— Вот-вот, святая правда. А времечко-то ныне — ох трудное… — Мужчина потер ладони одну о другую, потуже запахнул накидку на груди. — Думаю, пока что стоит позабыть о наших бедах. — Не снимая перчатку, он протянул руку. — Джон Гуд. Не разделить ли нам кувшинчик эля?

Криспин еще раз посмотрел на молчаливый особняк с наглухо закрытыми дверями. Перевел взгляд на небо. До наступления темноты еще несколько часов. Тайные свидания вроде бы принято устраивать под покровом мрака.

Что, если у этого Джона имеются какие-то сведения о чете Уолкотов? Было бы очень кстати… Он пожал предложенную ладонь.

— Охотно принимаю ваше любезное предложение.

— Вот это дело!

Джон поманил Криспина следовать за собой, и они направились к ближайшему кабачку.

Пройдя квартал, мужчины устроились за столом. Криспин откинул капюшон и пятерней выжал воду из гладких черных волос. Гуд тем временем уже беззаботно рассказывал последние лондонские сплетни и сообщал о собственных забавных приключениях в качестве поденщика. Криспин его не прерывал, но прислушивался лишь вполуха. Уставившись на Джона серыми, как сланец, глазами и неторопливо попивая эль, он изучал нового знакомого. На сведения о себе самом Криспин был очень скуп, упомянул лишь, что доводилось выполнять самую разную работу в поисках хлеба насущного.

— Послушайте-ка! — наконец решил он оборвать многоречивого собеседника. — Как вам хозяйка показалась, эта леди Уолкот? Какая она?

Джон шумно отхлебнул из глиняного кубка и нахмурился.

— Хорошенькая. Молоденькая. Неприступная.

Криспин сделал глоток. Вот как? Отчего же Уолкот заподозрил ее в измене?

— А вы что, захотели за его спиной поживиться на ее счет, а? — спросил Джон. — И не думайте. Она верна семье до мозга костей. Что хорошо для мужа, то хорошо и для нее. Как я и сказал. Неприступна.

Криспин отпил из кубка и дальше почти все время молчал. Ему хотелось еще раз взглянуть на портрет, но в присутствии Гуда это было невозможно. Пожалуй, следовало бы поподробнее расспросить Уолкота о причинах возникших сомнений, однако брезгливость Криспина в отношении порученного дела взяла верх. Он покачал головой. Не следовало, наверное, вообще за него браться…

И все же отчего Уолкот так ощетинился на свою супругу? Может, кто-то стал отираться возле дома? Или она нанимала слуг с внешностью куда более привлекательной, чем вот у этого Гуда? Потратив чуть ли не два часа на распивание водянистого эля и выслушивание болтовни Гуда, Криспин поблагодарил его, пожелал удачи и, покинув кабачок, неторопливо зашагал по стылой улочке, ставшей серебристо-черной под неясным мерцанием луны.

Через некоторое время он добрался до лавки, что располагалась напротив сторожки особняка четы Уолкот, где Криспин познакомился с Гудом, однако огонь в жаровне успел потухнуть, оставив после себя лишь серую золу да угли на чугунной решетке.

И началось многочасовое ожидание в темноте. Луна давно скрылась с небосклона, отчего ночь стала казаться еще более холодной. Наконец из сторожки вышла низкорослая фигурка. Если бы будочник не выставил вперед факел, осветивший ее лицо, Криспин, пожалуй, вряд ли признал бы в ней Филиппу Уолкот. Впрочем, мимолетно блеснувшая искорка напомнила о портрете и медно-золотистых волосах.

Женщина, без сопровождения пошла по улице, изредка оглядываясь на дом, в чьих окнах не было ни огонька. Криспин выждал, пока она не удалилась на дальность полета, стрелы, после чего набросил на голову капюшон и двинулся следом.

Шла она быстро. Тени узенького переулка вскоре поглотили стройную фигуру, однако глаза Криспина все же различали движение в той стороне. Держась позади, он проследовал за ней через каменную арку, блестящую от измороси и пахнувшую мокрым мхом. Эхо женских шагов отражалось от стен, и Криспин решил повременить, пока звук не затихнет полностью, и лишь после этого двигаться дальше.

Филиппа вышла на улицу, уходившую вдаль плавным изгибом подобно реке. Высокие торговые здания — в несколько этажей, со складскими помещениями под крышей — выстроились вдоль дороги. От чрезмерной скученности их силуэты словно сдавило вместе, и они нависали над улицей непреклонными великанами, чьи головы скрывают темное небо. Все двери заперты на замки и засовы, ставни затворены, не позволяя вырваться наружу теплому, золотому свету, который Криспин мог видеть сквозь узенькие щели. Мокрая мостовая была безлюдна насколько хватало глаз, если не считать таинственную женщину.

Она остановилась и оглянулась.

Криспин вжался в стену ближайшего строения, спиной чувствуя болезненные уколы грубоотесанного камня. Едва дыша, чтобы облачко пара не выдало его местонахождение, он медленно повернул голову в капюшоне и скосил глаза в ее сторону.

Похоже, женщина ничего не заметила и, решив, что действительно находится в одиночестве, пошла дальше, подобрав полы плаща и опасливо ступая по неровным булыжникам, а порой и по размокшей глине.

