Многие были признательны за такие дары, но некоторые не стыдились возжелать еще большего, хотя и просили нас записывать все лишнее на их счет. В большинстве случаев дарители уступали, ибо отчаянно хотели, чтобы их компании и продукты приобрели популярность в голливудских кругах. Кларк сказал мне, что большая часть подарков будет передарена разным родственникам и прислуге, у которых всенепременно захватит дух от щедрости своих благодетелей.

Зажегся зеленый свет, и я нажала на педаль газа, радуясь отсутствию пробок. Увидав указатель, согласно которому магазин Сэнди Шварца находился недалеко, я с радостью подумала о перспективе покинуть машину. Согласно адресу, который передала мне Аллегра, это был очень высокий дом, выглядевший заоблачно дорогим. Но нигде ни намека на ювелирный магазин. Я справилась у швейцара, который заверил меня, что Сэнди действительно здесь, в пентхаусе С. Я выключила зажигание и нагнулась, чтобы поднять серьги с пола. Их не было видно. Я не могла поверить, что потеряла эту дрянь, которую так долго везла. Они не могли никуда деться. Я вылезла из машины и обошла ее. Открыв дверцу, я встала на колени на мостовую и начала озлобленно разрывать упаковки, стаканчики и прочий хлам, скопившийся на сиденье и под ним. Вдруг что-то сверкнуло, и я увидела, что серьги прилипли к недоеденному кексу. К ним пристала кокосовая стружка, но в прочем отношении они были в целости и сохранности. Я отдала швейцару ключи от машины, положила серьги в карман и вошла в здание. В пентхаус меня вознес лифт, обитый панелями красного дерева.

Апартаменты были ослепительно белыми: белый ковер, белые стены, и даже пара белых картин в белых рамах, а в холле сидел мужчина и играл на белом концертном рояле. Слабо пахло ванилью. Мой вид «замарашки» не сочетался со стерильностью убранства, и мне почудилось, что я могу испачкать что-нибудь просто потому, что буду пристально это разглядывать. Я сосредоточилась на мужчине, который был одет в белую рубашку и джинсы. Закрыв глаза, он исполнял один из концертов Моцарта и выглядел полностью умиротворенным, разделяя безмятежность с большой белой птицей, сидевшей у него на плече. Он еще не осознал моего присутствия. Затем он открыл глаза, улыбнулся мне и поприветствовал джазовым проигрышем.

— Доброе утро, — сказал пианист бодро, чуть подскакивая на стуле на манер Рэя Чарльза. — Что привело вас сюда в столь ранний час?

— Серьги. Э-э… я принесла вам серьги от Аллегры Ореччи. Из «Глориос», — сказала я, запинаясь.

— Замечательно. Первый возврат дня.

Он встал, и я обнаружила, что мой собеседник был очень невысок, я бы даже сказала, что для мужчины он был слишком низок. Кроме того, он был бос. Я в последний раз украдкой протерла серьги и протянула ему.

— Ванда, — позвал он. — Принеси, пожалуйста, бумаги Аллегры.

Вошла миниатюрная латиноамериканка, тоже в синих джинсах, белой рубашке и босиком; в руках у нее были пустой поднос, обтянутый бархатом, и дощечка с зажимом.

— Где же мои манеры! Я Сэнди Шварц, — представился он, по-прежнему улыбаясь. — Это Ванда Карилло, мой ассистент, — продолжил он с раскатистым «р» в имени «Карилло».

— Карен Джейкобс, — представилась я. Оба виду не показали, пожимая мою руку, что она липкая.

— А это Эстелла. — Он погладил птицу, сидевшую на плече.

— Это майна? — поинтересовалась я. Эстелла с нескрываемым интересом смотрела на серьги.

— Я заберу их у вас, дорогая, — быстро сказала Ванда.

— Да, — ответил Сэнди. — Это майна-альбинос из Сингапура. И она с радостью утащит эти серьги к себе в клетку, если мы ей позволим.

Я положила серьги на поднос, и Ванда протянула мне квитанцию, чтобы я расписалась. Я взяла ручку и уже собралась нацарапать свое имя, когда заметила нечто, от чего меня пробрал озноб. Серьги, которые Аллегра оставила в отеле, в рваном конверте; серьги, которые я бросила в подстаканник и оставила в незапертой машине на заправке; серьги, которые чуть не потерялись среди мусора; серьги, которые, казалось, были сделаны из металлолома, стоили восемьдесят пять тысяч долларов.

— Это правда? Восемьдесят пять тысяч?

— О да, именно столько они и стоят, — подтвердил Сэнди, вручая мне ювелирную лупу и кладя серьги на стол с подсветкой. — Давайте я вам покажу.

А если бы я их потеряла? Трясущейся рукой я поднесла лупу к глазу и наклонилась.

— Видите эти розовые камешки? Это розовые рубины из Бирмы. А оранжевые? Оранжевые сапфиры из Танзании. Лавандовый нефрит из Пулы. Лазурит из Афганистана. — Краски напоминали о пище, которую я съела в машине, и к моему горлу подступила тошнота. — Здесь прекрасно подобраны пары камней, и они встроены в платиновые раковины ручной работы.

— Они потрясающие, — вот все, что я могла выговорить.

