Она уже понимала, что ее ожидает. Вскоре каждый ее знакомый будет в курсе ее положения. Нет никакой возможности скрыть живот на последних месяцах. И ей придется давать объяснения и в семье, и всем остальным. Но пока ей лишь необходимо знать, какие пить витамины и что прочитать, чтобы не быть столь невежественной в этом вопросе.

За этим она и пришла сюда. Люси вовсе не нуждалась в психологической или какой-либо иной помощи.

И вот наступил апрель. Тринадцатая неделя беременности. Она ждала, когда ее вызовут в кабинет. Приближалась Пасха, но Люси знала, что проведет ее в одиночестве. Она вообще не хотела встречаться с матерью, и ее семья еще до сих пор не знала, что происходит. Конечно, ей будет плохо, грустно, она может почувствовать себя всеми покинутой, но зато у нее есть время подумать, какие поправки надо внести в проект фильма по вязанию, она очень надеялась на хорошую прибыль.

Теперь у нее дьявольски сильно болела голова, было больно даже переводить глаза с одного предмета на другой.

— Люси?

Перед ней стояла женщина из клуба Джорджии. Та самая, которая много болтала, задавала всем вопросы, чего-то там писала и приходила туда не ради вязания, а для того, чтобы узнать, почему они вяжут. Дарвин Чжу.

— Привет, Люси, я не представляла, что мы с вами тут можем встретиться. Вот почему вы всегда носите такие просторные свитеры, когда приходите на заседания клуба… — Дарвин развела руками, но в этот момент Люси наконец вызвали и она быстро ускользнула от нее, оставив в большом недоумении.

Эта неожиданная встреча не слишком ее обрадовала.

* * *

Выйдя из клиники, Люси быстро направилась к кафе, где взяла кофе, но, сделав пару глотков, выбросила стакан в мусорку. Чертова Дарвин Чжу! Если она кому-нибудь проболтается, возникнут проблемы. Энергично шагая взад-вперед по улице, она думала, как заставить Чжу молчать. Так ничего и не придумав, она свернула к парадному входу клиники. Нужно успеть попасть еще на один прием, но там все еще могла находиться Чжу.

Так и не решившись войти, Люси рассуждала, чем грозит ей эта встреча и как она может повредить в дальнейшем. Что, собственно, знает о ней Чжу? Они почти не знакомы. Люси никогда не отвечала на ее вопросы. Даже если Дарвин известно, что Люси работает на телевидении… Она не знает о ее беременности, может, она просто так зашла к врачу.

И тут она увидела Дарвин, вышедшую из клиники. Лицо у нее было хмурым. Она подняла голову и заметила Люси на другой стороне улицы.

— О Боже! — воскликнула она. — Боже, я и не думала, что вы меня подождете!

— Я забыла кое-что и должна вернуться, — солгала Люси, стараясь сделать вид, будто их встреча ее совершенно не беспокоит.

— О!

— Но раз уж я все равно тут, — продолжала Люси, — а сейчас время завтрака, может, зайдем перекусить куда-нибудь?

Какая чушь! Следовало раньше сообразить: Дарвин пришла совсем недавно и скорее всего поела в отличие от Люси, просидевшей в клинике все утро.

— Нет. — Дарвин покачала головой, она явно раздумывала, прежде чем отказаться.

— Ну давайте закажем по чашке чаю. — Люси осторожно взяла ее под руку. — Можно взять легкий салат и маленькое пирожное. Вам это не повредит. Идемте.

Дарвин нерешительно шагнула вперед и наконец позволила перевести себя через улицу.

«Ну и денек! — подумала Люси. — Мало у меня и без того неприятностей».

— Пожалуйста, не говорите никому, что вы видели меня в Центре планирования семьи, — вдруг выпалила Дарвин.

Люси внимательно посмотрела на нее и кивнула.

— И вы про меня тоже не говорите. Хорошо? Никому, даже Аните. Я не хочу, чтобы мне задавали лишние вопросы.

Глава 9

Анита аккуратно намазала клубничный джем на тост и отложила нож в сторону. Ее супруг Стэн сидел напротив и пил кофе. Он поймал ее удивленный взгляд и улыбнулся.

— Здравствуй, дорогая, — заговорил он, — чудесный день сегодня.

Яркие солнечные лучи ложились на светлый полированный пол. Она чувствовала их тепло на своей коже.

— Да, чудесный, — согласилась она. — Может, сходим в парк?

Неизвестно отчего у нее вдруг появилось страстное желание пойти в Сентрал-парк.

— Знаешь, Стэн, мне снился какой-то кошмар — как будто ты умер. Я проснулась совершенно разбитая.

Стэн немного нахмурился, но затем снова улыбнулся:

— Не волнуйся, пожалуйста. Все хорошо, мы с тобой сидим и завтракаем вместе, как обычно, и все в порядке.

Анита вздохнула, почувствовав неловкость от своей излишней откровенности. Ведь это только сон и ничего больше. Она подлила себе еще немного кофе. Внезапно что-то вспыхнуло в ее сознании. Марти! Как странно… все это смутило ее, она явно была в чем-то виновата, но в чем? Если она знакома с Марти…

Она снова вздохнула.

