— Ой, папик! — И Танька бросилась обнимать отца, словно хотела уберечь его от всех стрессов и болезней, подстерегающих каждого хирурга.


Сентябрь 2003 года измотал москвичей дождями, которые, начавшись еще в августе, плавно перетекли в следующий месяц. Все ждали «бабьего лета», а его все не было. «Опять не дают обещанного», — шутил Митя.

Галина постоянно чувствовала себя разбитой, усталой, на предложения Дмитрия положить ее в больницу для обследования отговаривалась:

— Во-первых, в палатах рано гасят свет, а я «не могу дормир в потемках», во-вторых, у вас наверняка не установили биде. Все это мне не подходит. Просто у меня в такую погоду всегда наступает депрессия. Пройдет.

— Галя, нельзя же так легкомысленно относиться к своему здоровью, — увещевала ее Сашенька. — Всего две недели в больнице — и все исследования успеешь пройти. Ну что тебе стоит! Как-нибудь потерпишь-перетерпишь наш больничный сервис, зато будешь точно знать — что и как лечить.

— Сашенька, ну кто может знать лучше меня, что творится в моих недрах? Давай не будем к этому возвращаться. Вот придет «бабье лето» — и я воспряну.

— Когда оно придет? Сентябрь уже кончается.

— Придет, никуда не денется. Нельзя же, в конце концов, вечно обманывать женщин. Природа — не то что люди, она справедлива, она не обманет.


Действительно, через несколько дней наступили теплые солнечные дни, и хотя уже стоял октябрь, казалось — ни осени, ни слякоти, ни зимы, ни снега никогда не будет.

Сашенька ходила на работу, наслаждаясь прогулками по бульвару. Тамара продолжала баловать ее приношениями из «Макдоналдса», словом, все шло своим чередом. Потенциальные «левые» пациентки, видимо успевшие за лето не только вдоволь нагрешить, но и присмотреть себе кандидатов на совместное прослушивание марша Мендельсона с последующей совместной же семейной жизнью, активизировались. Примерно раз в неделю, жеманясь и опуская глаза долу, появлялась такая грешница с очередной байкой о случившейся с ней оказии. Саша вполуха выслушивала для приличия их россказни, делала свое дело и думала, что если произошло непорочное зачатие, то почему бы не быть и непорочной потере невинности — именно в этом пыталась ее убедить почти каждая из девиц. «Бог с ними, — думала Сашенька, — какое мне дело до их проблем…»

Однажды в конце приема Тамара, относившая истории болезни в регистратуру, вернулась весьма озадаченная.

— Александра Михайловна, там сидит девушка на прием, без карточки. Думаю, это на пластику.

— Приглашай, чего тянуть, — сказала Саша.

— По-моему, она уже была у нас.

— Значит, что-то другое. Зови, я приму ее.

— Да нет, вы не поняли. Мы ей уже зашивали, она к нам весной приходила.

— Ну и что, может, она сегодня пришла с беременностью. И слава Богу. Пригласи ее, не сидеть же здесь вечно.

Тамара открыла дверь, и, когда девица вошла, Саша сразу же узнала ее — действительно, примерно весной она делала ей гименопластику.

Все оказалось совсем не так, как предполагала Сашенька. Девица была намерена сделать ту же операцию повторно.

— Вы это серьезно? — удивилась Саша. — Может, вам пуговочку с петелькой или молнию там пришить? Захотела — расстегнула, потом застегнула.

Девица пыталась что-то объяснить, упросить, путалась в словах, не договаривая до конца ни единой фразы.

— Понимаете, я как бы хотела… потом так получилось…

Саша торопилась домой: сегодня Таня хотела порепетировать дома несколько сцен из нового КВН, ожидался и Леха — впервые после долгого отсутствия. Ей хотелось, чтобы ничего в доме не смущало его, чтобы все происходило, как прежде. Конечно, Таня сама справится, но лучше, считала Сашенька, если бы и она при этом присутствовала, а то мало ли что может выкинуть Татоша — вожжа под хвост и понеслась.

А девица все тянула, все мямлила, теребя пуговицу на блузе.

— Тамара, ты что-нибудь понимаешь? — едва сдерживаясь, обратилась Сашенька к медсестре.

— Пока не очень. Если можно, Александра Михайловна, я попробую поговорить с ней сама.

— Да ради Бога! Только не тяните время.

Тамара усадила девицу и, стоя над ней, отчего той пришлось задирать голову, отвечая на вопросы, стала, как заправский следователь, вытягивать из нее слово за словом.

— Ну сделали мы тебе все, и ты вышла замуж. Так?

— На самом деле… понимаете…

— Милочка, можешь ответить толком: вышла ты замуж или нет?

— Сначала я как бы… понимаете… я же не думала…

— Короче, — начала заводиться Тамара, — ты замуж не вышла, опять с кем-то связалась и снова — облом! Правильно?

— Вообще-то… вроде бы да… только если вы не сделаете это… ну, эту… как бы операцию…

— Поняла. Ты хочешь сказать, что и новый жених желает иметь невесту-девственницу?

— Когда девственница, то такса получается как бы больше, — вдруг на одном дыхании проговорила девица и опустила голову — то ли от смущения, то ли просто шея устала удерживать ее задранной кверху.