— Согласен, — сказал он. — Цветные драгоценные камни не очень популярны среди американцев, но вот моим клиентам с Ближнего Востока они очень нравятся. По правде говоря, сегодня утром уже двое звонили и интересовались этими сережками. Они их заметили, когда Аллегра завела прядь за ухо, сопровождая по красному ковру Фила и Тони. В аэропорту Лос-Анджелеса уже ждет самолет, который доставит их в Дубаи.

Я вдруг почувствовала острое желание сесть, и позади меня словно по волшебству возникла белая и пушистая оттоманка.

— Сидите сколько хотите, — сказал Сэнди. — Мы будем весь день умолять людей вернуть драгоценности, которые они взяли у нас напрокат. Вы и представить не можете, через что нам придется пройти, чтобы получить их обратно.

— И как много людей, которые вдруг забывают разницу между «одолжить» и «подарить», — добавила Ванда, качая головой.

— Я бы с удовольствием осталась, честное слово, — ответила я, внезапно рассмеявшись. — Но мне в самом деле нужно идти. — Впервые за эти дни со мной обращались уважительно, и мне не хотелось покидать эту добрую гавань. — Спасибо еще раз, — сказала я.

— Передайте Аллегре пламенный привет, — сказал Сэнди. — И скажите еще, что я не держу на нее зла из-за Айван-Мелиссы Пелл.

— А что такое с Айван-Мелиссой Пелл?

Он объяснил с улыбкой:

— Она захотела для премьеры индийский бисер. Я с ним не работаю.

Я простилась с обоими и проскользнула в лифт.

В пробке на Уилширском бульваре мое настроение вновь ухудшилось, и чем больше я удалялась от Сэнди, тем хуже оно становилось. Я съела слишком много сладкого и слишком мало спала, да еще это редкостное свинство со стороны Аллегры. Как она могла отправить меня с этими серьгами и не сказать, сколько они стоят? В голове моей проносилось множество неприятных вещей, которые я хотела ей высказать, и тут я, пока ждала зеленого сигнала светофора, заметила на углу газетный киоск. С водительского места мне без труда удалось разглядеть шесть журналов, на обложках которых был Родди. Я так обрадовалась, когда он приехал с женой, у которой были собственные драгоценности, со своим шкафоподобным телохранителем и актером, толкавшим кресло. Я вспомнила восторг, охвативший меня при мысли, что он перехитрил Вивьен с ее правилом «один гость на одного приглашенного».

Затем меня посетила ужасная мысль. Зачем я сообщила тому незнакомцу, что «Глориос пикчерс» отказали Родди в телохранителе? Что, если это был Джордж Хенретти и я выболтала ему секреты компании для книги, которую он якобы пишет? Мое начальство обязательно узнает, что дело во мне — Вивьен никогда ничего не забывает, а приглашением Теда Родди занималась только я. Я попыталась вспомнить лицо с крохотной фотографии на компьютере Дагни. Если это был Хенретти, я наверняка потеряю работу. К тому моменту как я въехала в гараж, располагавшийся под офисом «Глориос» на Западном побережье, и поставила машину на ручной тормоз, сцена моей оплошности раз сто прокрутилась в моем мозгу. В офисе не было никого, кроме Келли, пресс-секретаря «Глориос» в Лос-Анджелесе. Она говорила по телефону, но положила трубку, когда я подошла к столу.

— Проклятье, — сказала она. — Извини, привет. Спасибо, что пришла. До сих пор не ясно, кто придет на завтрашний вечер, а я уже на пределе.

Келли спала не больше моего, но как-то ухитрялась сохранять приличный вид. Голубоглазая блондинка, настоящая королева всех лидеров из групп поддержки, она выглядела исключительно свежей в своих мешковатых штанах для серфинга, топике и пляжных тапочках. Пока Келли объясняла мне правила игры, я сидела ссутулившись, стыдясь своего ужасного наряда.

Мы обзванивали PR-фирмы, чтобы узнать, кто помимо их сотрудников посетит завтрашнее мероприятие. Мы не предвидели, что это окажется трудным делом, ибо продолжали купаться в лучах славы после нашей победы в номинации «Лучший фильм». Разве не захочет весь Голливуд предстать перед Уоксманами? Оказалось, что нет.

— Я только что говорила с ОМГ, — сообщила она, имея в виду ведущую в нашей отрасли фабрику звезд. ОМГ «владела» едва ли не всеми, и Келли только что завершила тяжелые переговоры с ними. — Они хотели заставить нас привлечь двух писателей всего лишь за то, что они отправят приглашение Франческе Дэвис. Причем они не гарантируют, что она придет. Игра не стоит свеч.

Я согласилась. Писатели не обеспечат достойного красного ковра. Нам нужно было сообщить этому празднику некую подлинно звездную силу. «Глориос пикчерс» вычислила, что «все» будут в городе и что эта премьера станет для компании очередным победным витком.

Именно в эту минуту зазвонил мой сотовый. Это был Кларк.

— Милая, не хочешь выйти и сыграть с нами? Здесь Глория, и она обжу… я хочу сказать, обыгрывает меня в канасту. Если так будет продолжаться, мне скоро придется отправиться к банкомату за наличностью.

— Где? Аллегра позвонила с утра и сказала, что я нужна для работы над премьерой.