Джасмин чувствовала себя так, словно дверь склепа захлопнулась у нее перед носом. Если она решится опубликовать свой рассказ, собственные слова погубят ее. Они сделают ее предметом скандала, гораздо более громкого, чем тот, что связан с именем леди Аманды. Джасмин согласилась с решением мистера Майерса придержать статью и пообещала непременно известить его о своем окончательном решении.

Джасмин содрогнулась при мысли о том, что ее ждет гораздо большее публичное унижение, чем на балу у леди Кларедон. И все же, каждый раз закрывая глаза, она видела обнявшихся Аманду и Ричарда и слышала горькие рыдания сестры Томаса.

Лишь одна слабая надежда поддерживала Джасмин. Солидная газета должна опубликовать ее рассказы о племени аль-хаджид, и это наверняка смягчит удар. Все зависело от того, завоюет ли она уважение в качестве иностранного корреспондента в Египте, перед тем как разразится скандал. Возможно, тогда люди проявят большее понимание пли хотя бы не станут слишком строго судить ее.

Джасмин оставалось лишь надеяться.

Все должно решить это путешествие. Уважение и признание зависели от публикаций ее рассказов в газете. Джасмин необходимо было воспользоваться представившейся возможностью. В ее запутанной жизни, наконец, наметилось верное направление. Такие ценности, как замужество и семья, были недостижимы. Джасмин слишком пугала перспектива стать женой торговца, а мечта найти мужа среди представителей высшего света казалась несбыточной.

Эта самая мысль слегка притупила радость Джасмин от наступления нового дня. Словно проткнутый шарик, она стремительно летела вниз.

– Я верблюд в табуне арабских скакунов, – пробормотала девушка, глядя на пенистые волны.

– А вот я так не думаю. Верблюды имеют обыкновение плеваться, а ты ни разу не плюнула в меня с того самого момента, как тебе исполнилось девять лет.

Уверенный голос Томаса прервал ее отнюдь не радостные размышления, и Джасмин покраснела. Ей необходимо поскорее надеть на себя маску безразличия. В воздухе повисло тягостное молчание. Томас облокотился о перила, сведя к минимуму разделявшее их расстояние. Джасмин напряглась, но она знала, что попытка отодвинуться будет расценена Томасом как сигнал к отступлению. Джасмин не могла позволить ему одержать верх.

– А еще верблюды ужасно упрямы. Совсем как ты, Джасмин, – заметил он.

Уязвленная, девушка обернулась. В зеленых, как море за кормой, глазах Томаса плясали озорные искорки, а в уголках чувственных полных губ играла улыбка. Шляпы на Томасе не было, отчего он выглядел немного плутовато. Томас был расслаблен и впервые с их встречи на балу казался таким же юным и беззаботным, как в то время, когда они были детьми. Он выглядел свободным, словно, уехал из Англии, сбросил с себя какой-то непомерный груз.

Поправив шляпку, Джасмин сделала вид, что не заметила вопроса.

– Я никогда не имела дела с верблюдами, но могу сказать, что твои наблюдения в большинстве своем верны, кроме одного. Я вовсе не упряма. И уж наверняка гораздо симпатичнее верблюда.

– Да, ты скорее напоминаешь ослицу, – согласился Томас.

О вежливости было забыто. Джасмин приготовилась уже сказать в ответ что-нибудь обидное, когда Томас рассмеялся и приподнял ее подбородок одним пальцем.

– Ты гораздо, гораздо привлекательнее любого животного. Успокойся, Джас, хотя я и обожаю этот восхитительный розовый оттенок, который приобретает твое лицо, когда я дразню тебя. Тебя очень легко вывести из себя.

– Да, твоим друзьям очень нравится это делать, – пробормотала Джасмин. – Уж они-то точно называют меня Коричневым Скорпионом.

– Разве мы не говорили о том, что ты недооцениваешь скорпионов? Коричневые скорпионы приносят удачу. Так мне сказали, когда много лет назад я купил вот это. – Томас выудил из кармана амулет и положил его себе на ладонь. – Я взял его с собой на счастье.

Джасмин бросила беглый взгляд на амулет.

– По словам твоей матери, коричневые скорпионы приносят лишь несчастье.

Томас убрал амулет в карман.

– Как бы мне хотелось, чтобы той ночи никогда не было в твоей жизни.

Теплые ладони легли на плечи Джасмин и развернули ее. Однако Джасмин не собиралась смотреть на Томаса.

– Джас, взгляни на меня. – Томас приподнял голову девушки за подбородок. В его голосе слышалась нежность. – Я не жалею ни о чем, что случилось в ту ночь, кроме отвратительного поведения моей матери. И понимаю причины, побудившие тебя начать в печати войну против моей семьи.

Джасмин прерывисто вздохнула. Ну почему она так реагирует на Томаса? Ее вновь охватило это странное ощущение. Словно ее кожа стала вдруг чрезвычайно чувствительной, а кровь быстрее побежала по жилам, опаляя их огнем. А причиной тому единственное прикосновение. Они не должны стоять так близко. Джасмин сделала шаг назад.

– Я нарушила правила. Поэтому твоя мать возненавидела меня. Если бы я оставалась там, где, по ее мнению, мне самое место, она, возможно, относилась бы ко мне с теплотой, если такое чувство вообще ей знакомо. Она старалась бы держаться в рамках приличий, хотя и отпускала бы время от времени едкие замечания за моей спиной.

