– Может быть, случится. Смотря что. Со мной в жизни если что и повторяется, то только проблемы, – пробормотала я. Оксана отвернулась и вздохнула. Я поняла, что сказала не то, что она ждала от меня услышать. Мне захотелось крикнуть: «Эй, алло! Я понятия не имею, чего ты от меня ждешь!» Вместо этого я сказала зачем-то, что все-таки не люблю стеклянные столы, потому что через них видны ноги, а это, по моему взгляду, тоже почти извращение. Оксана повернулась ко мне и долго пристально разглядывала меня почти тем же самым взглядом, которым на меня воздействует Малдер, когда уверен, что прав.

– Так уж мы устроены с древнейших времен, – развела руками она, прервав паузу. – Человечество вышло из пещер, но так и не избавилось от искренней к ним привязанности.

– Мне кажется, что оно на самом деле никуда особенно и не вышло, – возразила я, вытягиваясь в полный рост на диване. Чай почти остыл, но я все держала чашку в руке, мне нравилось так лежать – уютно, по-домашнему. Кажется, уже было очень поздно, но сна не было ни в одном глазу.

– Считаешь, этот дом похож на пещеру? – покачала головой Оксана. – Если только на крайне комфортабельную.

– Считаю, что просто сами пещеры модифицировались и приводились в соответствие с вечно меняющимися ГОСТами. Что мы, если не куча первобытных людей, забившаяся в свои уютненькие, малогабаритные пещеры? Да, раньше мы искали расщелины в скалах, а теперь мы научились сами возводить скалы. Где у нас сегодня самая высокая скала? Кажется, в Дубае? Твоя семья, наверное, тут же дала бы ответ на этот вопрос. Слушай, у тебя ничего тут нет пожрать? Честно говоря, не глинтвейном единым…

– Из еды у меня только вода «Сан Пеллегрино», газированная.

– Невкусно и несытно, – огорчилась я.

– Насчет скалы, мои братья бы не только сказали тебе, какое здание самое высокое на земле на данный момент, строительство чего, по моему мнению, чистейшей воды фаллический батл по принципу «у кого больше». Но они бы тебе еще полдня рассказывали, отчего его нужно было строить иначе, какие в нем конструктивные дефекты и почему все сделано не так, – смеясь, кивнула Оксана. – Значит, считаешь, мы мало продвинулись со времен первобытно-общинного строя?

– Признаться, честно, когда я вижу какие-то извращения от современного дизайна, когда все стены круглые и бетонные, мне кажется, что человечество отчаянно пытается обрести утерянный им первобытно-пещерный рай.

– Определенно тебя надо познакомить с обоими моими братьями. Безо всяких сомнений, это было бы великолепно! – Оксана встала и пошла в деревянную душевую, включила воду и принялась чистить зубы, не закрывая двери.

– Они что, тоже сторонники уютных, человеческих дизайнов? – поинтересовалась я. И подумала – интересно, а братья у Оксаны Метлицкой такой же, как и она, королевской породы людей?

– Нет, что ты! – услышала я. Вернее, Оксана сказала что-то наподобие «ет фто фы», потому как говорила с щеткой в зубах. Затем рассмеялась, сплюнула и сполоснула рот. – Мой средний брат, он тот еще эстет. Я говорю не о том, который в Италии, а о том, который в Питере, Илья. Он даже для себя лично выбирал квартиру, чтобы она отражала его дикую, импульсивную сущность. В конечном итоге его дикая импульсивная сущность оказалась эквивалентна старой, узкой дыре в доме неподалеку от Невского проспекта. Это даже не квартира, это в чистом первозданном виде пещера. Дыра в стене, в которой он сделал стеклянную дверь, а дальше узкое помещение из старинного кирпича, бетонный пол, повороты, закоулки. У него гардеробная так и встроена в этот кирпич. Мне все время кажется, что до него в этом каземате держали каких-нибудь преступников.

– А окна там есть? – поинтересовалась я.

– Окна есть. В спальне, к примеру. Даже дворик есть, эта его пещера выходит во дворик, где можно делать барбекю, что, бесспорно, роскошь – особенно в двух минутах от Невского. И заметь, Фая, я не возражаю против самой по себе его дыры, она в замечательном месте, и в этом есть своя сермяжная правда. Но я возражаю против этого кирпично-бетонного дизайна. Я постоянно ловлю себя на том, что ищу взглядом Равшана и Джамшута. Будто пещера не готова, но мой братец живет там. Увешал стены фотографиями своих работ.

– Наверное, он не женат, – предположила я. – Или у него должна быть очень покладистая жена.

– Нет, он не женат. Любая женщина сбежит оттуда через сутки, даже покладистая. Никаких денег не надо. Хотя место хорошее. И он не лишен своеобразной привлекательности. Но его дом…

– Когда я впервые попала в дом к моему молодому человеку…

– …к тому самому, который не так уж и молод? – подколола меня Оксана. Я кивнула, хихикнув. Игорю было всего тридцать три, он был старше меня, но всего на пять с половиной лет, мелочь, право слово. Конечно, он не был стар, но зачем об этом знать Оксане Павловне?

– Так вот, когда я оказалась в его доме, я решила, что он – маньяк.

– Маньяк? Там что, были трупы?

– Как раз нет, ничего там не было. Не знаю, видела ли ты старый фильм с Джулией Робертс, я забыла, как он называется, – я щелкала пальцами, вспоминая фильм. – Она там еще совсем молоденькая… ага, вспомнила. «В постели с врагом».

