— Нет-нет, спасибо, все в порядке, — отозвался Джеймс, поймав на себе его обеспокоенный взгляд. — Я просто пришел поговорить со своей старой знакомой.

— Может, вам лучше держаться подальше, а то со стороны это выглядит так, точно вы собираетесь напасть на нее, — предупредил его Марти и тут же вернулся за свою стойку.


Потом наступил следующий день, когда он в магазине ходил по пятам за Джорджией и пытался уговорить выслушать его. Но она не проявляла к нему никакого интереса. Он приходил с цветами, с конфетами, с игрушками, но все тщетно. Джеймс ничем не мог привлечь ее внимание. А слов, которые мгновенно растопили бы ее сердце, казалось, просто не существовало. Оставался только один шанс увидеть дочь — выследить ее на улице, и ему пришлось несколько дней слоняться вокруг их дома. Но все затраченные усилия того стоили.

Он встретил Дакоту, когда та возвращалась домой из фан-клуба, о котором Джеймс раньше никогда и не слыхивал. Знакомство потрясло их обоих. Джеймс проведал о страстном увлечении Дакоты велосипедами и мотоциклами — она поделилась с ним этой тайной, когда он ел вместе с ней из пакетика изюм в шоколаде, — но ее музыкальные вкусы его изумили: он находил их слишком невзыскательными. Однажды Джеймс спросил, не хочет ли она послушать Лайонела Ричи, на что Дакота удивленно спросила: «Это какой-то новый мюзикл?»

Иногда они заходили в ресторанчик к Марти и покупали пирожные. Только теперь, стоило Джорджии строго ограничить время его свиданий с дочерью, Джеймс начал понимать, каким бесценным сокровищем стала для него эта двенадцатилетняя девочка, с которой не могли сравниться ни блеск Елисейских Полей, ни шедевры Лувра.

Дакота, как только узнала о том, что он был в Париже, начала осаждать его вопросами.

— Мы поедем туда вместе? — спросила она его как-то раз, прислушиваясь к пению шансонье на сцене в кафе. В тот вечер Дакота даже отказалась идти на Бродвей смотреть очередное шоу и упросила мать разрешить ей побыть с отцом подольше.

— Мама, я могу пойти с Анитой на шоу в любой день, — возразила Дакота в ответ на замечание Джорджи и, что они собирались с Анитой на представление. — Это не так важно.

Тот вечер Джеймс запомнил как самый потрясающий и восхитительный из всех, проведенных вместе с дочерью.

— Почему ты раньше не приходил ко мне? — спросила она его. — Почему даже не писал? Мы всю жизнь живем здесь, а мне уже двенадцать лет. Это очень много, между прочим.

— Я был далеко. — Джеймс не находил слов в свое оправдание, хотя столько раз прокручивал в голове сценарий подобного разговора. Но смотреть в широко раскрытые глаза Дакоты и лгать оказалось неимоверно сложно. — Я очень хотел тебя увидеть, но не мог.

Дакота слушала его, склонив голову к плечу.

— Закажи десерт, — вдруг сказала она, — что-нибудь большое.

— Хорошо. — Джеймс подозвал официантку и попросил самый большой и дорогой десерт.

Но даже эти вопросы и обиды Дакоты он воспринимал как драгоценный дар. И чувствовал себя самым счастливым человеком, когда они шли по улицам и он рассказывал ей об архитектуре Нью-Йорка, водил ее в кино, или на футбольные матчи, или в кафе.

Он очень скучал по Дакоте и в течение нескольких месяцев приходил в магазин все раньше и раньше назначенного срока. Он старался поскорее закончить с делами, уйти из офиса и немедленно ехал к Дакоте. Всякий раз, когда он появлялся у них, ему приходилось разговаривать с Джорджией, но она не позволяла ему произнести ни одного лишнего слова, держалась отстраненно и прохладно. Джеймса спасала французская выучка, способность говорить о незначительных мелочах, обходя любые неприятные темы. Иногда Джорджия и вовсе игнорировала его и молча уходила, оставив их с Дакотой наедине.

И вот эту идиллию разрушила вечеринка. Этот чертов банкет, из-за которого Джорджии пришлось сойти с пьедестала, покинуть стены магазина, своей крепости. Она проявила удивительную выдержку, ум, умение вести себя с достоинством — все эти черты Дакота явно унаследовала от нее.

Джеймс Фостер не был самодовольным глупцом. Он прекрасно понимал: время течет быстро, годы уходят и он начинает стареть, его возможности и перспективы сокращаются весьма стремительно. Однако он не чувствовал себя счастливым и состоявшимся в личной жизни человеком. Он сделал хорошую карьеру, имел множество любовных связей, некоторые из них оставили довольно приятные воспоминания. Но все это было не столь уж важно для него теперь.

— Со мной творится что-то странное, — как-то раз посетовал он Кларку, своему лучшему другу еще со времен учебы в университете, когда они вдвоем пошли выпить по стаканчику пива. Кларк никогда не задавал лишних вопросов — он и так видел Джеймса насквозь. — Я, по-моему, просто не могу жить без семьи.

Кларк засмеялся и чокнулся кружкой с другом.

