— Давай, Феликс. — Волна ударила в борта ванны, когда он выскочил из нее, как воздушный пузырь. — Осторожно.

Не обращая внимания, он уткнулся лицом мне в плечо, терся носом и ржал, как пони, о которых он так любил читать.

— А я у мамы.

Мгновенно Лукас отвернулся от Евы и стал толкать мои колени.

— Слезай! — приказал он брату.

Ева смотрела. Она любила наблюдать за нами и вела реестр моих промахов, воображая, что я ничего не замечаю. Это давало ей бесконечный материал для обсуждения со своими подругами, и больше всего ей нравилось, когда мне не удавалось подняться над ее строгими понятиями о хорошем материнстве.

Что Ева могла знать? Мы с Натаном создали двух корчащихся существ, дерущихся за место у меня на коленях; тощие конечности, взрывы хриплого смеха или смертельная опасность, бесконечная жажда тепла и любви. Они были логическим следствием моей тоски по той прекрасной и гармоничной семье. Но даже Ева занала, когда надо заканчивать представление. Она чувствовала, когда я устала или в плохом настроении. Я отстранилась от настойчивых близнецов. Сейчас я не могла мириться с их потребностью полностью заполнить мое сознание, присвоить все мое время и силы. Тогда я снова попала бы в ловушку, не имеющего выхода. Приходилось искать спасения в введении строгих правил, составлении списков, стремлении к совершенству.

В тишине моей собственной спальни я сняла шапочку с головы и внимательно осмотрела лицо и волосы — ежедневная проверка границы, где по словам Пейдж жена и мать, которая была «очень секси», превращалась в «женщину, хорошо, выглядевшую для своего возраста». Существенная разница. Я прошла в ванную. Одним из моих первых достижений после рождения близнецов было настоять на строительстве отдельной ванной для нас с Натаном. В результате Натан пожертвовал своей гардеробной и пришлось проделать дыру в стене. Сначала Натан казался потрясенным.

— Мы не можем этого сделать, — сказал он.

— Почему нет? Считаешь, что эта стена священна? — было 5.30 утра, близнецы просыпались рано. — Нам же надо где-то мыться.

Натан сел в постели с Феликсом через плечо.

— Раньше нам это всегда удавалось.

Нам. Я проигнорировала это короткое слово, имевшее такое большое значение. Я наклонилась и почеловала сначала Феликса, потом Натана.

— Хорошо, — согласился он. — Пусть будет новая ванная.

Если быть честным, Натан мог бы сказать, что ему очень понравилось — мрамор, медового цвета травертиновая плитка, блеск зеркала из нержавеющей стали, ванна в нише.

— Вот видишь, — поддразнила я его.

— Я готов довольствоваться мелочами, — улыбнулся он.

— В таком случае, ты получишь множество приятных мелочей. Новые ковры, шторы…

Я зашла слишком далеко, его улыбка погасла.

— Мы должны быть осторожнее, Минта. Сейчас мы не можем себе позволить ничего лишнего.

Я поцеловала его в губы долгим поцелуем Иуды:

— Обещаю.

Четыре года ушло, чтобы дюйм за дюймом тайно проникнуть во все поры, провести незаметно ремонт (то перекраска стены в спальне, то замена стульев) и добиться превращения дома Натана и Роуз в дом Натана и Минти.

В дни, когда мы с Роуз были друзьями, когда она была моим боссом — редактором книжного раздела в «Викенд Дайджест» — а я была ее заместителем, она околдовала меня сказочной жизнью ее дома. Я и сейчас вижу ее: склонившая голову над книгами или распечаткой статьи, прижимающая кружку с кофе к груди, перечисляющая те абзацы, что она вырезала или сократила по каким-либо соображениям. Петрушка поймала мышь. Ната купил мне белый пенстемон, и я высадила его среди лаванды. Протекла стиральная машина. Я представляла, как сера пена растекается по кухонному полу, как мелькает швабра, чтобы вытереть ее, как кивают колокольчики пенстемона на ветру. Я слушала семейные истории с их намеками и недосказанностью. Вопрос Поппи к брату: «А ты когда родился?». И ответ рассудительного Сэма: «Да уж пораньше, чем ты». Семейные фотографии Джейн в коробке из-под шоколада. Когда-то мне было это чуждо, как красивая картинка из книги. У меня нет семьи, и я о ней не беспокоюсь, сказала бы я Роуз. И я не хочу детей. Зачем вешать жернов себе на шею?

Тогда мне хотелось спросить ее, есть ли что-то, что они упустили? А когда наконец спросила, Роуз засмеялась тихо и счастливо:

— Нам нечего было упускать.

Что бы она ответила сегодня? Я никогда уже не узнаю. Я никогда не встречу ее в кафе и не буду сопровождать в прогулках по парку, которые она так любила. И не подниму трубку телефона, чтобы спросить: «А как ты думаешь…»? Никогда не увижу ее перед стопкой книг, просматривающей ее с жадностью ребенка, допущенного к лотку с леденцами. Между нами лежит глубокая темная пропасть молчания, таящая в зловещей глубине боль и предательство.

