Но ведь раньше она и не пробовала запивать шампанским таблетки от головной боли.

— И как называется твоя замечательная таблетка? — ярости Джона не было предела. — Случайно не героин? И что вытворял твой любимый Джамал? Тоже накурился крэка, когда выбирал себе обувь? Что, черт побери, он думал, надевая эти туфли?

— Золотые или розовые?

Фиона пыталась сосредоточиться на том, что говорил ей Джон, по она все еще была слишком пьяна и, несмотря на все свои отчаянные попытки, через пять минут снова отключилась.

На следующий день она мучилась чудовищным похмельем и вообще не могла вспомнить ничего, связанного со вчерашним обедом, но во время завтрака Джон ледяным тоном освежил ее память.

После этого он не разговаривал с Фионой примерно неделю. К великому своему изумлению, Джону все же удалось заполучить мистера Мэдисона в качестве клиента, но на следующее утро ему пришлось звонить и извиняться за поведение своей жены и испорченное платье Салли Мэдисон. Мэттью неожиданно проявил понимание и довольно деликатно закрыл тему. Джон отлично понимал, что все объяснения по поводу того, что Фиона имела неосторожность запить шампанским таблетку от головной боли, слишком похожи на обычные сказки, которые рассказывают знакомым мужья, имеющие пьющих жен.

Прошел апрель, наступил май, но воспоминания о том испорченном вечере еще были живы в памяти Джона.

Он все еще злился на Фиону, хотя она много раз извинялась перед ним за происшедшее. Но Джон стоял твердо на том, что в такой вечер Фиона просто не имела права проводить подобные эксперименты с таблетками и алкоголем.

В мае, в разгаре очень важной для «Шика» фотосессии, всемирно известного фотографа выдворили из отеля за драку с управляющим, возражавшим против того, что фотограф привел в свой номер сразу пятерых девочек по вызову, так как это могло потревожить остальных постояльцев и нанести вред репутации отеля.

Фионе пришлось поселить его у себя, в комнате для гостей. У нее просто не было выбора. В результате вешалки на колесиках с ее одеждой оказались в гостиной.

В доме был полный хаос, а когда Джон вернулся с работы, он обнаружил фотографа в обществе двух проституток и дилера, принесшего ему кокаин. Все четверо занимались сексом прямо в гостиной. Фиона еще не вернулась домой. Джон пришел в неистовство и выкинул фотографа вон. Вне себя от гнева, он кинулся звонить Фионе в редакцию. Она не стала ни в чем его упрекать, но очень расстроилась, поскольку фотограф был настоящей знаменитостью и мастером своего дела и Фиона не представляла, что будет, если он откажется работать. Именно это фотограф и сделал на следующий день — разорвал контракт и улетел обратно в Париж. Теперь Фиона ломала голову, чем заполнить дыру в июльском номере. Она сидела в своем кабинете и тихо плакала, когда на пороге появился Эдриен.

— Если ты снова начнешь говорить мне про компромисс, я разорву тебя на части! — набросилась на него Фиона. — Вчера вечером этот извращенец Пьер Сен-Мартен устроил оргию у меня в гостиной, и Джон вышвырнул его вон. Пьер только что разорвал контракт, и теперь мне нечего совать в этот чертов июльский номер! А три недели назад я запила шампанским какую-то французскую таблетку от головной боли и совершенно опьянела на обеде, который устраивала для гостей Джона. Мы постепенно сводим друг друга с ума. В моей гостиной висит портрет его покойной жены, его дети ненавидят меня, а недавно Джон даже обвинил меня в том, что одна из его дочек сделала аборт. И что, черт побери, мне теперь делать с июльским номером? Этот сукин сын, видишь ли, разгневался и улетел в Париж, потому что мой муж вышвырнул на улицу, едва дав прикрыть задницы, его с другом-наркодилером и двумя подобранными ими шлюхами. И я понимаю Джона. Представляю, какую сцену он застал, вернувшись с работы. А Джон и так еще не простил мне того самого вечера. Но у меня была такая чудовищная мигрень. К тому же Джамал умудрился выйти к его драгоценным гостям в моих золотых босоножках с камнями. Они были в шоке, говорит Джон. Я-то сама мало что помню.

— О боже, Фиона, да как Джон еще не убил тебя, если ему приходится постоянно мириться с такими вещами! — воскликнул в ответ Эдриен. — Ты совершенно не в состоянии контролировать свою жизнь.

— Я знаю, все знаю, — Фиона рыдала уже в голос. — Я так люблю его, но меня ненавидят его дети. А Джон хочет, чтобы я любила их. Но они — две вредные злые девчонки. И я их тоже ненавижу. Я же не виновата в том, что у них нет матери.

— Ты забываешь, что это его вредные девчонки. И Джон любит их, — перебил ее Эдриен. — А теперь, когда ты стала женой этого человека, это и твои дети, и тебе придется с этим мириться, потому что ты любишь их отца и не хочешь его потерять. И пожалуйста, ради всего святого, не вздумай больше селить в своем доме сумасшедших, разнузданных фотографов.

— И это говоришь мне ты! — Фиона уткнулась в носовой платок, стараясь сдержать рыдания.

— Может быть, тебе стоит избавиться от Джамала и нанять нормальную прислугу? Подумай над этим!

