–. Кровь — она и есть кровь.

— А-а, так ведь здесь не просто потек. Это отпечаток колена. Стало быть, нападавший припал на колено, чтобы нанести последний, завершающий удар — и вдруг передумал…

Уинком буркнул что-то нечленораздельное. То ли от уважения, то ли от раздражения — Криспин так и не понял.

— Ну-ну… Итак, мастер Криспин, при таком обилии улик и доказательств… кого вы подозреваете?

Пришла очередь Криспину ухмыляться.

— Милорд шериф, я пришел сюда вовсе не с намерением расследовать убийство.

— А ведь действительно, — оживился тот и заинтересованно посмотрел на Криспина. — Зачем же вы сюда пожаловали? Только не вздумайте умничать.

— По сугубо приватному делу.

— Для шерифа ничего приватного не существует!

— Как раз в этом милорд шериф изволит заблуждаться.

Уинком, рукой, затянутой в кожаную рукавицу, больно схватил Криспина за горло и вздернул на ноги.

— Ты меня, видно, не расслышал. Я спрашиваю: зачем ты сюда явился?

Криспин невозмутимо уставился на Уинкома.

— Этого я говорить не вправе.

Шериф разжал кулак, отшагнул в сторону и тут же ударил Криспина локтем под дых, заставив сложиться пополам. Уинком выставил вперед указующий перст и процедил:

— В следующий раз на мои вопросы я буду ожидать ответ, как полагается.

Криспин подождал, когда к нему вновь вернется дыхание. Это случилось далеко не сразу. Через минуту он выпрямился и помял живот. Со стороны двери, где стоял Уильям, донесся смешок.

— Мои принципы не позволяют нарушать слово чести, — хрипло сказал Криспин, — пусть даже мой заказчик уже мертв. Речь идет об очень личном деле.

Уинком поддернул раструбы рукавиц и бросил на своего визави косой взгляд.

— Принципы? У вас?! Интересно, откуда? — Он усмехнулся. — А если тайны вашего клиента имеют какое-то отношение к его же убийству?

Криспин тяжко вздохнул и посмотрел на холодное тело бывшего клиента.

— Не исключено. И я обещаю немедленно поставить вас в известность, если дело обернется именно таким образом.

— Собираетесь расследовать эту смерть?

— У вас имеются возражения?

— А они могут отыскаться? Тогда подскажите.

Криспин ухмыльнулся, но ничего не ответил.

— В таком случае я даю мое соизволение.

Уинком в очередной раз обвел взглядом комнату, от запертого окна до остывающего тела на полу, и сделал вид, будто собирается выйти за дверь. Впрочем, в последний момент он резко повернулся и припечатал Криспина спиной к стене, плотно зажав в кулаках лацканы воротника. Боль пронзила лопатки, и Криспин невольно поморщился, уставившись в непреклонные глаза шерифа.

— Гест, даю один-единственный день на то, чтобы рассказать мне о вашей роли в этом деле. Считайте, что у меня приступ щедрости, которой вы не заслужили.

Уинком еще раз презрительно взглянул на Криспина, затем разжал пальцы и презрительно фыркнул. Криспин слегка обмяк и принялся заправлять выбившиеся полы котарди под ремень. Без дальнейших проволочек шериф вышел за дверь, сопровождаемый по пятам верным Уильямом. На прощание стражник подарил Криспину насмешливый взгляд, и вскоре парочка растворилась в тени коридора.

С горящими от унижения щеками Криспин резко оправил ремень и с независимым видом сунул за него большие пальцы рук. Вот так куда лучше… Но тут его щеки вспыхнули еще сильнее, потому что за спиной послышалось шарканье слуги. Адам! Проклятый Уинком! Что за необходимость толкаться в присутствии низкородного мужлана?! И как теперь можно рассчитывать на ответы, если слуга потерял к нему остатки уважения?

Он резко обернулся и бросил на Адама сумрачный взгляд, надеясь вернуть контроль над ситуацией.

Адам же, как выяснилось, не обращал на Криспина никакого внимания. Лицо слуги было белым, как простыня, которой задернули труп его хозяина.

Криспин с облегчением приструнил уязвленную гордость и сделал медленный, успокаивающий выдох. Он вновь решил заняться осмотром, обшаривая глазами пядь за пядью. Единственно возможными точками входа — и выхода — были камин, окно да ранее запертая, а ныне изрубленная в щепки дверь. Окно, похоже, никто не трогал, а дымоход слишком узок. Стало быть, все-таки дверь. Он подошел поближе и пригнулся, разглядывая изуродованный засов. Провел по металлу рукой, надеясь найти что-нибудь вроде бечевки или иного приспособления, которым можно было бы задвинуть засов с внешней стороны. Увы, ничего нет. Криспин посмотрел на Адама, затем переместился к окну и в очередной раз проверил прочность переплета. Подергал одну из створок, но та даже не шевельнулась.

Адам не отходил ни на шаг, и, по мере того как Криспин касался тех или иных предметов в комнате, лицо слуги мрачнело все больше и больше. Наконец Криспин залез на подоконник и принялся ощупывать каменную кладку проема.

— Как давно ты здесь служишь? — бросил он.

Адам посмотрел на распростертое тело, покачал головой.

— Пять лет…

— С хозяином ладили?

Пару секунд слуга молчал, затем резко повернул голову к Криспину.

— Что значит «ладили»?

— Да так. Ничего… А госпожа Уолкот? Они давно поженились?

— Три года назад.

— А они между собой ладили?

— Всяко-разно бывало. Люди — они и есть люди.