Сашенька, словно ее шилом кто кольнул, подскочила к ней и тоном, не допускающим возражений, потребовала:

— А вот с этого места попрошу поподробней! Подробно, но коротко и ясно! Никаких «как бы» и прочей словесной шелухи.

Девица расплакалась, зашмыгала носом и, не имея при себе носового платка, стала рукавом вытирать, нос и глаза. Тамара взяла со стерильного столика корнцангом[3] марлевую салфетку и бросила ей на колени. Та схватилась за спасительный лоскуток, стала промокать лицо, стирая дешевый грим и помаду. В результате несвязного, сбивчивого рассказа выяснилось, что она — самая обыкновенная проститутка, и на операции ее направляет сутенер, чей доход значительно прирастает при торговле девственницами.

Горю несчастной не было конца, казалось, она прямо здесь, в кабинете изойдет слезами и истает, как Снегурочка.

— Он выгонит меня, прибьет… я потеряю работу… никто меня не возьмет, потому что они все друг с другом связаны… Меня убьют…

Сашеньке было и жаль ее, и страшно за себя — сколько же проституток скрывалось за пациентками, что прошли через ее руки? Получается, что она сотрудничает с ними, вольно или невольно участвует в общем деле, служит этому Молоху и в ус не дует. «Черт возьми, как же я раньше не подумала!» И тут же внутренний беспощадный голос спросил: «А ты считала, что наставляешь на путь истины невинных, оступившихся овечек?»

Словно какая-то глыба навалилось на нее, сковала и не давала ни шевельнуться, ни промолвить слово.

Тамара взяла незадачливую жрицу древней профессии за руку и вывела за дверь.

— Успокойся, никто тебя убивать не станет, ну а все остальное — издержки твоей профессии. Думать надо было, когда выбирала, чем бы заняться в столице. Поправь макияж и шагай отсюда. Не вздумай еще раз появиться здесь.

Когда Тамара вернулась в кабинет, Сашенька снимала халат. Движения ее напоминали кадры замедленной киносъемки, глаза — широко раскрытые, остановившиеся.

— Александра Михайловна… — начала было Тамара.

Саша перебила ее:

— Так. Контора закрывается. Больше ни одной — слышишь? — ни одной пластики!

— Но, Александра Михайловна, это же не значит, что все…

— Тамара, — не стала дослушивать ее Сашенька, — я не могу проводить каждый раз следствие, чтобы разобраться — кто из них проститутка, а кто случайно напоровшаяся на сук девица.

— Ну не все же будут приходить по второму разу, почему надо отказываться? В конце концов — какая нам разница, кто они, эти дурехи!

— Я понимаю, что жаль терять приработок, который так и прет сам в руки. Но я больше не могу, нет.

— Так ведь в каждой коммерческой поликлинике преспокойно делают эти операции, и все узаконено.

— Тогда почему они идут к нам? Почему такая трагедия — «выгонит, прибьет, убьет»! Я понятия не имею, что творится в платных консультациях и, честно говоря, никогда этим не интересовалась. Вот пусть туда и ходят. В чем проблема?

— Да как же вы не поймете, Александра Михайловна, ведь все эти девчонки — приезжие, к тому же большинство из деревень. Они и райцентра-то, может, своего не знают, что они могут знать в Москве? Что они здесь видят, кроме тех закутков, куда их поселяют? Вот одна через кого-то узнала, сказала другой, та третьей — так и пошло-поехало. А их сутенеры, тоже из начинающих, не все еще заматерели, нашли место под солнцем, они что, будут добывать информацию о платных женских консультациях? Рекламы-то на это дело нет.

— Любой бизнес рано или поздно займется рекламой. Это закон. И если разрешено — на здоровье. Вот мы с тобой сейчас спорим, рассуждаем, а на самом деле каждая из нас решает свою проблему, свою линию поведения.

Сашенька заметила, как сникла Тамара, как руки ее, всегда умело, четко, без суеты раскладывавшие инструменты и стерильный материал в начале и в конце работы, теперь стали вялыми, движения неточными, без привычной последовательности в действиях. «Утрачен автоматизм», — подумала Сашенька и сказала:

— Томочка, дорогая, мы с тобой давно работаем вместе, не будем кривить друг перед другом душой. Я хочу, чтобы ты поняла меня: мне не все равно — кто в кресле у меня, я не хочу превращаться в штатного сотрудника подпольного борделя, кстати, в этом вопросе я достаточно хорошо информирована: их пока еще у нас не разрешили… Прости меня, если я невольно подвожу тебя, но я приняла решение — считай, что мы начинаем новую жизнь. — Чуть помолчав, она добавила: — Вот если не найдут гинеколога на третий участок, давай возьмем с тобой полставки.

— Они вчера уже взяли новенькую, после института, — мрачно проговорила Тамара.

— Значит, полставки не берем и — все! Вопрос закрыт.


К дому Сашенька подошла уже немного успокоившись — в конце концов, никакой трагедии не произошло, будем жить, как и прежде жили, без этих денег, зато и без риска, без вечного волнения, что кто-то узнает, что возникнут неприятности, пересуды и всякое такое…