— Может быть и так. — Она начала новый ряд.

Для Пейдж это занятие стало откровением: «Я не знала, что вязать так интересно».

Плач новорожденных вторгался в наш разговор. Пронзительные звуки из маленьких легких.

— Я вяжу это для моего ребенка. — Пейдж считала петли. — Мне нравится думать, что он будет завернут во что-то мягкое и теплое, что я создала для него своими руками.

— Ты могла бы просто купить шаль.

— Не в этом дело. Отдавать себя детям… десять… двенадцать… четырнадцать…

Женщина с длинными светлыми волосами прошла мимо нас, одной рукой толкая капельницу, а другой обхватив живот. Ткань рубашки сбилась под ее ладонью. Теперь, когда я начала обсуждать эту проблему, мне трудно было остановиться.

— Может быть, она давно думала о Натане. Может б, ей не хватало его. Я не знаю. Казалось, им так хорошо вместе, Пейдж. Это выглядело так, словно разговор между ними продолжался все эти годы.

Пейдж не была опытной вязальщицей, ей было сложно поднимать спущенные петли.

— Считай, что тебе повезло, это была просто случайная встреча. Прежняя Роуз лучше умерла бы с горя или убила бы себя, чем возвращаться и преследовать вас.

— А, может быть, она умирает от беспокойства?

— Жаль, что ты не пишешь. Это хорошая тема, к тому же из первых рук. — Пейдж сложила спицы, обернула вязание вокруг них и убрала в сумку для рукоделия.

— Точно, — воскликнула я, — Вот в чем причина. — Я еще слишком хорошо помнила крики младенцев в пластиковых контейнерах, которые присоединились к моему крику. — Вот в чем вопрос. Все, что я делаю, вторично. У Натана до меня уже был дом, была семья, были друзья семьи, все эти Фросты и Локхарты. Целая армия прежних друзей и родственников стоит вокруг него стеной. И все, что Натан имел до меня прочно, как камень. И он не собирается это разрушать или терять. — Я сделала паузу. — И Роуз тоже.

В моем мозгу словно взорвался муравейник. Как теперь мне справиться с этими мыслями? Я посмотрела на свои руки.

— Я не жалуюсь, просто говорю.

— Нет, ты жалуешься, — заметила Пейдж. — Но это нормально. Ты можешь пожаловаться мне. А я тебе скажу, что Роуз ни при чем. Ты наговариваешь на нее без причины.

— Мне жаль, — сказала я. — Я не хотела тебя беспокоить. Но мне так хотелось с кем-то поговорить.

Ты не забыла одну вещь? — Пейдж положила руку на живот. — У него без тебя не было бы близнецов. Думаешь, они ничего не значат для него? Это тебе не секонд-хенд. Или я что-то не понимаю? Кстати, ты будешь крестной новорожденного.

— О! — Крестная мать означало признание, почетное место в иерархии. — Спасибо, Пейдж.

Когда у Сэма с Джилли родилась Фрида, дедушка Натан просто светился от счастья. Он хотел знать ее рост и вес, хорошо ли она ест и спит, носит ли она комбинезончик, который он ей купил? Сама беременная, я слушала Натана вполуха. Я никак не ожидала, что он будет так суетиться, но тем не менее, это так и было. Зато он не стал поднимать шума из-за распределения мест на крестинах. Вот это, по моему мнению, было слишком.

— Мне жаль, дорогая, — извинился Натан. Он выглядел каким-то неуклюжим. — Сэи и Джилли считают, что будет лучше, если ты не будешь сидеть с семьей.

Не надо иметь много ума, чтобы понимать, какие разговоры велись у меня за спиной.

Я схватила его за руку:

— Почему ты не защитил меня, Натан? И пытался ли ты вообще?

Он присел на корточки возле моего стула.

— Конечно, Минти, я боролся бы за тебя, как лев. Но это слижком сложная ситуация.

Что именно было сложным? Все были в курсе его развода и второго брака.

— Ты стыдишься меня? — Слова просочились сквозь мои стиснутые зубы.

— Нет, нет!

Но я знала, что этот вопрос выявил истинное положение вещей. Натану было стыдно.

— Где ты будешь сидеть?

— Впереди.

— Вместе с Роуз, хочешь сказать?

— Она бабушка, — сухо ответил он.

В беременности мало хорошего. На самом деле, в беременности нет совсем ничего хорошего. Кроме одного: можно плакать сколько угодно, и я готова была этим воспользоваться. Я повернулась к нему, слезы текли по моим щекам, и я прошептала:

— Я знаю, твоя семья ненавидит меня.

Покинутая Натаном на задней скамье деревенской церкви под Батом, с парой подушек под спиной, я была под неусыпным надзором многих глаз. Кто-то, вероятно, желал, чтобы я пала на колени (при моем-то сроке в тридцать три недели) и возопила: «Я прошу прощения за мои грехи». Каждый почувствовал бы себя лучше, даже самый закоренелый грешник. Но меня так и подмывало встать и объявить: «Натан не был счастлив с Роуз. Он говорил мне это снова и снова. Слушайте все! Я спасла его».

Мои размышления были прерваны.

— Минти, — Ричард, муж Поппи присел на свободное место слева от меня. — Думаю, Натан хотел бы, чтобы я составил тебе компанию.