— Я не знаю, что со мной случилось, но я правда плохо спала сегодня, — пробормотала она и, случайно расплескав кофе на блюдце, взглянула на мужа. Она так гордилась его любовью и считала его самым красивым мужчиной на свете. Когда они шли по улице, прохожие провожали их любопытными и восторженными взглядами. Да, они были образцом счастливой супружеской пары.

Но солнце в этот момент светило ей прямо в лицо, и она не смогла разглядеть Стэна. Она только видела черный кардиган, который когда-то давно привезла ему из какой-то туристической поездки, но лицо… нет, она не могла рассмотреть его как следует. Что-то мучило ее, и ей хотелось разрыдаться. Он так красив, и она любила его, всегда, никто больше ей не нужен… Конечно же, вся эта чепуха с Марти ничего не значила.

— Я люблю тебя, Стэн, — сказала она уверенно и громко.

— Я знаю, милая, — отозвался он. — Я тоже люблю тебя и всегда буду любить.

Анита открыла глаза, не понимая, что происходит, какая-то тяжесть давила изнутри, а еще — чувство отчаяния и тоски.

Она тихо застонала, вспомнив, как мгновение перенесло ее на пятнадцать лет назад, и тут поняла, в чем дело, — Стэн давно мертв. Он действительно умер. И она осталась одна.

Сделав над собой усилие, она пошевелилась и посмотрела на потолок. Сколько времени она спала? Казалось, этот ужасный сон длился целую вечность. Иногда она видела во сне Стэна — они снова вместе и у них все по-прежнему. И она верила: он все еще жив. Пробуждение оказывалось чудовищным. Как и понимание того, что она давно уже вдова.

Она мечтала, чтобы он всегда был с ней — в гостиной, у друзей, на прогулке. Отчего она так и не смогла за столько лет смириться с его смертью? Наверное, ни одна женщина не переживает столь остро потерю своего мужа и не скорбит о нем так долго. Она готова была день и ночь молиться о том, чтобы он не покидал ее и оставался с ней рядом.

А ведь сны были вполне реальны и многообещающи. Каждый раз она поддавалась этой иллюзии и, пробуждаясь в одиночестве, чувствовала себя несправедливо и страшно обманутой. Никто больше не делил с нею радости и печали, не называл ее милой, не утешал, когда ей становилось одиноко. Но ведь ее сны, такие светлые и счастливые, приносили ей пусть мгновенное, но все-таки облегчение. Когда она вспоминала о своей жизни со Стэном — теплой и яркой, как солнечный свет в ее снах, — она понимала: ей очень повезло — Бог даровал ей истинную любовь.

И тогда ее переполняло чувство радости.

Может, когда-то ей не хватало веры и недоставало ума оценить то, что она имела, а теперь она оплакивает потерю, но время ушло безвозвратно и никогда не вернется…


Просыпаться было тяжело и горько. Взгляд ее сразу же останавливался на его фотографии, стоявшей на столике. Она никогда с ней не расставалась — это ее талисман, любимая вещь в доме. Может, она так часто видела его во сне, поскольку смотрела в течение дня на него множество раз.

— Боль ушла, — прошептала она, вспоминая, как ужасно чувствовала себя после похорон Стэна. Тогда она думала, что не сможет жить без его ежедневных поцелуев, его голоса и тепла, но время излечивает все… Она снова вспомнила день смерти Стэна. Она испытала такой шок и едва смогла произнести несколько слов, когда звонила родственникам и друзьям.

Но время исцелило ее рану и боль притупилась. И все-таки она до сих пор страдала. Уже не так сильно, когда жена ее сына уговаривала ее поесть хоть немного, видя, что она совсем не притрагивается к пище (сколько килограммов она тогда потеряла, в те дни после его смерти?). Ее словно заморозило изнутри, ничто больше не интересовало ее в этом мире.

Но как бы ни было ей одиноко и грустно, она продолжала жить, а ее сердце — биться. И пусть ее каждый день угнетало чувство огромной потери, а жизнь с уходом Стэна потеряла для нее всякий смысл, но она продолжала жить. Иногда ей хотелось рыдать и биться в истерике от горя, порой она, напротив, замыкалась в себе и не хотела никого видеть. Она погружалась в какое-то оцепенение и не двигалась, не отвечала на вопросы и не выходила из дома.

У нее не было никого, кто мог бы выслушать ее жалобы, — люди неохотно идут на такие разговоры. Друзья, конечно же, сочувствовали ей, но лишь из вежливости, чтобы как можно скорее сменить неприятную тему. Даже с детьми она говорить об этом не могла, поскольку прекрасно помнила, как ей самой не хотелось обсуждать со своей матерью смерть отца. Ее сыновья слишком заняты, чтобы выслушивать ее стенания. С невестками она общалась еще реже. А ведь когда-то она сама злилась на мать, когда та пыталась поделиться с ней своим горем (тогда она была слишком эгоистичной и глупой девчонкой), но теперь Анита ее понимала…


Разница между поколениями есть всегда, но она не столь значительна, чтобы как-то изменить отношение к таким глобальным вещам, как любовь, жизнь и смерть. Анита думала о том, что ее дети тоже могли бы вести себя по-другому, но требовать от них чего-либо она себе не позволяла.