— Ты с ума сошел, я не могу, — снова зарыдала Фиона. — Джамал был со мной всегда. Это будет несправедливо.

А справедливо ожидать от такого человека, как Джон Андерсон, что он будет спокойно жить бок о бок с твоим полуголым помощником, разгуливающим по дому в набедренной повязке и женских туфлях на каблуках? Разумеется, это смущает Джона. А если бы ему захотелось вернуться домой с кем-нибудь из коллег, чтобы обсудить дела за бокалом мартини? Ведь такая ситуация вполне реальна.

Фиону давно беспокоило это обстоятельство, и именно поэтому она купила Джамалу форму. Но не могло быть речи о том, чтобы уволить человека, который зависел от нее и был предан ей всем сердцем. Это было бы подло. И Фиона не понимала, почему Джон не может «посмотреть на эту ситуацию ее глазами.

— Джону непросто с тобой, Фиона, — продолжал свои увещевания Эдриен.

— Но и мне с ним непросто! — не сдавалась Фиона. — Он ведь отлично знал, что представляет собой моя жизнь, прежде чем мы поженились. Он жил со мной, черт побери!

— Да, но теперь, когда вы поженились, все по-другому. Теперь это и его дом.

— Но у Джона есть собственная квартира! Почему ему не водить своих гостей туда? Если уж ему так противен Джамал…

— Мне казалось, ты говорила, что Джон собирается продать квартиру.

— Да, собирается. И тогда его ужасные дочки будут останавливаться на праздники у нас. А это значит, что я лишусь своей комнаты для гостей, а главное, что эти две несносные девицы будут крутиться прямо у меня под носом вместе со своей собакой-киллером!

— Ради бога, Фиона, это же всего-навсего чихуахуа — или как ее там?

Эдриен был искренне расстроен. Несмотря на строгий тон, он переживал за Фиону.

— У них пекинес, — уточнила Фиона. — Интересно, почему это ты все время принимаешь сторону Джона?

— Вовсе нет, — спокойно ответил Эдриен. — Я принимаю твою сторону. И говорю все, что говорю, потому что знаю, что ты любишь этого человека. И если ты не предпримешь что-то в ближайшее время, то можешь его потерять. А я вовсе не желаю тебе этого.

— Именно этого я и боялась. Именно поэтому и не хотела выходить замуж! Я не хочу жертвовать своей индивидуальностью ради того, чтобы быть с любимым мужчиной.

— Но тебя и не просят жертвовать собой. Джамал — это ведь не ты. Тебе надо пожертвовать только некоторыми твоими привычками. Но вовсе не индивидуальностью.

— А чем пожертвует он?

— На сегодня, похоже, он жертвует своим рассудком, пытаясь жить среди окружающего тебя хаоса. Посмотри на это его глазами. Джон мечтает о том, чтобы с тобой примирились его дочери, он не хочет терять детей. А у тебя вечно бегает по квартире полуголый помощник. Конечно, Джамал — добрый человек и мухи не обидит. Все равно Джона смущают его манеры. Еще на его постели все время храпит, развалившись, старый пес. У тебя работа, которая требует, чтобы ты моталась туда-сюда по всему белому свету. У тебя странные друзья вроде меня. И ты еще приводишь в ваш дом сумасшедшего фотографа, который покупает в доме наркотики и средь бела дня устраивает в гостиной оргии с проститутками. Смогла бы ты сохранить рассудок, если бы тебя неожиданно вовлекли во все это и заставили так жить? Скажу честно: я очень люблю тебя, Фиона, но я сошел бы с ума через неделю.

— Хорошо, хорошо, я разберусь со всем этим. Но портрет его жены в гостиной — тебе не кажется, что это уже слишком?

— Вовсе нет, если это поможет его дочкам освоиться в твоем доме. Сначала завоюй их доверие. А потом ты всегда сможешь перевесить этот самый портрет к ним в комнату.

— Но я не хочу, чтобы у них была комната в моем доме!

— Ты вышла замуж за мужчину, у которого есть дети. У них должна быть комната в вашем с Джоном общем доме.

Эдриен был неумолим. На самом деле он очень беспокоился за Фиону и от души надеялся, что его советы хоть чем-то могут ей помочь.

— Мне так тяжело, — призналась Фиона и снова захлюпала носом.

— Но ведь и Джону тяжело, Фиона, — напомнил ей Эдриен. — Пожертвуй для него хоть чем-нибудь, иначе ты его потеряешь.

Оба знали, что Фиона не хочет потерять Джона, но она не хотела также что-то менять в своей жизни. Фиона мечтала, чтобы Джон научился жить так, как живет она. И еще она хотела, чтобы его дети исчезли, испарились из их жизни. Но это было невозможно. И если Фиона хотела оставаться женой Джона, ей придется приветливо встречать его дочерей в своем доме, какими бы несносными грубиянками они ни были.

— И никаких фотографов в доме, — снова предостерег ее Эдриен. — Пообещай мне хотя бы это. И купи Джамалу пару приличной мужской обуви. Его размера, разумеется.

Фиона не стала говорить ему, что уже покупала Джамалу туфли, которые негодник выкинул в мусорный бак, потому что они ему не понравились.

— Хорошо, я обещаю тебе, — легче всего было заверить в этом Эдриена, но гораздо труднее оказалось следовать его советам.