Когда кровать была собрана, Сашенька извлекла из шкафа матрасик, простынку, покрывальце, которое Таня сама связала под руководством тети Маро. Все впору, красиво, приятно ласкало глаз.
Кроватку занесли в детскую, ребенка переложили со стульев в кроватку. В комнате стало уютно, и Тане показалось, что так всегда и было или должно было быть. «Странное чувство, — подумала она. — Как и почему оно возникло?»
Митя то и дело подходил, смотрел на ребенка, пожимал плечами и приговаривал:
— Я — дед, черт возьми, но не чувствую себя дедом. А ты, Сашенька?
— Погоди ты записывать меня в бабушки, еще успею.
— Вот когда он скажет вам «ба-ба», уже никуда не денетесь, — задумчиво проговорила тетя Маро. — У меня так было: мои близнецы первое слово адресовали мне, как ни старалась дочка научить их выговаривать «ма-ма», они повторяли «ба-ба».
— Татоша, мне совсем не нравится, что мой внук еще не обрел имени, — решительно заявила Сашенька. — Давай подумаем вместе. У тебя есть какое-нибудь имя на примете?
— Нет… — вяло отозвалась Таня, — я еще не думала над этим. Дайте мне прийти в себя. Имя, это, конечно, важно, но нужно еще и отчество…
Наступило молчание.
— Ну, я пойду к себе, пожалуй, — сказала тетя Маро, — сегодня я вам больше не нужна. Если что — зовите.
— Спасибо большое, — ответила Сашенька и пошла провожать ее до двери. Там она шепотом пожаловалась: — Не знаю, как вывести ее из этого состояния…
— Время само поставит все на свои места, поверьте мне, старой, опытной женщине. Не надо насильно раскрывать бутон, пусть сам дозреет и раскроется, тогда и жить будет дольше. До свидания.
…Генрих положил трубку в полном смятении. Он звонил Мите, чтобы предупредить о своем приезде в Москву во вторник и кое-что поручить ему. Разговор с соседкой так ошеломил его, что он, вопреки своей безукоризненной вежливости, бросил трубку, даже не попрощавшись. Таня, его любимая Татоша родила! Как это могло случиться, если в конце марта она отдалась ему и говорила о своей любви? Мысли хаотично набегали одна на другую, сбивались, путались, не давая возможности сосредоточиться и спокойно, со свойственной ему логичностью, все обдумать. Он мерил шагами комнату, потом совершенно бесцельно подошел к открытому окну, поправил занавеску, чуть вздувшуюся от легкого ветерка, снова прошел по комнате, взял с журнального столика недочитанную вчера газету, раскрыл — буквы прыгали перед глазами, не выстраиваясь в понятные слова. Он скомкал газету, швырнул на пол.
Простой подсчет показал, что Таня была с ним близка, уже зная о своей беременности. Как только он понял это, все сразу встало на свои места: и ее отчаянный порыв, и нежелание продолжать встречи, и отказ стать его женой. Значит, есть мужчина, от которого она родила и который ей небезразличен. Тогда зачем она была со мной, зачем твердила слова любви? Лгала? Нет, так не лгут! Он еле сдержался, чтобы не схватить телефонную трубку и не позвонить в Москву сейчас, немедленно, и не поговорить с ней. По здравом рассуждении решил позвонить вечером, разговаривать с Митей. Теперь он понимал его: с одной стороны, любящий отец, который не может предать дочь, с другой стороны, многолетний, верный друг, ни разу ни в чем не обманувший его. Мысль о том, что Митя, как и он, все это время жарился на сковородке, не в силах ничем помочь, немного смягчила взрыв негодования, но боль в душе никак не утихала, разливаясь и заполняя его целиком.
С трудом дождался вечера.
Позвонил.
Подошел Митя.
— Поздравляю с пополнением семейства, — сказал Генрих сдержанно, — с новым званием и новой ролью дедушки. Только не знаю, внук у тебя или внучка.
— Спасибо, — растерялся Митя. — Кто тебе сказал?
— Я звонил, не застал тебя. Соседка сказала. Собственно, я по другому поводу — во вторник приезжаю в Москву. Просьба такая: подъехать по адресу, который я тебе оставил, и убедиться, что оборудование действительно прибыло и монтируется, а потом перезвонить мне. Я не очень тебя обременю?
— Ген, я все выполню. Только давай, старик, не делать вид, будто ничего не произошло.
— Я не делаю вид, я поздравил тебя с рождением… а вот кого, ты мне не сказал.
— Послушай, Генрих, Татоша родила сына…
— Прекрасно, — прервал его друг. — Как назвали внука?
— Пока никак.
— Кто отец?
— Сие мне неизвестно, мы имели честь познакомиться только с его женой, и это знакомство никакой радости нам не доставило.
— Постой, постой, — теперь голос Генриха звучал растерянно, — я ничего не понял. Он что, женат?
— Именно это я и хотел тебе сказать.
— Значит, она полюбила женатого мужчину?
— Тебя она полюбила, дурень! Ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?