– Хороший фильм, – кивнула Оксана.

– Так вот, там, в доме был идеальный порядок. Буквально баночка к баночке, пылинка к пылинке.

– Пыли там не было, только идеально висящие полотенчики, – улыбнулась Оксана. – Так что, у твоего парня такая чистота? Ужас, но я сама люблю порядок.

– Да? – огорченно воскликнула я. – Никогда, никогда я вас не пойму, люди. В том фильме муж бил Джулию Робертс каждый раз, когда она забывала выровнять полотенца в две идеально параллельные прямые. Бил жутко. Вот такой маньяк. И ты тоже? И ты, Брут? – Я скорчила рожицу, полную деланного отчаяния, а Оксана расхохоталась.

– Я убираюсь, чтобы успокоиться. Снять напряжение и отвлечься, чтобы занять руки и освободить голову. То, что ты не любишь порядок, я заметила еще в первый день. Достаточно одного взгляда на твой рабочий стол. Там может мышь жить, и ты не заметишь.

– Это ты мой стол путаешь с Жориковым. У него мыши живут. У меня – только призраки. Мыши с голоду умрут. Но у моего немолодого мужчины в квартире было не просто стерильно чисто, у него там было безжизненно, как на Марсе. Заметь, даже не в пустыне, потому что в пустынях нет-нет да и пробежит какая-нибудь игуана. А на Марсе вообще нет ни атмосферы, ни воды, ни азота, поэтому там не стоит даже ожидать бактерий. Вот такая чистота. Потом, правда, выяснилось, что он эту квартиру арендует, пока строится его ипотечный замок из песка и бетона.

– Честно говоря, я впервые вижу женщину, столь радикально возражающую против ипотеки. Почему ты так против?

– Честно? – спросила я, перебарывая усталость.

– Желательно, честно. Хотя в принципе как тебе самой удобно. Ты для меня сегодня, как ты правильно заметила, живой щит от Киры Берга, будь проклята его целеустремленность и вера в себя. Поэтому можешь говорить что захочешь. Даже врать.

– Тогда совру, – радостно кивнула я. – Так вот, я возражаю, потому что все это – совместные квартиры, планы на будущее, попытки что-то просчитать, запланировать – все это, по мне, те самые благие намерения, которыми вымощена дорога в наш персональный ад. Потому что, знаешь ли, сегодня он меня любит, а завтра встретит кого-то еще, кто ему подойдет больше меня. А мы уже в одной квартире, мы уже ведем это чертово совместное хозяйство, у нас уже дети, мы, может быть, уже женаты.

– Только не говори мне, что ты не хочешь жить, потому что боишься, что придется умирать. Это же просто глупо.

– Значит – я дура, – обиделась я. Главным образом на то, что Оксана была права, но я не видела этого столь четко, пока она мне об этом не сказала. Я не хочу жить, потому что потом, рано или поздно, придется умирать. И это глупо еще и потому, что я как раз и боюсь ее, Оксану. Черноволосый палач, возможно, сегодня ты говоришь мне о ком-то другом, возможно, сегодня для тебя Игорь Вячеславович Апрель просто хороший знакомый, но твоя рука у него на плече – и это не нравится ни мне, ни Кире Бергу. Может быть даже, что у тебя там, в глубине твоей темной памяти, притаилась какая-то твоя персональная катастрофа, которую ты пережила и последствия которой еще сказываются в твоих жестах, в сменах настроения, нежелании говорить о Пьемонте. И все же что будет завтра? Любить – это постоянно рисковать, постоянно ставить на зеро.

– Давай спать, а то мы так черт-те до чего договоримся, – пробормотала Оксана. – И не дури, живи себе спокойно в своем ипотечном гнездышке, пока можешь. Проблемы нужно решать по мере поступления, поверь мне. Бессмысленно защищаться от возможных опасностей. Так можно помереть в бетонном бункере под землей, а тогда зачем все это вообще нужно.

– И тем не менее ты тоже здесь, не в Пьемонте, разве нет? – спросила я. Оксанина спина вдруг выпрямилась, превратившись в очень ровную прямую линию. Она застыла на несколько мгновений, а затем легла на кровать и отвернулась к стене. Разговор был окончен, Оксана была на меня зла. Отличная идея – сблизиться с твоей начальницей, чтобы потом взбесить ее и разозлить. Я лежала и смотрела в потолок, прокручивая в голове все случившееся сегодня. Затем я вспомнила, что так и забыла спросить Оксану про зарядку к телефону. Удобство «яблочных» аппаратов в том, что практически в любом месте и в любое время можно найти зарядку у кого-то с таким же аппаратом, как и у тебя. Я встала, огляделась и удовлетворенно кивнула. На столе валялась зарядка. Она не была ни к чему подключена, просто лежала – словно ждала меня. Я тихонько достала из рюкзачка мой безвременно погибший телефон и пошла к столу, чтобы забрать зарядку. Я шла тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить Оксану. Она спала, как настоящая спящая красавица, – только хрустального гроба не хватало. Прямая как палка, лежит, вытянувшись, на спине, дыхание тихое, ровное. Я ненавижу спать на спине, я кручусь, как вентилятор, Апрель миллион раз жаловался, что у него от меня в постели кружится голова. А Черная Королева словно встала в автономный режим, на перезарядку. И я не хотела нарушать ее цикл, ибо кто знает, как киборги реагируют на это. Я кралась, как могла тихо, но еще до того, как я успела подключить вилку в розетку, случилось нечто, заставившее меня обеспокоиться всерьез.