— И какие же они были люди?

Адам потер затылок. Вновь посмотрел на труп.

— Ну… не знаю. Шумели порой.

— Часто?

Слуга пожал плечами:

— Да вроде нет…

— А с чего это они шумели?

Адам прищурился, что-то прикидывая в уме. Секунды через две кончик его носа заметно приподнялся.

— А ведь вы не шериф. Зачем тогда задаете вопросы?

— От любознательности. Преступления меня завораживают. И мне сильно не нравится, когда убийцы уходят от наказания. Кем бы они ни были.

— А мне не нравятся ваши намеки.

— Так ведь тебя никто и не заставляет их любить.

Адам нахмурился, сжал кулаки. Он вновь оценивающие взглянул на ветхую одежду Криспина, в особенности на пояс, где не висел меч.

— И что?

— Я спросил — с какой стати они ссорились?

— Не знаю я. Зато я видел, как хозяин и хозяйка… ну… относились друг к другу. В жизни не встречал более верной и преданной жены. Несмотря на его характер, вот так.

— Муж всегда глава в доме.

— Порой даже слишком.

— Слишком?

Адам поиграл желваками и в следующую секунду уже занимался умывальными принадлежностями. Он выплеснул остатки воды в камин, заботливо обернул кусок мыла полотенцем и положил сверток в тазик.

— Ничего больше не скажу, пока не поговорю с хозяйкой. — Он подошел к двери и остановился на пороге. — Если у вас на этом все, то я пойду займусь делами.

Не успел Криспин ответить, как слуга вышел в коридор.

— Спасибо, дорогу я найду и сам, — сказал Криспин, нарушив тишину пустой комнаты.

Опустив голову, Криспин брел навстречу сырому ветру, который силился сорвать капюшон. Порывы ледяного воздуха завывали в проемах между строениями и жилыми домами, неся с собой запах дождя, но не могли перебороть кислую вонь темных лондонских улиц и сточных канав.

Криспин поежился, плотнее закутываясь в плащ, и поднял зябкие плечи чуть ли не до ушей.

Двигаясь на север, он миновал собор Святого Павла, чьи каменные стены и шпили тянулись к бледному солнечному диску. Колокола вдруг пробили сексту,[9] и он искоса глянул на звонницу, с трудом веря, что уже полдень. Впрочем, урчание в животе дало понять, что так оно и есть, и, выбравшись на улицу Патерностер, Криспин подумал, что по пути домой можно бы купить пирожок у стряпухи возле Ньюгейтского рынка — пока смрад от скотобоен не одержал верх над его аппетитом.

Когда он дошел до перекрестка Шамблз, то увидел лоточника, торгующего кусочками жареного мяса на палочках. Криспин уплатил фартинг и обнюхал мясо. Не свежее. Впрочем, нищим привередничать не пристало. Он на ходу принялся грызть жилистые куски, стараясь не думать, мясо какого животного он ест. Порция была не велика, он справился быстро и, приближаясь к мясным лавкам, швырнул палочку в канаву, уже красную от стоков сегодняшнего забоя.

Сквозь открытую дверь одного из домов на каменном фундаменте можно было видеть Дикона, местного мясника. Лицо багровое, под стать замызганному кровью фартуку. Дикон был крупным и сильным мужчиной, ему часто приходилось перетаскивать тяжелые туши. «Эй, Криспин!» — крикнул он добродушно. Криспин вскинул руку, но ничего не сказал. Сам факт знакомства с мясниками и держателями кабачков всегда отравлял ему настроение, и даже дружелюбное отношение всей этой черни не могло служить противоядием.

Криспин втянул воздух, надеясь, что осенняя прохлада каким-то образом приглушит смрад. Увы! Чем дальше шел он по улице, тем сильнее становилась вонь, которая насквозь пропитала камень и дерево плотно скученных строений, нависших над мостовой. Здесь царил запах с медным привкусом от требухи и крови, запах смерти. Висели освежеванные говяжьи туши на крюках, чуть дальше виднелись заведения, где торговали битой птицей. Над прилавками были развешаны тушки, чьи окоченевшие крылья словно в издевку расправлены как бы в готовности к полету, а рядом с ними качались кролики и поросята с остекленевшими глазами. Криспин и ухом не повел на призывные оклики продавцов, на стук тяжелых разделочных ножей, хруст костей под топорами, на квохтанье еще не забитой птицы, сидящей в плетеных узилищах… Думать Криспин мог только о доме, вернее сказать, о том месте, где он нынче спал и ел.

По одну руку от мастерской жестянщика торговали мясом, по другую — птицей. Домик был небольшой, с посеревшими за давностью времен балками и потрескавшейся, отваливающейся обмазкой из глины пополам с соломенной сечкой. На первом этаже имелись дверь и одно-единственное окно, чьи ставни откидывались вниз, образуя прилавок. Над основанием дома выдавался второй этаж, к стене крепился брус с подвешенным чугунным котелком, по которому сразу можно было определить, чем занимаются в этом заведении. Хотя на первый взгляд этот этаж казался более вместительным, нежели нижняя часть дома, внутри помещение было разделено перегородкой, по одну сторону которой жил Криспин, а по другую находилась спальня хозяина с супругой. Мастер Кемп выбрал не вполне обычное местоположение для своей лавки — на Шамблз, то есть в мясницком квартале, — но это скорее говорило о его уме и смекалке, коль скоро он всегда был обеспечен заказами на ремонт чанов для вытапливания жира или, скажем, на изготовление крюков для подвешивания туш.