Криспин глубоко вдохнул, дождался, пока она свернет за угол, после чего заторопился следом, с ловкостью грызуна держась в тени от свесов кровли. Приблизившись к углу, за которым скрылась Филиппа, он замедлил шаг и, придерживаясь за поседевшую от времени и непогоды подпорную укосину, бросил осторожный взгляд. На глаза тут же попал развевающийся от быстрого шага подол ее плаща. Филиппа быстро пересекла мост над Флитской канавой, и Криспин состроил недовольную гримасу. Итак, она направляется на юг, в сторону тех лондонских кварталов, где дамам из благородных семейств в одиночку появляться никак не следует. Криспин фыркнул. «Глупая женщина! Тебя убьют — и это как минимум. А то и чего похуже…»

Филиппа провела рукой по плетеной изгороди и ступила на гранитную плиту, положенную у входа в оживленный постоялый двор. Еще раз оглянулась и лишь затем нырнула внутрь. Криспин остановился и подождал, пока за ней не закроется дверь, на краткий миг прорезавшая улицу ярким прямоугольником.

Спустя некоторое время в верхнем окне показалась зажженная свеча, вернее сказать, огонек, блеснувший сквозь щель в ставнях. Криспин подкрался ближе и мучительно вытянул шею, однако оконный карниз был слишком высоко.

Поминутно спотыкаясь, Криспин обошел передний дворик, где царила кромешная тьма, надеясь отыскать какую-нибудь приставную лестницу, и действительно обнаружил стремянку, подпиравшую двери конюшни. Он аккуратно перенес ее к окну, прислонил к стене, почти впритык к запертому ставню. Поставил ногу на ступеньку, поморщился от раздавшегося скрипа, затем поднялся и прильнул глазом к щели.

Филиппа Уолкот стояла лицом к окну. На этот раз он мог ясно видеть ее черты. Да, она в самом деле молода и весьма красива. Бледная кожа, гладкая, чуть ли не прозрачная. Глаза темные, большие, обрамлены густыми ресницами, полуприкрытые веки придают лицу слегка сонливое выражение. Тот же самый вздернутый носик, как и на миниатюре, маленький рот, губы напоминают два идеально изогнутых лука. Волосы оказались более рыжими, чем на портрете; они лоснились ярким соломенным блеском, когда на них падал свет от огня в очаге.

Зачем богатой женщине посещать низкопробную таверну? Да и для любовных встреч место не очень подходящее — если здесь и в самом деле речь идет о супружеской измене.

Филиппа расстегнула пряжку у шеи и бросила плащ на кровать. Вырез ее платья из голубой венецианской парчи был украшен вышивкой, оттенявшей длинную гордую шею и высокую округлую грудь, которую лишний раз подчеркивали блеск и игра теней атласной ткани.

Криспин едва не испытал жалость к столь красивой девушке и задался вопросом, отчего Уолкот со всеми своими засовами и запорами не сумел удержать под замком собственную супругу.

На нее набежала тень, и в поле зрения появился мужчина. Он встал за спиной Филиппы и без лишних разговоров провел рукой у нее по затылку. Лицо у него было смуглое, с широким неприятным ртом и маленькими глазами. Незнакомцу не помешало бы побриться да и, пожалуй, помыться, коль скоро его волосы свисали сальными, скрученными прядями.

Внимание Криспина было приковано к лицу девушки. На нем не отразилось ни вожделения, ни привязанности; она упорно не отводила взгляд от какой-то точки на полу, даже не приподняв полуопушенные веки. Криспин ожидал увидеть совсем иное выражение. «Вот так свидание, нечего сказать!» — подумал он.

Мужчина накинулся на шнуровку ее платья на спине. Он тащил и дергал, от чего Филиппа шаталась, как соломенное чучело, но при этом она не выказывала никакого желания помочь ему. Он зарычал, грубо ущипнул ее за шею, на что она только поморщилась, однако больше ничем не выдала, что замечает его действия. Смуглая ладонь скользнула по кремовой коже в передний вырез и принялась тискать грудь. Наконец шнуровка поддалась, длинные пальцы хищно ухватили ткань и сдернули платье с плеч, открыв взгляду белую рубашку. Крупные руки гладили, щипали и мяли гладкую кожу. В ее глазах наконец мелькнул крошечный намек на нетерпение… или все же это было раздражение? Мужчина резко дернул вниз ночную рубашку. Раздался треск рвущейся материи, и перед глазами Криспина вдруг вынырнули две белые, увенчанные розовыми сосками груди.

Башмак тут же соскользнул со ступеньки.

— Тьфу ты, пропасть!

Уцепившись согнутой в локте рукой за лестницу, Криспин немножко покачался на весу, отдуваясь и приходя в себя. Затем уперся лбом в мокрую древесину и замер. Тихо. Никто его не услышал, не поднял тревогу. Да, эти двое более чем заняты, сомневаться не приходится. Криспин тряхнул головой. Давненько не выпадало на его долю видеть столь красивую женщину в нижнем белье. Он опасливо подтянулся и, неловко переставляя ноги на лестнице, спустился на землю.

Так-так. Филиппа Уолкот, стало быть, и правда изменница. Сомнений нет. Надо же, как быстро удалось отработать шесть пенсов. Жаль. Можно было бы и подольше потянуть, нагнать себе плату повнушительнее…