Лукас показал на обезьяну:

— Смотри, какие большие глаза, как у мамочки.

— Муравьи дружно строили свой дом, — читала я, — но пришел муравьед и съел их всех. — Иллюстратор добавил таких подродностей, что мальчики вскрикнули. — После этого он стал очень сонный и забыл, что в диких джунглях надо внимательно смотреть по сторонам.

— Ооо, — протянул Феликс, — змея его обнимает.

Внизу открылась и закрылась дверь. Портфель Натана ударился об пол с глухим стуком. Ева побежала в свою спальню, откуда плыли звуки рок-музыки. Через всю последнюю страницу была распластана полосатая шкура, блестели белоснежные клыки. Тигр прыгнул на удава.

— Что, мамочка, — спросил Феликс, — всегда кто-то всех съедает?

— Да, — оскалился Лукас, — вот так. — И он вцепился зубами в руку брата.

Натан крикнул, что хочет есть. Я сбежала вниз, взяла из холодильника блюдо с готовыми куриными грудками в грибах, засунула его в холодильник и включила таймер. Ева закончила стирку, так что я взяла корзину и отнесла ее наверх на лестничную площадку, где стояла гладильная доска.

До появления в доме Евы Натан сам гладил свои рубашки. Однажды он обжегля и пришел ко мне, покывая руку, на которой алела длинная полоса: «Что мне делать?» Я держала его руку под струей ледяной воды, сделала ему чай и каждый час спрашивала, не стало ли ему лучше. Через несколько дней я заметила, как он изучает свой ожог и подслушала телефонный разговор с Поппи: «Это было ужасно неприятно». Потом струпья отпали, оставив саблевидный шрам. Поппи сказала мне: «Папа посмеялся, когда узнал, что в медицинских учебниках этот вид ожога называют «синдромом домохозяйки»».

Я вернулась вниз. Натана не было в кабинете, и я прошла в гостиную. Он сидел на стуле около французского окна и смотрел в темноту за окном в сторону кустов сирени. Вид у него был отсутствующий. Волосы на затылке взъерошены. На кухне пронзительно запищал таймер. Я сделала шаг в комнату.

— Натан?

Он вздохнул, словно ему помешали.

— Да? — Он взглянул на меня. — В чем дело?

После ужина Натан засучил рукава и занялся бокалами, слишком деликатными для посудомоечной машины. Было уже поздно. Он обмотал кухонное полотенце вокруг бедер и натянул резиновые перчатки. Натан работал, как всегда, методично, ополаскивая горячей водой каждый бокал и выставляя их в ряд на сливную доску около раковины. Я стряхивала воду с бокалов и, насухо вытерев тряпочкой, переставляла на поднос.

— Натан, что бы ты сказал, если бы я вернулась к работе на полную ставку.

— Ты опять о своем, — скала Натан.

— Опять.

Несколько лет назад Таймон, мой босс, вызвал меня в свой кабинет в «Вистемаксе». На его двери висела табличка «Редактор Викенд Дайджест». Я запомнила кривую букву «Д». Таймон, воображавший себя кем-то вроде Гордона Гекко, был в костюме в тонкую полоску и широких подтяжках. «Послушай, мы хотим, чтобы ты перешла на место Роуз». Он никогда не утруждал себя предварительным вступлением. Моя юбка была которкой, кожа ног отполированной. Мои каблуки были высокими, а волосы блестели. Благодаря туши и серым теням мои глаза казались бездонными и манящими. Я мечтала об успехе и управляла своей жизнью без особых усилий. «Вы увольняете Роуз, Таймон?» Он окинул меня своим взглядом в стиле Гекко: «Ты прекрасно знаешь, что это значит. Ты давно этого ждала».

Накануне вечером Натан проскользнул в мою постель, дрожа от волнения. Он расстался с Роуз. В то время у него не было ни малейшего желания жениться на мне, но он жаждал трансцедентной любви. Он так глубоко заглядывал в мои глаза, словно собирался просканировать череп, вызывая во мне растущее чувство неловкости. Натан был забавен, нежен и очень вежлив; гораздо вежливее моих предыдущих любовников. «Ты не возражаешь?» «Ты позволишь?» Когда мы перешли к объятиям на моей дешевой двуспальной кровати, я сказала себе, что Роуз не заслуживает его.

Таймон начертил идеальный круг в своем блокноте. «Испытательный срок в шесть месяцев. Да или нет»?. «Да».

Я приступила к своим обязанностям в новой должности, дрожа от возбуждения. Абрахам Маслоу был прав, когда, составляя свою пирамиду, поместил в ее основание не только потребность в еде, тепле, сексе и безопасности. Жизненно важно было получить уважение коллег. И самоуважение, конечно. Шесть месяцев спустя я получила одно из этих писем: «Ваш испытательный срок близится к концу. Хотя мы по достоинству оценили Ваши усилия, мы решили не придлагать назначать Вас на эту должность. Если Вы готовы рассмотреть альтернативные предложения… и т. д.». На этот раз Таймон даже не потрудился пригласить меня в свой кабинет.

Некоторое время я решала, как сообщить о своем увольнении. В конце концов я засунула письмо в коробку с «семейной историей» Натана между аккуратных папок с фотографиями свадьбы Поппи и крестин дочери Сэма и Джилли. Натан потребовал объяснить, почему я положила письмо туда, а я сказала, что нет смысла поднимать тему о моем увольнении. Он вышел из себя, проклинал «Вистемакс», метался по комнате. Я наблюдала за ним и чувствовала учащенное биение сердца в моем беременном теле. Жизнь Натана потеряла свою размеренность, его семья распалась. Я знала, что сожаления о потере гармонии и чувство вины рвут его на части.