Глава 2

Ужин проходил хорошо. На холодильнике висело расписание: 8.15 — приходят гости; 9.00 — садимся за стол… Расписания имели решающее значение для моего душевного спокойствия. Нас было всего десять — число позволяющее гостям перебрасываться замечаниями друг с другом, когда замирала общая беседа, и избегать минут неловкого молчания. Список гостей начинался с руководства «Вистемакс», но отображал мою философию отношений, так что мои усилия не были потрачены впустую.

Херлисы прибыли в 8.11. Я открыла дверь, и Мартин втолкнул в прихожую Пейдж, которая была уже на седьмом месяце беременности.

— Я думаю нам можно прийти чуть раньше, — пробормотал он, в то время, как Натан снимал с Пейдж пальто. — Пейдж хотела проверить, как ты одета.

Я покраснела:

— Ну, и как?

Мартин изучил мое зеленое платье с запахом и одобрительно кивнул.

— Выглядишь великолепно.

Он жестом поддержки коснулся моей руки, и я почувствовала себя так, словно выиграла миллион долларов. Но чуть позже, перед приходом Барри и Люси, Пейдж неуклюже наклонилась ко мне и прошептала:

— Платье слишком узкое.

Я подтолкнула к ней тарелку с маленькими блинчиками и икрой.

— А твой муж считает, что все прекрасно.

— Моему мужу безразлично все, что его напрямую не касается, — она довольно сурово взглянула в его сторону. — Учти, глупышка, этот вечер зависит от жен, а не от мужей. Ты рассуждаешь, как одиночка. А жены тщательно проинспектируют твое платье. У тебя под ним торчат соски и отпечатался пояс от чулок. — Она подняла палец и многозначительно помотала им в воздухе. — Они решат, что ты намереваешься переспать с их мужьями, и они начнут обрабатывать мужей еще в машине по дороге домой. Запомни, мужья слушают своих жен, даже если их ненавидят.

— Да я не коснулась бы их мужей даже веслом!

— А попробуй-ка убедить в этом их жен.

Я часто бросала взгляд на Натана, сидевшего на другом конце стола. Он хорошо выглядел при свечах. Они наполняли блеском его глаза и маскировали бледность. Он мне нравился. А как выглядела я? Женщина в зеленом платье, поспешно ослабленном под грудью. Были мелкие детали, которые мне хотелось бы скрыть, следы усталости под глазами, оставленные невидимой рукой. Я подняла бокал и мысленно попросила Натана посмотреть на меня сквозь все это серебро и хрусталь. Я хотела убедиться, что он получает удовольствие от этого вечера и доволен моим творением.

Гизелла Гард сидела справа от него. Жена Рождера, Президента «Вистемакс» была в маленьком черном платье от Шанель, щедро украшенном здоровенными бриллиантами категории Е, обозначавшими ее статус. Роджеру было шестьдесят пять, а Гизелле сорок три, и все сплетники утверждали, что он заманил ее в свое логово своими деньгами.

— Конечно, деньгами, — соглашалась Гизелла, — чем же еще? Но он очень красиво ухаживал.

Кэролайн, сидевшая слева от Натана, была женой его коллеги Питера. Она была в платье королевского синего цвета (неудачный выбор, однако, оно притягивало взгляд) и ярких золотых серьгах и слушала Гизеллу с Натаном. Как правило, Кэролайн предоставляла болтать другим и хранила молчание с невозмутимым видом. Кэролайн знала свои сильные стороны — дом, семья. Это в свое время помогло мне понять себя. Натан сказал что-то Гизелле и повернулся к Кэролайн, казавшейся немного сонной. Он шепнул ей на ухо несколько слов, вызвав ее смех.

Справа от Гизеллы Питер разговаривал с женой Барри Люси. Поначалу Люси в своем сложном богемном наряде казалась несколько взвинченной, и я правильно сделала, усадив ее рядом со спокойной, доброй Кэролайн. Этот маневр оказался удачным, поскольку теперь Люси оживленно переговаривалась со всеми по очереди.

— Прекрасные вишни, — Рождер рядом со мной погрузил ложку в горький ликер. — Люблю жесткую шкурку.

По другую сторону от меня Барри согласно кивнул. Ему приятно было провести вечер с такой значительной персоной, как Рождер, и свое удовольствие Барри выражал, во всем с ним соглашаясь. Утонченный гурман («все соседи слышат его крики, когда я забываю купить лимонную курагу для его каши», рассказала мне однажды Гизелла), он всегда был в курсе всех новостей касательно еды. Знала ли я, что лучшие вишни растут в долинах Бургундии? Или, что теперь, когда японцы стали потреблять больше мяса, они становятся выше ростом? Это можно было бы воспринимать, как ничего не значащий шум, но Роджер был слишком умен, чтобы допустить это. Его персональный трюк заключался в том, чтобы смотреть прямо на своего собеседника, застявляя его чувствовать себя избранным из всего человечества. Магия работала красиво, но Рождер неожиданно сталкивал вас на землю.

— Я помню, что лучшего лосося ел в «Зеффано». Это было еще когда Натан был женат на Роуз, — он сделал крошечную паузу.

Я не дрогнула.

— Да, Роджер?

Радар Барри мгновенно реагировал на малейшую напряженность.

— И…? — подтолкнул он Роджера.