Томас ничего на это не ответил. Общество диктовало правила: как сервировать стол, какие слова употреблять в беседе, как одеваться. Оно особенно выделяло происхождение и социальное положение. А Джасмин было что скрывать от Томаса, хотя он даже не подозревал об этом. Станет ли он сторониться ее так же, как и его друзья, если вдруг станет известно ее истинное происхождение? Шарахнется ли он от нее в ужасе, если узнает, что она росла в борделе? Вспомнив о статье, хранящейся у мистера Майерса, Джасмин глубоко вдохнула, а потом спросила:

– Знаешь, почему я явилась на бал без приглашения?

– Почему же?

Джасмин облокотилась о перила и устремила взгляд на безбрежную гладь моря, в которой отражалось лазоревое небо.

– Я родилась в Египте, но никогда не считала эту страну своим домом. У меня остались о нем воспоминания, которые… лучше забыть. С того самого момента, как я приехала в Англию, мне хотелось стать англичанкой, войти в общество. Все они так похожи между собой. У них одинаковые манеры, одежда, поведение. Их можно перемешать, как пешки на доске, и разница будет незаметна. Моим самым большим желанием было стать одной из этих восхитительных, блистательных пешек. Вот почему я явилась на бал. Не для того, чтобы оскорбить кого-то, нет. Это было нужно мне лично Я хотела хотя бы на несколько мгновений стать одной из вас. Никем не замеченная, я бы смешалась с гостями. У меня все получилось бы, если… – Джасмин осеклась.

Томас выглядел ошеломленным.

– Если бы я не привлек к тебе внимание… – начал он.

– Я хотела только посмотреть, побыть немного среди гостей, а потом уйти. Всего десять минут. Я не охотилась за женихом и вовсе не собиралась танцевать. Но ты настоял. – Джасмин тихо вздохнула. – Иногда я оглядываюсь назад, желая, чтобы той ночи никогда не было. Но потом я вспоминаю, что сожалеть глупо. Мы с тобой вовсе не одинаковые шахматные фигуры, Томас, и мы стоим не на одной доске. Я могу одеваться, как дамы из высшего света, так же вести себя, посещать те же театры, наносить визиты. Но мне никогда не найдется места на вашей доске. Я черная пешка среди белых. Мне нужно найти свой путь. Я устала делать вид, что я та, кем никогда не смогу быть.

– Тогда будь собой. Ведь на том балу меня привлекла ты настоящая, – заметил Томас.

– Настоящая, я нажила себе врага в лице твоей матери.

– Но я тебе не враг, Джас. Разве мы не можем попытаться стать хотя бы друзьями?

– У тебя уже есть друзья, – возразила Джасмин, вглядываясь в лицо Томаса. Увидев выражение его глаз, она осмелела: – И любовница тоже.

– Больше нет. Мы с Шарлоттой расстались. – Заметив на лице Джасмин растерянность, Томас добавил: – Я начал уставать от нее, так что все к лучшему.

– И часто ты устаешь от женщин? – не удержалась от вопроса Джасмин.

– От определенных женщин. Но не от тебя. Мне кажется, ты никогда бы мне не наскучила. Ты удивительная. Так что? Будем друзьями?

Губы Томаса вдруг оказались угрожающе близко, а в его обжигающем взгляде вспыхнула решимость.

– Быть друзьями очень приятно, не так ли? – тихо произнес он.

Джасмин вся горела от теплого прикосновения Томаса, от желания, горящего в его глазах.

– Что ж, – выдохнула она, – давай попробуем.

Девушку охватило возбуждение, смешанное с изумлением, когда ладонь Томаса нежно обхватила ее щеку, а его пальцы прижались к ее коже. Лицо Томаса было гладко выбрито. Джасмин могла пересчитать каждую длинную ресничку, обрамляющую его глаза. Он был так красив, что у девушки перехватило дыхание.

Губы Томаса приблизились, а на его шее бешено пульсировала жилка.

– О, Джас, – выдохнул он.

В одном-единственном слове сосредоточилось все: надежда, тоска и желание, одолевавшие Джасмин. С тихим вздохом он поцеловал ее.

И она пропала. Вот уже в который раз.

Поцелуй был подобен восходу солнца. Он источал нежное тепло зари, пришедшее на смену горькому холоду ночи. Вначале немного игривый, он становился все глубже, слаще и упоительнее. Губы Томаса действовали все более требовательно. Его язык раздвинул губы Джасмин и неспешно проник в рот, подчиняя его обладательницу себе и лишая ее воли. Джасмин вцепилась в плечи Томаса, боясь утонуть в нахлынувших на нее ощущениях. Девушка раскрылась навстречу страсти Томаса и отдалась ей, прижавшись к нему, желая впитать его близость каждой клеточкой.

Глухой стон сорвался с губ Томаса. Он обхватил талию девушки сильными руками и прижал ее к себе. Теперь характер поцелуя изменился. Томас любовно покусывал губы девушки, и каждое такое прикосновение пробуждало в ее теле чувственную дрожь. Языки молодых людей сплелись в страстном танце, призывающем забыть обо всем на свете.

Поцелуй Томаса заставлял Джасмин чувствовать себя напряженной и невероятно возбужденной, словно мир вдруг стал совсем новым, свежим, полным надежд и возможностей. Джасмин оказалась будто бы заключенной в теплый кокон. Никого больше не существовало в этот момент. Один лишь Томас. Он и в самом деле испытывал к ней какие-то чувства. Должен был испытывать.