей единственной любовью. Ты самая красивая, умная, сексуальная, необычная женщина из всех, каких я видел в жизни. Дакота обожает тебя. И Анита тоже. Кэт добивается твоей дружбы. Я чувствую себя идиотом: я был слепцом и не разглядел настоящее сокровище.

— Думаю, ты преувеличиваешь.

— Нет. Ты сокровище, и ты очень красива, — возразил он, снова взяв ее за руку. Он не знал, что добавить к этим словам; никогда еще он не чувствовал себя таким смущенным и взволнованным.

— Мне пора идти, — прошептал он, — не смею больше тебя задерживать.

— Джеймс… — позвала она.

Он замер.

Наверное, этот разговор не состоялся бы в Нью-Йорке, где осталось столько неприятных воспоминаний о прошлом. Но здесь все было возможно, и она могла выслушать его покаяние после стольких лет. И хорошо, что он не пытался найти себе оправдание, а признал свои ошибки и был готов платить за них. Джорджия видела: теперь в нем не осталось и следа от той самолюбивой мальчишеской заносчивости, так задевшей ее когда-то. Перед ней стоял зрелый человек, страдавший из-за своей неправоты настолько сильно, что потерял даже малейшую надежду на счастье. Она не поверила бы ему там, в городе, но тут все было иначе и воспоминания о детстве придавали ей силы.