— Я тебя слышу, Митя, не надо кричать. Да вот понять не могу…
— А что тут понимать? Ну связалась девка с опытным мужчиной. Никакой любви — одна физиология. Ты еще не забыл, что это такое? Весь эпизод длился месяц, а из-за отсутствия опыта — еще восемь месяцев. Она хотела прервать беременность, но тут мы с Сашенькой встали стеной. Вот и все.
— Где он сейчас?
— Ты меня удивляешь! Где же быть новорожденному, как не дома. — Митя немного успокоился, и в голосе его появились привычные насмешливые нотки. — Спит и сосет, сосет и спит.
— Да я не про ребенка спрашиваю. Отец где? — допытывался Генрих.
— А черт его знает! Ни Татошу, ни нас с малышом это не интересует.
— То, что вы с Сашенькой ничего мне не сказали, я еще могу понять, но Татоша… как она могла промолчать, утаить!
— Думаю, боялась твоей реакции. А лучше сам у нее спроси, раз уж собрался приехать, — ответил Митя.
Распрощавшись, Генрих положил трубку и произнес, обращаясь неизвестно к кому:
— И спрошу! Обязательно спрошу!
Таня не слышала телефонного разговора отца — она купала в ванной малыша под наблюдением и при участии тети Маро.
Сашенька на протяжении всей беседы сидела затаив дыхание напротив Мити, не спускала с него глаз и по односторонним репликам мужа пыталась догадаться, как воспринял Генрих новость.
— Что он сказал, что? — вскинулась она, стоило ему положить трубку.
Пересказав весь разговор с Генрихом, Митя заключил:
— Татоше ничего не надо говорить. Вот приедет — пусть сами и разбираются.
— Правильно. А мы уйдем из дому, — предложила Сашенька.
— Давай ничего сейчас не решать. Там посмотрим, — устало проговорил Митя. — Думаю, я все правильно ему сказал… Черт знает, как я устал… — И он опустился на диван.
Ждать до вторника Генрих не мог. Решение пришло мгновенно — он должен завтра же быть в Москве, чтобы увидеть Татошу, все доподлинно узнать, во всем разобраться.
Субботний вечер ушел на хлопоты по перебронированию номера в гостинице, билета на самолет и на сборы.
К Ореховым он свалился как снег на голову.
Таня спала после беспокойной ночи: малыш требовал есть через каждые три часа, независимо от времени суток, и ей приходилось кормить его и в три ночи, и в шесть утра. К счастью, наевшись, он тут же засыпал и до следующего кормления никого не беспокоил.
Приближалось время ужина.
Сашенька возилась на кухне, Митя смотрел по телевизору футбол.
Позвонили в дверь. Митя нехотя оторвался от телевизора, пошел открывать, ворча себе под нос: «Интересно, кого это принесло…»
На пороге стоял Генрих с букетом цветов.
Друзья молча обнялись и стояли так некоторое время, похлопывая друг друга по спине.
— Митя, кто там? — послышался Сашенькин голос из кухни. Не дождавшись ответа, она вышла в прихожую и замерла: дверь была распахнута, а на пороге стояли, обнявшись, Митя и Генрих.
— О Господи, Генрих! Это же можно людей заиками сделать! — воскликнула она. — Что, так и будете стоять или войдете в квартиру?
Суматоха в коридоре разбудила Таню. Она встала, набросила халат, собираясь выйти. В это время тихонько приоткрылась дверь, заглянула улыбающаяся Сашенька.
— К тебе можно? — таинственным шепотом спросила она.
— А кто там? — зевая, спросила Таня.
— Сама увидишь, — ответила мать и отступила в сторону. Вошел Генрих, увидел румяную, чуть встрепанную после сна и удивительно домашнюю Татошу. У него перехватило горло, и никакого желания выяснять отношения, задавать вопросы не осталось. Ни слова не произнеся, он сгреб ее в охапку, прижал к себе и стал целовать.
— Это ты… это ты… — шептала Таня, обнимая его. — Ты простил меня?
— За что, моя Татоша?
— За все…
— Мне не за что прощать тебя, я только досадую, что ты не поверила в мою любовь, не доверилась мне, а вместо этого нагородила тайны мадридского двора.
— Я верю тебе, я люблю тебя… просто я наделала кучу глупостей.
— Значит, у меня будет глупенькая жена, — сказал Генрих и, спохватившись, спросил: — Но ты будешь моей женой?
— Да, да, да! — почти крикнула Таня.
Генрих испуганно приложил палец к губам:
— Ты разбудишь ребенка, тише…
— Его может разбудить только голод, а это произойдет, — Таня взглянула на часы, — через тридцать пять минут.
— Он очень похож на тебя. — Генрих пристально, внимательно вглядывался в малыша.
— А ты опять уедешь? — с тревогой спросила она.
— Теперь все изменится: мы будем жить в Москве, а в Германию я буду ездить в командировку, и когда тебе позволит время — вместе с тобой.
— Значит, мне надо учить немецкий.
— Я вижу, как в твоей глупенькой головке пробиваются ростки здравых мыслей.
— По-твоему я не безнадежна?
— Нет, радость моя, солнышко мое, все у тебя будет в порядке. А как мы назовем его?
— Если бы он был твоим родным сыном…
"Вторая молодость любви" отзывы
Отзывы читателей о книге "Вторая молодость любви". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Вторая молодость любви" друзьям в соцсетях.