— Ну что же, поздравляю, дружище, ты стал взрослым человеком.


Джорджия загружала постельное белье в стиральную машину, а Дакота весело носилась по всем комнатам. Все было так, как всегда по субботам. Но в последнее время Дакота все чаще и чаще уходила в кино или на встречи с друзьями, и Джорджия проводила много времени в одиночестве. К счастью, в этот вечер дочь осталась дома. Она даже не отказалась принести кучу белья из своей спальни и помочь матери.

— Я бы очень хотела, чтобы мы с тобой жили в большом доме со специальной комнатой для стирки и сушкой, — сказала Джорджия.

Дакота тоже любила помечтать о том, как она будет жить и что делать, когда вырастет. Но ее планы каждый раз менялись в зависимости от настроения.

— Я хочу свой тренажерный зал, — заключила она.

— А я — провести пасхальные каникулы в Шотландии с Грэнни, — добавила Джорджия.

Она недавно распланировала бюджет на весь текущий год и пришла к выводу, что на сей раз у них есть шанс съездить летом в Англию. Она мечтала наконец показать дочери страну, которую так любила она сама и где жила ее любимая бабушка. Она боялась откладывать поездку на более поздний срок, поскольку и без того уже прошло немало времени с тех пор, как они виделись с Грэнни. К тому же бабушка была бы счастлива узнать, что Дакота тоже умеет вязать и ее искусство продолжает жить в ее правнучке. Самые заветные надежды Джорджии, истосковавшейся по своей юности и прекрасному прошлому, сбывались.

— А я хочу, чтобы мы провели каникулы с папой! — воскликнула Дакота.

Джорджия выпрямилась, уронив белье в корзину, — она никак не ожидала услышать подобное.

— Что это значит? Ты хочешь остаться с отцом на каникулы? Тебе мало нас с Анитой, дорогая? — возмутилась Джорджия.

Она уже запланировала несколько дней, которые хотела посвятить их совместному отдыху и прогулкам, надеясь также съездить с Анитой на барбекю и посетить Бродвей.

— Мы же договорились, что отпразднуем первый день каникул. А как же жареный ягненок и шоколадные пирожные?..

— Это совсем не то, чего я хочу, мама. — Анита наверняка обиделась бы, услышав такое заявление. Но еще сильнее это возмутило и обидело Джорджию, в которой был очень силен пресвитерианский дух строгости в отношении семейного единства и традиций. Ее немало задело то, что дочь предпочла ей отца, бросившего их без зазрения совести еще до ее рождения.

— Уверена, твой папа окажется занят, дорогая. И потом, у него наверняка есть свои планы на праздники. — Джорджия старалась говорить как можно мягче, все еще надеясь переубедить Дакоту.

— А вот и нет; я спросила его, когда мы ходили в музей керамики. Он очень обрадовался и обещал приехать к нам — он тоже любит ягненка.

— Хорошо, посмотрим, поговорим об этом после. — Джорджия продолжила укладывать белье, думая о том, как коварно Джеймс снова пробил ее защиту и усыпил бдительность. Теперь она была в растерянности и не знала, что предпринять.

Может, она уже и так наделала ошибок.


Дарвин поднялась с постели и посмотрела на часы. Час дня. Как такое могло случиться? Она никогда не спала до полудня даже в воскресенье. С детства она привыкла просыпаться рано, твердо усвоив непреложный закон: вставать надо до девяти часов, чтобы не опоздать в церковь.

Голова у нее кружилась и болела, но не сильно, а как-то тупо. Она даже с трудом добрела до туалета. Какая-то неимоверная разбитость и дурнота охватывали ее при каждом движении. Дарвин посмотрела на потолок, и ей показалось, будто он качается, как во время землетрясения. Она закрыла глаза, и головокружение усилилось.

— Это похмелье, — прошептала она, пытаясь понять, как могла допиться до такого состояния. Похмелье! Чтобы вспомнить случившееся, нужно попытаться восстановить в деталях вчерашние события: кажется, она очень ждала звонка Дэна, но он так и не позвонил. И тогда она решила поехать в Вест-Сайд и взять интервью у Пери. Она хотела набрать материала для своих тезисов и подумала, что для этого лучше всего подходит субботний вечер.

— О, конечно! — воскликнула Пери по телефону. — Заходите, это будет интересно!

Дарвин просто страшно устала от пребывания дома и ожидания звонка, она надеялась: Дэн хотя бы поговорит с ней в этот раз чуть дольше, но они общались все меньше и меньше. Надев туфли и куртку, направилась к станции и села на поезд.

Она хотела провести этот вечер не так, как обычно; с Джорджией они отныне могли считаться друзьями, и та не стала бы возражать против ее прихода, даже если занималась с Дакотой стиркой белья. Дверь Дарвин открыла Пери, и девушка тут же вытащила свой блокнот. Пери показала ей сумочки ручной работы, которые теперь продавались и в магазине Джорджии, и вкратце рассказала ей, как придумывала их дизайн. Вообще-то она рассказала ей гораздо больше — например о своих надеждах на успех в мире моды, — но интерес Дарвин не угасал, и поэтому Пери показала ей самые дорогие виды шерсти, стоившие по восемьдесят девять долларов за небольшой моток.