Странно, но вместо чувства жгучего одиночества и горькой жалости к каждому отдельному человеку из толпы — чувства, которое всегда охватывает на многолюдных вокзалах, — Лену посетило нечто похожее и на успокоение, и на просветление. Ей стало лучше и легче, чем было в электричке. Она вдруг как-то встрепенулась и поняла: все нормально.

И были и Воробьевы горы, и чувство полета со светлыми нотами ностальгии, и Старый Арбат с бородатыми неопрятными художниками в беретах и музыкантами в майках, с гребнями на голове, и Музей Пушкина — здесь же, на Арбате (как хорошо после «музыки» тех, с гребнями), и кафе с хорошим кофе, и ощущение того, что ты — молодая, красивая, не обремененная проблемами, и восхищенные, ничего не значащие (но все равно приятно!) взгляды мужчин, и легкие ее улыбки в ответ, тоже ничего не значащие.

И, наконец, поезд. И не какой-нибудь, а «Красная стрела»!

Лена вдруг поняла, как отчаянно она любит комфорт. И вспомнила это мягкое, сладостно расслабляющее чувство удовлетворения, когда входишь в вагон фирменного поезда («Арктика», любимая «Арктика»!), где тебе неизменно хорошо, оттого что все здесь — для тебя, и оттого, что, хотя и тоскуешь немного по оставленному в точке А, все равно веришь, что в точке Б тебя ждет что-то очень-очень хорошее: светлое, радостное, доброе.

Конечно, вы прекрасно понимаете, что с Лениной зарплатой на «Красной стреле» в Питер не поедешь. Кстати, электричка до Москвы была случайной. Можно было доехать или на автобусе, или на приличном поезде. И Лена ужасно жалела о четырех часах унижения в грубом, пахнущем едой и потом вагоне ленивой электрички. Поймав себя на этой мысли об унижении, Лена застыдилась: неправильные мысли.

Так вот — о «Красной стреле». Это была идея Аллы.

— Ленка, бери билет на «Красную стрелу». Поняла? Что? Билетов не будет? Будет! Я тебе специально заранее звоню. Как человек поедешь. Все компенсирую, сама понимаешь. Так что займи — и купи. Ясно? И еще… — тут возбужденно тараторящая Алла перешла на выразительный шепот, — бери СВ. Поняла? Ну вдруг… — И снова возбужденно, громко, не терпящим возражений тоном бизнес-леди: — В общем, только «Стрела». И только СВ. Усекла?

Лена все «усекла». И, сидя в двухместном купе (чистейшем, уютном, дышащем свежестью кондиционеров), с интересом, которым заразила-таки ее Алла, посматривала на тех, кто проходил мимо ее открытой двери. Мужчин презентабельного вида было достаточно. Но все они следовали мимо, хотя и успевали, увидев Лену, изобразить на лице что-то огорченно-призывное.

До отхода поезда оставалось уже совсем немного. Лена в конце концов расслабилась и, сняв с лица выражение спокойно-достойного ожидания, стала смотреть в окно.

Перрон, сделанный из какого-то блестящего скользкого материала, вдруг поплыл. Значит, поехали. А где же попутчик? Или хотя бы попутчица?

Тронулся поезд — а отъезжал перрон.

Как отъезжающий перрон, Как провожающий вокзал…

А дальше? Что же должно быть дальше?

— Добрый вечер. — Голос был одновременно и интеллигентным, и мужественным, и бархатным.

Лена удивленно повернула голову: неужели проводник? Нет, это был не проводник. Это был Ленин попутчик. Как хотелось Алле (да и самой Лене, чего уж там), достойный внимания. Более чем.

— Меня зовут Олег Павлович, — представился высокий блондин, смахивающий на немца или на эстонца. — Вы позволите присесть?

Лена не совсем поняла, почему она должна позволить занять попутчику его собственное место, но согласно закивала головой и почему-то подвинулась еще ближе к окну, забыв, что ей тоже нужно себя назвать.

— Могу я полюбопытствовать, как ваше имя9 — сдержанно, по-эстонски, улыбнулся немец.

Попутчик, похожий на какого-то заграничного киногероя, никак не мог быть русским, и почему его звали Олег, да еще Павлович — именно так, как звали ее Олега, — было совершенно непонятно. Лена, раздумывая об этом, снова промолчала.

Олег Павлович (его отец Пауль Кроуз, из волжских немцев, был женат на русской) чрезвычайно удивился. Красивая, ничего не скажешь. И возраст хороший (Олег не любил молоденьких, смазливых и глупых девиц). Но какая-то странная. Обидно. Он лелеял тайные мысли о другой попутчице. Ну что ж, нет худа без добра. По крайней мере можно будет выспаться.

Ленин попутчик вздохнул, пожал плечами. — Меня зовут Елена, — сказала наконец эта красивая и странная женщина. Собственно, чем она странная? Голос приятный. Глаза не просто красивые, а умные. И еще есть в них что-то такое, что трудно поддается определению. Одета, правда, слишком непритязательно. Женщины с такой внешностью и фигурой (пока не совсем ясно, но, кажется, фигурка должна быть ничего) обычно стараются одеваться соответственно. Видимо, из верных жен. Не очень хороший вариант. Что ж муж ее получше не оденет? Раз едет «Стрелой», да еще в СВ, значит, не бедствуют. Хотя скромность в одежде в последнее время может быть весьма обманчивой. Линялая серая маечка может оказаться маечкой от Версаче с соответствующей ценой в долларах. Юбочка — то же самое. Вот сумка — точно бедновата. Ценой в долларах и не пахнет. И все равно в этой Елене что-то есть. Скромность — признак вкуса вообще-то. Но сумка и обувь могли бы быть получше. Стрижка стильная. Черт, шея-то у нее какая! И ушки трогательные очень. Маленькие. И непохоже, чтобы в них блестели стекляшки. Уж больно форма интересная. Поди, фамильные бриллианты. А взгляд все равно странный. Насмешливо-высокомерный. С какой это кстати? В нем что-то не так? Что сказать? Как вести себя? Черт его знает… Посмотрим.