Он сказал это достаточно искренне, чтобы подбодрить меня. Я улыбнулась ему:

— Это очень мило с твоей стороны.

Он улыбнулся в ответ, симпатичный и доброжелательный.

— Пора исповедаться. Быть в браке с Ллойдом довольно утомительно, ты не считаешь?

Когда закончилась основная часть церемонии и Фрида расплакалась, как это обычно и случается, Натан вернулся к семейному алтарю. Чего это ему стоило, я не осмеливалась думать. Но когда пришлось торговаться, я, не задумываясь, пустила в ход слезы. Он скользнул на сиденье справа от меня и взял меня за руку. «Привет», — сказал он.

При срвершении преступления, например, такого, как кража чужого мужа, которого вы решили полюбить (только не слишком сильно), возбуждение и азарт глушат голоса рассудка и совести. Только потом во время холодных отрезвляющих ночей, действительная чудовищность проишедшего являет себя в истинном размере.

Натан наклеил фотографии с крещения Фриды в альбом в переплете из красной кожи, который он купил специально. Фотография номер один изображала Джилли, Сыма и Фриду в кружевном платье, в котором крестили несколько поколений Ллойдов. Рот Фриды был открыт, на губе вскипал молочный пузырь.

Фотография номер два: Натан и Роуз. Одетая в свой любимый оливковый костюм, гордая Роуз, выглядевшая раздражающе компетентной бабушкой, держала Фриду, и крошечные пальчики Фриды обхватили мизинец Роуз. Но была одна деталь: Роуз наклонила голову влево. «Левый — мой лучший профиль,» — как-то сказала она мне. Натан держал руки по швам, но так, словно был готов положить руку на талию Роуз.

Фотография номер три была групповым снимком всей родни. В старомодной шляпе Джилли с Фридой на руках стояла в центре. Рядом Сэм в позе защитника. Натан, Роуз, родители Джилли вместе с крестными, братья, сестры, кузены — все стояли веером вокруг них.

Меня не было на фотографии. Роуз не говорила со мной. Но я ловила на себе ее взгляд. Много раз. Я сама постоянно смотрела на нее…

Я взяла руку Пейдж, скользкую от пота.

— Как мне выгнать Роуз из нашей жизни? Как мне спасти мой брак от этой угрозы?

Она послала мне взгляд, исполненный жалости.

— Ты меня удивляешь. Это же просто. Думай только о своих детях.

Я вытащила из сумки журналы и передала их ей.

— Что я еще могу для тебя сделать?

— Линда знает, что делать, а Мартин всегда по вечерам дома. — Пейдж нахмурилась. — Знаешь, мне кажется, Линда думает уволиться, я этого не перенесу. Просто прибью ее какой-нибудь книгой. Мне ужасно надоело сидеть здесь. Я собиралась быть дома, когда Джексон будет играть. Запланировала грандиозное чаепитие, собиралась пригласить его учителей. Мне же еще две недели до родов. Я говорю серьезно, а ты меня не слушаешь. — Шерстяные волокна от пряжи прилипли к ее рубашке. Я сняла их и выкинула. — Спасибо. — Она осторожно приподнялась на подушках и откинулась с тихим стоном. — Ой! Это мой седалищный нерв. Характер Мартина не улучшился. Он действительно не хочет третьего ребенка. Говорит, что у нас не останевся времени, чтобы дышать. — Она посмотрела мне в глаза. — Я говорила тебе, что обманула его? Это было не очень красиво, но это была единственная возможность. Опять шалит. — Она похлопала по животу. — Перестань.

— Пейдж, я позвоню твоим домой и проверю, все ли в порядке. Чего бы тебе больше всего хотелось?

— На самом деле? Огромный стейк с кровью и тарелку жареного картофеля.

Группа мужчин и женщин в больничной форме совещалась у стойки медсестер. Один из мужчин в синей робе подошел к нам.

— Привет, я Майк. Просто хочу убедиться, что вас ничего не беспокоит, миссис Херли.

— Ничего вообще, за исключением этого футболиста в моем животе.

Он похлопал по одеялу.

— Вы ведь уже рожали раньше?

— Точно, Майк, — сказала Пейдж.

Он сверился с записями на своем клипборде.

— Я думаю, мы начнем постепенно готовить вас. Я сообщу вам список процедур. Сегодня вечером мы проведем…

Не желая слушать эти интимности, я отошла в сторону. Пришлось наблюдать повсеместную процедуру кормления: матери сидели на своих постелях, держа на руках кряхтящих детей. Некоторые, казалось, пребывают в недоумении, это ощущение я помнила отлично. В оптимизме и жизнеутверждающей уверенности других было даже что-то зловещее. Каждый раз, когда ребенка брали из кроватки, на него смотрели, словно его ожидала только радостная и светлая жезнь.

Я взглянула на Пейдж. Майк заполнял свой информационный лист, Пейдж что-то говорила ему, решительно кивая. Я почувствовала, что улыбаюсь. Пейдж не была бы собой, если не попыталась бы организовать такое в сущности непредсказуемое событие, как рождение или даже смерть.

Майк отошел, Пейдж поманила меня.

— Не могу не поговорить с хорошим человеком, которому интересно, что же меня беспокоит.

Тележка с лекарствами вкатилась в палату, и я наклонилась к Пейдж, чтобы поцеловать ее на прощание.