Ивка ошеломлённо слушала хозяйку дома. Ей даже в кошмарах не мог привидеться такой приём.

– Но послушайте, мы любим друг друга, – выдавила из себя Иванна.

– Я тебе своё слово сказала. – Мария Савеловна вытянула шею и посмотрела в сторону кухни. – И только попробуй пожаловаться сыну. Я скажу, что ты всё выдумала. – На её лице расцвела приветливая улыбка.

Иванна не оборачиваясь, поняла, появился Данила.

Остаток вечера она держалась изо всех сил. Мария Савеловна рассказывала смешные случаи из детства сына, хладнокровно выслушала сообщение об их решении соединить судьбы.

– Сынок, что-то наша гостья невеселая, может, болит что-то? Или она не рада твоему предложению?

Данила встревожено посмотрел на Иванну.

Та проглотила ком, стоящий в горле и тихо произнесла:

– Немного устала на работе. А предложению рада, о таком мужчине, как ваш сын, Мария Савеловна, можно только мечтать.

Она увидела посветлевшее лицо Данилы и отвернулась от мгновенно налившихся злобой глаз Марии Савеловны. К концу вечера Ивка и впрямь почувствовала себя больной.

– Спасибо за гостеприимство, всё вкусно. Я хотела бы поехать домой, – сказала она, чувствуя себя без сил.

Возле своего дома еле сдержала слезы, отвечая на прощальные слова Данилы.

В кухне за столом мать пила чай со своей давней подругой Катериной.

– Что-то ты быстро вернулась с торжественного ужина, – заявила тётка.

– Голова разболелась, да и день выдался трудный. Я пойду лягу.

– Иди, конечно. Санька уже спит. А мы с Катей ещё почаевничаем.

Иванна умылась холодной водой, но ощущение прилипшей к ней мерзости смыть не удалось. Она горько заплакала. Открыла душ и уселась в ванну. Упругие струи обтекали тело и смывали слёзы вместе с болью.

«Я не собираюсь сдаваться», – разозлилась Иванна.


На следующий день они подали заявление в загс в районном центре Сайда. Регистрацию назначили на двадцатое декабря.

А в конце ноября Иванну и Арсения вызвал главврач. Они закрыли фельдшерский пункт и отправились на ковер к начальству. Возле двери главврача просидели больше часа. Дверь кабинета открылась. Завполиклиникой Мария Ивановна оглядела их и кивнула: «Заходите».

– Иванна Леонидовна, вы хотите работать в Потапово?

Ивка непонимающе округлила глаза.

– Конечно, мне нравится моя работа.

– А почему вы, тогда грубите больным? Не выполняете свои служебные обязанности? Да ещё и втридорога приторговываете лекарствами!

– Что? Я никогда не грубила пациентам, а тем более не торговала лекарствами, – возмутилась Иванна.

– Три недели назад пришла первая анонимка, потом ещё две. Анонимки мы не рассматриваем, но звоночек неприятный. А вот два дня назад получили письмо с подписью. Две бабульки из вашего села написали о безобразиях, творимых медсестрой. Они сообщали, что врач позволяет Иванне Леонидовне торговать лекарствами.

– Мария Ивановна, но это же полное вранье, – воскликнул Арсений Петрович, вскочив со стула.

– Сядьте. Я позвонила на прежнее место работы Иванны Леонидовны. Её прекрасно охарактеризовали, ни одного нарекания за десять лет. Проверку провести все-таки придётся. А вы, Иванна, если чем-то насолили этим пенсионеркам, поговорите с ними. Если письма будут продолжаться, это будет ударом по вашей репутации. И поверьте, вас могут уволить.

– Я ни с кем не ссорилась и не могу догадываться, кто написал кляузу.

– А у вас, Арсений Петрович, есть идеи, догадки? – поинтересовалась завполиклиникой.

– Нет, – растерялся врач.

– Не положено, но я назову вам фамилии бабушек, а вы вежливо поговорите с ними и узнайте, почему они клевещут на вас. – Мария Ивановна достала лист бумаги из папки. – Галина Семеновна Таратута и Полина Григорьевна Леднева. Вам что-то говорят эти фамилии?

– Да, к сожалению, – стиснула зубы Иванна. – Я поговорю с ними.

– Может, просветите нас? Кажется, вы всё поняли, – хмыкнула Мария Ивановна.

– Это личное. – Опустила голову Ивка.

– Вы не хотите сохранить работу?

Иванна вздохнула.

– Я выхожу замуж, но будущая свекровь против нашего брака. Она пригрозила устроить мне неприятности. Эти бабушки – её лучшие подруги.

– А ей что вы сделали? – Арсений Петрович удивлённо посмотрел на медсестру.

– Я сама хотела бы это узнать. Она меня с детства недолюбливала.

– Так, ладно, разбирайтесь со своими бабками. Прямо мексиканские страсти, – озадачилась Мария Ивановна. – Но чтобы писем больше не было. Идите.

Назад в Потапово они ехали молча. Иванна не представляла, как она будет разбираться с подругами Марии Савеловны.

– Вам не нужно с ними разговаривать. Я сам пообщаюсь с этими женщинами. Тем более, что Леднева завтра придет на перевязку.

– Не надо вмешиваться, Арсений, эти бабушки способны потрепать нервы.

