— А ты способна?

Эмма оставила этот вопрос без ответа. Она вдруг обнаружила, что ее чудесный серый брючный костюм, который еще несколько часов назад был в безупречном состоянии, измялся, а на пиджаке виднелись темные пятна непонятного происхождения.

— Кровь! — воскликнула Эмма.

— У тебя галлюцинации?

Она потянула за лацкан пиджака.

— Ты испачкал меня своей кровью.

— Ах я скотина!

— Вот именно.

— Бездушное создание. Нет бы спросить, не болит ли у меня губа…

— Ты сам виноват, что разбил ее. — Эмма со слезами на глазах рассматривала измазанную кровью ткань. — О, ты испортил мой костюм!

— Вот незадача.

— Будешь мне должен!

— Оплачу химчистку, так и быть.

— В химчистке мне не помогут. Эту ткань нельзя отбеливать, а иначе кровь уже не отстирать.

— Я не стану покупать тебе новый костюм, если ты об этом.

— Да, об этом!

— В таком случае с тебя новая рубашка! Я ее тоже испачкал. А она, между прочим, стоит недешево.

— Все равно ты покупал ее не за свои деньги.

— А за чьи же?

— Папочка небось оплатил.

— А вот это уже не твое дело.

— А ты мне рот не затыкай!

Они продолжили бы препираться и дальше, и, может быть, дело дошло бы до легкой потасовки, однако дверь участка неожиданно отворилась и в помещение вошел Пол Смит в сопровождении двух копов, которые накануне арестовали Эмму и Питера.

— Вот что… — сказал Смит и закашлялся. — Вот что… вы, собственно, свободны.

— Что, наконец выяснили, что арест был незаконным? — ехидно спросила Эмма.

— Машина-то ваша, дамочка. А вот за вождение в пьяном виде следует наказывать.

— Это я-то была пьяной? Я?!

— Мы принимаем ваши извинения. Это было недоразумение, которое, к счастью, быстро разрешилось. Претензий не имеем, — быстро заговорил Питер, вскакивая с места. — Мы страшно торопимся, так что… — Он вытянул руки, взглядом показывая на наручники.

— Ну уж нет! — вскричала Эмма. — Вы нарушили закон! Вы, а не мы! Продержали нас целую ночь в участке, не составили даже протокол задержания, оскорбляли нас и унижали…

Питер, уже освобожденный от наручников, подскочил к Эмме и ладонью закрыл ей рот. Она вырывалась, брыкалась, мычала, но он держал ее крепко.

— Мы сейчас же уйдем! — нервно смеясь, пообещал он полицейским. — Она всегда была несдержанна на язык. Уж простите ее…

— Да чего уж там. — Смит поспешил отдать ему сумку Эммы и ключи от автомобиля.

Питер выволок Эмму на улицу, силой втолкнул в машину и сам сел за руль. Через минуту они выехали на оживленную дорогу, которая при свете восходящего солнца выглядела куда симпатичнее.

Едва Эмма получила возможность говорить, она разразилась ругательствами. Питер долго выслушивал ее вопли, но держал язык за зубами, не желая подливать масло в огонь. Когда Эмма сделала секундную паузу, чтобы перевести дух, он наконец сказал:

— Я уже понял, что ты не в восторге от местных полицейских. Ты высказалась предельно ясно.

— Не в восторге? — Голос Эммы сорвался на крик. — Я в ярости! В бешенстве! Я буду жаловаться на них! Почему ты увез меня? Я бы им такое устроила!..

— Детка, ты так наивна, — вздохнул Питер. — Ничего бы ты не устроила. Ну если только истерику. Безусловно, они были в чем-то не правы, когда забрали нас в участок…

— В чем-то?

— Успокойся, пожалуйста. Наша машина виляла вправо-влево. Естественно, копы подумали, что ты пьяна. Они должны были задержать нас.

— Задержать, выяснить, что я трезвая, и отпустить восвояси! Нам же пришлось ночевать на скамейках! На нас надели наручники, Питер! Я запястья стерла в кровь!

— Если бы ты принялась качать права, они быстренько засадили бы тебя в самую что ни на есть настоящую камеру. И держали бы там ровно столько, сколько потребуется. А если бы ты выразила желание позвонить своему адвокату, то телефон неожиданно «сломался» бы. Или про тебя забыли бы совершенно случайно. Ты никогда не смогла бы доказать, что полицейские нарушили твои права. Поверь, я знаю, о чем говорю. Они поступают так со всеми, кто не желает вести себя мирно. Это у них называется «укрощение строптивых».

Эмма тяжело дышала, глядя на проплывающий мимо пейзаж. Она понимала, что Питер прав. Эмма не раз слышала о подобных методах «укрощения».

— Ясно тебе теперь, почему я сразу же уволок тебя, как только нас официально отпустили? — Питер говорил тихим, успокаивающим тоном, и, как ни странно, это подействовало на Эмму.

Она вдруг почувствовала, как остывает сжигающий ее изнутри гнев.

— Я хочу есть, — сказала она после десятиминутного молчания. — И не отказалась бы принять душ.

— Не хочу тебя расстраивать, но в этих краях мотелей днем с огнем не сыщешь.

