Михаил приподнялся, встал с кровати и опустился перед Таней на колени. Он целовал ее обнаженное тело, приговаривая: «Моя чудо-девочка, моя маленькая… ты моя коробочка с сюрпризами…»

— Почему вы так говорите? — прошептала она. — Это плохо?

— Это прекрасно, только не говори мне «вы».

— Ты… — робко произнесла Таня и замотала головой, — нет, наверное, не смогу.

— Почему? Я для тебя слишком стар?

— Вовсе нет. Мне никогда не нравились мальчишки.

Михаил стал целовать в грудь, и новое, неизведанное ощущение охватило ее с такой силой, что она, стыдясь самой себя, не выдержала и прошептала:

— Я хочу, чтобы все повторилось… я хочу еще раз к тебе… Можно?

Он был уже готов к этому, но понимал, что оказался ее первым мужчиной, и потому немного растерялся от такой открытости, готовности и незащищенности. Но хмель желания уже затуманил ему голову.


Утром в субботу первый час лекции она проспала, положив голову на руки. Когда в перерыве в аудитории начался привычный шум, Таня проснулась, заморгала заспанными глазами и быстро полезла в сумку за зеркальцем. Рядом сидел Андрей из ее группы. Уписывая гигантский бутерброд, он сочувственно спросил:

— Что, было тяжелое дежурство?

Таню вопрос застал врасплох, она смутилась, забеспокоилась, словно испугалась, что все уже знают обо всем.

— С чего ты это взял? — с некоторым испугом спросила она.

— Да ты весь час проспала не шелохнувшись. Небось голодная?

— Ага…

— На, подкрепись. — Он сунул ей свой бутерброд.

Танька отхватила такой кусмень, что Андрей рассмеялся:

— Ого! Вот так аппетит.

— Не жмотничай, — буркнула Таня с набитым ртом, — в понедельник я компенсирую твои убытки.

Перерыв закончился, пошел второй час лекции…

Дома Татьяна с удивлением отметила, что все ее мысли заняты только собственной персоной — она не думала о Михаиле, о его здоровье, о том, как предстоит теперь общаться с ним. Она вся была сосредоточена на переменах в себе. А собственно, какие перемены? Да никаких. Просто теперь она — женщина, и это ей нравится.

Только засыпая, она представила перед собой лицо Михаила, подумала, что он такой сильный, хоть и не совсем еще здоровый, но какой ласковый. И ей захотелось, чтобы он очутился рядом, целовал ее и чтобы это длилось бесконечно…

В понедельник Михаил сообщил Тане, что завтра выписывается и некоторое время, пока киногруппа не завершит работу и не вернется в Москву, будет жить в квартире родителей.

Они договорились о дне и часе встречи. Адрес значился в истории болезни — недалеко от метро «Бауманская». Квартира двухкомнатная, в старом доме, но там полный порядок, все отремонтировано, и с тех пор, как он построил для родителей загородный домик, они переселились туда. Все это он рассказывал Тане, видя, как она чуть-чуть топорщится, чтобы расположить ее к себе, поскольку, как опытный человек, понимал, что физическая близость произошла у них прежде, чем они успели хорошо узнать друг друга.


Перед самым католическим Рождеством Галина слегла. Сашенька, Митя и Танька не оставляли ее, организовали бесперебойное дежурство, доставку лекарств и питание. Конечно, питание — громко сказано, потому что кроме соков и крохотной порции творога Галя уже ничего не ела. Вечером 28 декабря она скончалась.

Все произошло именно так, как она написала в последнем своем четверостишии, оставленном на тумбочке у кровати:

Стою у финишной прямой,

Судьбу и Бога заклиная:

Пусть не окажется кривой

Обещанная мне прямая.

Она умерла без боли, не почувствовав, что умирает, потому что потеряла сознание от внутреннего кровотечения — метастаз разрушил стенку крупного сосуда.

В этот день Таня была у Михаила…

С каждой новой встречей она все больше привязывалась к нему и уже не представляла своей жизни без него. Ни общих знакомых, ни друзей, ни близкой семьи вокруг них не было, словно существовали они в замкнутом пространстве. Собственно, так оно и было — Танька прибегала в назначенное время в небольшую, по-стариковски уютную квартирку, бросалась к своему каскадеру, потом они быстро съедали все, что заранее припас и приготовил Михаил, и она убегала на экзамен, на зачет, на КВН, на дежурство, не задаваясь никакими вопросами о будущем. У нее был свой мужчина с неиссякаемой чувственностью, и это ее вполне устраивало. Он тоже не пытался выйти за рамки сложившихся отношений.

Удивительно, но у Тани никогда не возникало желания называть каскадера по имени. Он был просто «он», мужчина. Однажды она повторила фразу, которую когда-то сказала Галине:

— Ты не находишь, что я веду себя как мартовская кошка?

— Пожалуй, — улыбнулся он.

— Тебе это нравится?

— Очень. Мне вообще нравится, что ты такая странная. Я прав? Ведь ты странная, не так ли? — говорил Михаил, лаская ее.

— Да, я странная, потому что я из другой страны, с планеты кошек.