– Вы не сможете спокойно беседовать с ними, эмоции не позволят. Доверьтесь мне, я улажу конфликт. – Врач не стал сообщать коллеге, что собирался потолковать и с будущей свекровью Иванны. Вряд ли молодая женщина одобрила бы его намерения.

На следующее утро в медпункте Полина Григорьевна бледнела, слушая мягкий баритон молодого врача.

– Вы осознаете, что вас могут привлечь за клевету, и на старости лет вместе с подругой сядете в тюрьму?

– Но, Маша сказала: ничего страшного не будет. Выгонят Ивку из Потапово и всё, – лепетала женщина, вытирая обильный пот носовым платком.

– Обвинять человека в нарушении служебных обязанностей, в торговле лекарствами для вас пустяк? Вы понимаете, что если Иванна Леонидовна подаст на вас в суд, защищая свое доброе имя, то казенное жилье вам обеспечено.

– Мы попросим прощения у Ивки, – всхлипнула перепуганная Полина Григорьевна.

– Этого мало. Написали кляузу, имейте мужество ответить за свои поступки. Завтра вместе с Таратутой отправляйтесь в Сайду к главврачу и всё ему расскажите. Только так избежите наказания.

Полина Григорьевна вышла из помещения фельдшерского пункта, не чуя под собой ног. Она торопливо засеменила по улице к своей давней подруге Галине.

Иванна на улице столкнулась с тёткой Полей. Женщина вздрогнула, увидев её.

– Ты это, прости нас, Ивка, мы повинимся главврачу.

– Замечательно. Вы чуть не лишили меня работы.

– Извини, не знаю, каким местом мы думали, выполняя просьбу Марии. Не любит она тебя, не даст вам с Данилой спокойно жить. – Полина Григорьевна покосилась на собеседницу.

– Спасибо, что предупредили, я понимаю, вы не хотели мне плохого, – лукавила злая Иванна, но она надеялась: тётя Поля раскаивается.

Вечером за вечерним чаем Ивка решилась вызвать мать на откровенный разговор.

– Мам, скажи честно, что произошло у тебя с матерью Даньки? Почему она с детства меня ненавидит?

– Зачем тебе знать прошлые дрязги? – Елизавета Павловна выпрямилась и отложила вязание.

– Ваше прошлое мешает моему настоящему, – возмутилась дочь, с досадой швырнув чайную ложку в пустой стакан. Стекло жалобно звякнуло. Иванна взяла конфетную обертку и смяла её в руках.

– Что она сделала?

Ивка рассказала о подмётном письме подружек Кузнецовой.

– Узнаю Машеньку, всегда предпочитала чужими руками действовать. Сто лет назад мы учились в одном классе и даже слыли подругами. Вернее, я была одной из её подчиненных. У Маши в детстве выявили ревматизм сердца. Ты видела Кузнецову, она и сейчас красива, а в юности Машенька выглядела принцессой из сказки. Бедную больную девочку обожали родители, учителя носились с ней, как с писаной торбой. Маше нельзя напрягаться, бегать, работать, с ней можно только ласково, по-хорошему. Она быстро усвоила, болезнь даёт ей большое преимущество. Все её прихоти и капризы мгновенно исполнялись. Перечить даже никто не думал. Маша всё делала с улыбкой на ангельском личике, руководила действиями друзей и одноклассников, как прожженный иезуит. Никому даже в голову не приходило, что она из всего извлекает выгоду для себя. И я долго не замечала, пока глаза не открылись. Мне хорошо давалась литература, Маша попросила написать заметку о ветеранах к девятому маю. Сказала: «Проверим, какой из тебя будущий журналист?» Представляешь, дочь, я мечтала о журналистике!

Ивка удивлённо посмотрела на мать: «Вот это фокус, никогда бы не подумала. Я совсем не знаю её».

– Потом была ещё одна просьба и ещё. Она хвалила меня, и я старалась, строчила одну заметку за другой. А в конце года на школьную линейку приехали из областной газеты и вручили грамоту и приз молодой журналистке Марии. Мы не выписывали эту газету, я отыскала несколько экземпляров в библиотеке. Оказалось, все мои опусы напечатаны в этой газете.

– Ты поговорила с ней?

– Ага. До сих пор помню. В классе сунула ей под нос газету и спросила: «Зачем она под своим именем отсылала мои работы?»

Машенька безмятежно улыбнулась и громко сказала: «Представляете, Лиза только болтала о журналистике, а я писала. Теперь она завидует мне и клевещет. Нехорошо Лиза, не по-дружески поступаешь!»

Я, как идиотка, от такой наглости только рот раскрыла. С тех пор мы не разговариваем. А после школы я уехала поступать в институт и провалилась. Маша всем в селе говорила, что такая бездарность, как Лизка, и не могла поступить. Потом в Потапово приехал молодой ветеринар Леонид Самошин, и я потеряла голову. – Мать усмехнулась. – И не только я. Ещё две дуры, в их числе и Маша, проходу ему не давали.

– Господи, что вы в нём нашли? – удивилась Ивка, вспоминая облезлого, плешивого отца.

– Я сейчас покажу тебе. – Елизавета Павловна пошла в дом. Минут через десять она вернулась, держа в руках старый фотоальбом.

Ивка открыла потертую велюровую обложку альбома. С первой страницы на неё с улыбкой смотрел обаятельный красавец. Она перевернула ещё несколько снимков. Этот же парень снят с гитарой в руках на лавочке, а здесь он в поле среди ромашек.

– Не может быть! Я не помню его таким.