Олег снял пиджак («Вы позволите?» — снова спросил), повесил на вешалку. Бросил наверх дорогой кейс. Снова сел. Попутчица, развернувшись к нему, смотрела выжидательно. И все равно — насмешливо. Ну и… Сейчас он заляжет — да и все. Черт с ней, с этой высокомерной красавицей. Правда, Олегу ужасно хотелось хлебнуть «для засыпа» припасенного коньяку. Значит, придется предлагать и ей. Придется разговаривать. Посмотрим, что из этого получится. Олегу все-таки хотелось, чтобы что-то получилось. — Елена, как вы относитесь к хорошему коньяку? По случаю знакомства?

«Алка будет счастлива, когда расскажу», — опять-таки насмешливо (уж слишком все банально!) подумала Лена.

Я не буду вам подробно пересказывать, что было дальше. Было все. Надеюсь, у вас хватит ума не обвинять Лену в распущенности. Хотя о чем это я?

Олегу Кроузу было тридцать пять. В свое время он окончил МГИМО, успел поездить по миру. Собственно, это был настоящий современный принц: москвич, обаятельный-умный-тонкий, с престижной работой и очень приличной зарплатой, с квартирой-машиной-дачей. О своем благополучии он говорил легко, просто, естественно, как о само собой разумеющемся.

Лена Олегу вполне верила. С ним было хорошо. Спокойно. Надежно. Но думала: хорошо и надежно — в эту ночь и в этом поезде. Так что обольщаться на его счет она не собиралась. И на чудо не рассчитывала. Хотя, начни что-то складываться, была бы, конечно, рада. И душа, и тело уже изо всех сил тянулись к душе и телу Олега Павловича Кроуза. Но ум все ставил на свои места. Нетрудно было догадаться, что принц немецкого происхождения скорее всего не спешит никому доставаться (печальный опыт брака у него уже был, о чем он не преминул вскользь заметить), а когда он созреет до создания новой семьи, на его горизонте будет маячить достаточно достойных претенденток. Так думала Лена.

Что думал Олег? Думал: умная, красивая, страстная и отнюдь не провинциалка, что-то есть в ней чертовски благородное. И эта некоторая насмешливая снисходительность… В постели — порывиста и непосредственно-восторженна, а не профессиональна. И это замечательно. Кожа у нее — удивительная. Грудь хороша: не большая, не маленькая, а то, что нужно. Ну, в Питере-то они, конечно, встретятся. О дальнейшем Олег не думал: не привык. Хотя предательская антихолостяцкая мыслишка мелькнула: маме она понравилась бы, это точно.

Телефон Петровых Лена Олегу дала. Рассказала, что будет в Питере две недели. Назвала число, когда планирует ехать назад.

Олег искренне огорчился, что его пребывание в Петербурге ограничивается всего лишь тремя днями. И про себя решил, что назад, пожалуй, полетит самолетом. Не может же и в следующий раз встретиться в поезде такая женщина. А не такую уже не хотелось. Может, и вообще никого, кроме нее, не хотелось. Во всяком случае, пока.

Кстати, Лена отказалась взять визитку Олега, хотя он очень настаивал. Ему хотелось, чтобы Лена увидела, с кем имеет дело, а она даже не взглянула на глянцевый прямоугольник темно-синего цвета, на котором золотом были перечислены его должности, номера телефонов и факсов.

То, что Лена равнодушно отвела взгляд от его визитки, Олега задело и порадовало одновременно. Лена не была похожа ни на одну из тех женщин, с которыми Олег привык общаться: те всегда норовили побыстрее заполучить номер его мобильника. И он, дурак, иногда прокалывался, а потом приходилось менять номер.

Да, Лена не взяла телефон Олега Кроуза. Не взяла, потому что не собиралась ему звонить сама. Захочет — позвонит. А нет — значит, не судьба. После того как она когда-то отчаянно цеплялась за Буланкина, а потом потеряла его навсегда (не потому, конечно, что цеплялась, а просто — не сложилось), у Лены как-то само собой выработался железный принцип: никогда не звонить мужчинам первой. Никогда! А уж такому, как Олег, безусловно, избалованному женским вниманием (Лена могла представить, в каких кругах он общался и из каких женщин мог выбирать), — тем более.

Судьбу обмануть невозможно. Лена может приложить сколько угодно усилий, чтобы привязать к себе этого мужчину, но зачем? Если судьба не запланировала их союз, все будет тщетно, только себя уважать перестанешь. А уж если где-то кем-то предначертано, то что ж, шанс есть. Вот пусть Олег его и использует.

Олег честно намеревался позвонить. И очень хотел встречи. Но получилось так, что в Питере у него не оказалось ни единой свободной минутки. Договор подписали — и, соответственно, был ресторан (разумеется, один из лучших), были девочки, тоже потрясающе дорогие. Но сумма договора была столь велика, что все должно было быть по высшему разряду. Кстати, с девочками у Олега не сложилось. Почему-то.