О встрече Нового года они не говорили: предстояли похороны Галины, а Михаилу следовало готовиться к встрече со своей группой, которая собиралась вернуться как раз тридцать первого декабря, и от этой встречи, по его словам, зависела дальнейшая работа.


Галина со своей железной волей и решимостью сделала все так, чтобы ее смерть не слишком отяготила добрых соседей. Ключи от квартиры она передала Ореховым, еще когда слегла, и пару недель они регулярно и поочередно дежурили у нее. Оставила пространное письмо, где указала, как и во что ее одеть, где отпевать, хоронить и все прочее, что в таких случаях создает для родных и близких массу хлопот. В конце письма в «постскриптуме» сообщала адрес и фамилию нотариуса, у которого хранится завещание.

После Нового года, такого грустного и печального, как не было никогда в жизни этой семьи, Дмитрий отправился к нотариусу, но, к его удивлению, тот заявил, что завещание адресовано Татьяне Дмитриевне Ореховой, которая единственная может получить его.

Татьяна выбралась к нотариусу, только когда закончилась сессия и начались студенческие каникулы.

В тот день она приехала к Михаилу в назначенный час. Он ждал ее, приготовил подарок в честь завершения экзаменов, поздравил, обнял, хотел раздеть, но Таня заявила, что сегодня никак не может остаться, потому что должна идти к нотариусу.

— Понимаешь, — объяснила она, — после смерти тети Гали уже все официальные инстанции стоят на ушах, требуют ключи от квартиры, которая теперь считается свободной, и даже объявился претендент на нее. Папа сказал, что именно поэтому нужно поскорее получить завещание, чтобы исполнить волю покойной, а не идти на поводу всяких ЖЭКов, РЭУ… не знаю, как они там называются, но суть одна.

— А я так ждал тебя… — разочарованно вздохнул Михаил.

— Зато у меня есть новость, — объявила Танька, глядя ему пристально в глаза.

— Поделись.

— У мартовской кошки будет котенок — вот какая новость.

Михаил застыл, губы его сжались, на скулах заиграли желваки.

— Ты хочешь сказать, что у тебя будет ребенок, не так ли? — после небольшой паузы спросил он.

— Почти.

— Что значит «почти»? Как это следует понимать?

— Ты ошибся в местоимении: ребенок будет у нас, — улыбнулась Танька.

— Да-а… — протянул Михаил, — ты очень, очень странная девочка.

— Ты что — расстроился? — осторожно спросила Таня.

— Скажи мне, — проигнорировал вопрос Михаил, — сама-то ты хочешь ребенка?

— Не знаю, — совершенно искренне ответила Таня. — Я еще не успела над этим подумать. А ты?

— Вообще-то… мне тридцать семь лет, ты знаешь, у меня нет детей, и я бы не возражал… то есть я могу представить себя отцом… Раньше я очень хотел ребенка, но так все в жизни сложилось…

— Значит, сейчас уже не хочешь…

— Танюша, рождение человека — не мне тебя учить — очень серьезный вопрос. Нельзя же так, с бухты-барахты, на ходу. Я не готов сию минуту это обсуждать.

— И не надо, разве я настаиваю? — парировала Таня.

— Все-таки ребенок — проблема двоих, нельзя решать одному. Помнишь, когда я пытался предохраняться, ты стала возражать?

— Потому что это было невкусно, какая-то профанация.

— Тогда я подумал, что ты сама знаешь, что делать, ведь у тебя и родители врачи. А получается, что тебе в голову не пришло принять меры.

— Я не думала, что все так скоро может произойти… я же не нарочно… — Она была готова расплакаться.

Михаил обнял ее, успокоил, как мог:

— Давай поступим вот как. Я должен на пару недель уехать.

— Тебя уже включили в работу?

— Пока только знакомство с новой киногруппой, осмотр местности, первоначальные прикидки, как обычно. Две недели — это в пределах твоих… наших возможностей? Дело терпит?

— Пока еще да, — ответила Таня, предварительно что-то пошептав губами и загибая пальцы.

— Через две недели мы встретимся и все решим, идет?

— Угу… — отозвалась Таня и почувствовала во рту вкус еды, тот самый странный привкус, который она ощутила, когда привезли в клинику больного каскадера. Он совершенно отличался от легкой тошноты, появившейся у нее с беременностью. Она знала точно, что это — разные явления. — Ну, я пойду? А то закроют контору, не успею получить бумажку.

— Тебя проводить? — спросил Михаил.

— Зачем? Сама доеду, я же не больная, я — беременная.

Таня чмокнула Михаила в щеку и отправилась по своим делам.

Весь этот разговор с его легкой наигранностью дался ей непросто. С тех пор как она поняла, что забеременела, в голове крутилась только одна мысль: как лучше поступить, как сказать, может, и не говорить Михаилу, а рассказать отцу, может, поделиться с Лилькой и быстренько сделать какой-нибудь современный аборт — ведь в рекламных объявлениях столько информации о легкой и безболезненной ликвидации ранней беременности, а лучше всего, наверное, поговорить с мамой… Возможностей было много, решения — ни одного. И еще смерть тети Гали, которая выбила из колеи всех Ореховых…