Натан поставил последний бокал на сливную доску. Хлопья пены лежали на его запястьях, пальцы казались радужными.

— Ты не очень удачно выбрала время, Минти. Уже поздно. — Пауза. — Почему?

Опять вспомнилось лицо Деб.

— Я не думаю, что работать только часть недели, является хорошей идеей.

Он вытащил пробку и наблюдал, как грязная вода стекает вниз.

— Но ты нужна мальчикам. Мне кажется, сейчас мы достигли хорошего баланса.

— Мне нужно работать и я считаю, будет правильно, если я выйду в «Парадокс» на полный рабочий день.

Он кивнул и вытер раковину.

— Что ты считаешь своим приоритетом?

— Все будет хорошо, Натан, я обещаю. Это не так уж сложно. Сотни жанщин так живут. — Я скользнула руками вдоль его талии и заставила повернуться ко мне лицом. — Ты не удивлен?

— Нет. — Он отодвинулся от меня. — Я предполагал, что ты будешь думать в этом направлении.

— Не заставляй меня чувствовать себя монстром, отказывающимся от собственных детей! Что я делала неправильно? Они сидят у меня на коленях, растут, я смотрю, как они учатся летать!

— Разве ты вкладываешь все сердце и всю душу в наших сыновей? — Натан посмотрел на меня долгим взглядом, в котором отразились все наши противоречия. — Я устал. — Он потер глаза. — Пойдем спать.

Я пытылась прочесть выражение его лица. Что я сказала такого, что настолько его расстроило? Когда я потеряла свою власть над Натаном, который когда-то с такой готовностью бросился ко мне в руки? Я нажала выключатели один за другим, и кухня погрузилась в темноту.

— Я решила, Натан.

— Ну, чтож, — сказал он с порога. — Ты решила.

— Ради бога, — произнесла я, — не говори так, словно я убиваю вас всех.

Он повернулся ко мне спиной.

— А ты… — гнев прорвался сквозь усталость, — никогда не бываешь удовлетворена.

Он взял себя в руки и заговорил низким, просящим голосом:

— Минти, разве мы не можем просто довольствоваться тем, что у нас есть? — Он притянул меня к себе и зарылся лицом в мои волосы. — Давай не будем из-за этого ссориться.

Ссора могла вылиться в бессонную ночь. В моем руководстве говорилось, что некоторые вопросы можно решить только путем сессии переговоров. Я не хотела, чтобы вопрос о моей работе, развиваясь по спирали, превратился из незначительной проблемы в ядерную катастрофу.

Я поцеловала Натана в щеку:

— Давай.

Глава 4

— Вчера вечером Роуз показывали по телевидению. Конечно, это был всего лишь один из кабельных каналов, но тем не менее…

Натан был на обеде в «Вистемакс», одном из многих в преддверии Рождества. В такие вечера он возвращался домой о облаке ароматов сигар и коньяка с мятной шоколадкой в кармане. «Ментол для Минти». Успешный и довольный собой, он предлагал мне отведать этот плод с древа корпоративной жизни.

Я сидела на диване с подносом на коленях и читала начальные титы «Чудес Роуз Ллойд». Близнецы спали, Ева вышла прогуляться. Я знала об этой программе. Поппи сообщила о ней, когда позвонила пригласить нас на воскресный обед. «Это так здорово. Мама использует эту идею, представляя новые Семь чудес света. И они позволили ей самой решать, о чем рассказывать». Из моего опыта телевизионного производства я знала, что это, мягко говоря преувеличение, но Поппи никогда не забывала, на чьей она стороне. «Она там везде побывала, разве это не удивительно!»

После короткой паузы я ответила: «Это замечательно». Поппи взвесила мою искренность и, видимо, сочла ее приемлемой. «Так вот насчет обеда. Это наша годовщина, и мы подумали… Так здорово быть замужем, правда?» Поняв, что эта тема ведет ее в зыбучие пески, она задала вопрос о самочувствии недавно отравившегося Феликса. Она закончила разговор, говоря: «В час дня. И, Минти, если захочешь потратить это время на себя, просто пришли к нам папу с близнецами».

Я не собиралась смотреть программу Роуз. В самом деле. Но сейчас я сидела здесь, уделяя больше времени титрам на экране, чем тарелке тертой моркови с кусочками помидора, заправленной низкокалорийным соусом. Сколько времени прошло с тех пор, как я видела ее в последний раз? два, три года? В моем случае это было не важно, мне не нужно было видеть ее, все равно Роуз и ее тень были так же надежно пришиты ко мне, как к Питеру Пэну.

Я не могла решить, желаю ли я видеть ее старой и костлявой, усугубляя мою вину перед ней, или цветущей, какой она появилась на экране. Я тщательно проинспектировала каждый сантиметр ее лица. Роуз выглядела замечательно и уверенно, как женщина, сама распоряжающаяся своей жизнью. Раз Роуз выглядит так хорошо, возможно, она уже не страдает; значит, баланс сил несного выровнялся. С другой стороны, напомнила я себе, эта женщина обсуждала план сада с моим мужем.