— Тогда останови хотя бы у какого-нибудь кафетерия. Мне нужно привести себя в порядок.

Она прикусила губу, чтобы не расплакаться. Ей вдруг стало невыносимо жаль себя. Ее одежда была измята и перепачкана, туфли покрывал слой пыли, волосы растрепались, тушь размазалась… А поскольку мироощущение Эммы целиком завесило от того, как она выглядела, настроение у нее упало, как столбик термометра в мороз.

Питер вел себя на удивление покладисто. Он изредка с сочувствием поглядывал на Эмму, но комментариев не отпускал. А она, надеясь на то, что Питер чувствует себя хоть немного виноватым, и, желая его помучить, демонстративно вздыхала, и хлюпала носом. Ей надоело изображать сильную женщину. Эмма даже подумала, что, пожалуй, совершила ошибку, демонстрируя свою несгибаемость и хладнокровие. Возможно, если бы Питер хотя бы подозревал, что и она способна чувствовать и переживать, то не вел бы себя как последняя сволочь.

Через час он затормозил у придорожного кафетерия, как две капли воды похожего на тот, в котором они пили кофе ночью. Эмма даже поначалу решила, что они заблудились и сделали круг. Однако, взглянув на дорожный указатель и увидев номер трассы, успокоилась.

— Я пойду в дамскую комнату, — сказала она. — А ты займи столик и закажи для меня большую чашку капучино, какой-нибудь более-менее съедобный сандвич и большую порцию овощного салата.

— Как скажешь, — смиренно согласился Питер.

— Надеюсь, ты не влипнешь в очередную историю, пока я буду отсутствовать.

— Я постараюсь.

Махнув на него рукой, Эмма вошла в кафе, заперлась в женском туалете и уткнулась носом в мутное зеркало с трещиной посередине. То, что она увидела, превзошло самые худшие ее ожидания.

— О! Кто это? — шепотом спросила Эмма, хватаясь за сердце. — Кто ты, чудовище? И куда подевалась моя дорогая Эмма Сент-Джон?

Она не проронила ни слезинки, когда попала в участок, не расплакалась, когда ее унижали копы, однако увидев себя в зеркале — осунувшуюся, с тенями под глазами, со спутанными волосами, в грязном костюме, — Эмма зарыдала.

— Меня надо показывать на ярмарке за деньги! — всхлипывая, лепетала она. — Мною можно детей пугать! Я монстр! Ужасный монстр!

Для Эммы даже спущенная петля на чулке являлась трагедией, что уж говорить о нынешнем жутком облике.

Она дала себе время выплакаться, затем умылась с мылом, припудрилась, заново накрасила ресницы, нанесла светло-серые тени на веки и подрумянила щеки. Радуясь, что догадалась взять с собой полный набор косметики, Эмма намазала руки кремом, сняла пиджак и блузку, побрызгала тело освежающим спреем, причесалась и залила волосы лаком.

— Так-то лучше!

Спрятав косметичку в сумку, Эмма протерла туфли салфеткой, надела блузку, заправив ее в брюки, затянула пояс потуже, а испорченный пиджак перекинула через плечо.

— Кажется, я снова превратилась в саму себя, — отметила Эмма, бросив последний взгляд в зеркало. — По крайней мере, Джейн должна меня узнать.

Эмма очень удивилась, когда, выйдя из туалета, увидела Питера, в одиночестве сидящего за столиком. Она, конечно, ожидала, что он, как минимум, дерется с дальнобойщиками или соблазняет официантку. Однако Питер, на ее счастье, слишком устал, и ему было не до подвигов.

— Отлично выглядишь. Вид не такой помятый, как полчаса назад. Как тебе удалось преобразиться? — спросил он, когда Эмма села напротив него. — Ты носишь в сумке карлика-визажиста? Или занимаешься колдовством?

— Поскольку это первый комплимент, который ты мне сделал за все время нашего знакомства, я не обращу внимания на те фразы, которые показались мне немного оскорбительными.

— Первый комплимент? — переспросил Питер. — Неправда! Я постоянно тебя хвалю.

— Про себя, наверное.

— Нет, вслух! Однако все чаще за глаза.

— Что так?

— Еще решишь, что я за тобой ухлестываю.

— Я еще не забыла о том, как ты меня лапал, а потом попытался поцеловать.

— Я проводил эксперимент. И он с треском провалился.

Эмма голодным взглядом пошарила по пустому столу.

— Ты завтрак заказал?

— Свою порцию я уже съел и думаю повторить. А твою еду сейчас принесут. Я был уверен, что ты застрянешь в дамской комнате на пару часов, и потому попросил официантку не торопиться.

— Спасибо, — сказала повеселевшая Эмма. — Ты можешь быть милым, когда захочешь.

— Это очень трудно.

— Знаю, и потому вдвойне тебе благодарна.

Она почти полностью простила его, когда официантка поставила перед ней большую тарелку с дымящимся омлетом, миску с салатом и огромную кружку кофе. Кроме того, Питер заказал горячие булочки, так что Эмма даже потрепала его по руке от переизбытка чувств.

— От сандвичей меня отговорили, — пояснил Питер. — Кажется, их везде подают только дальнобойщикам. Однако омлет очень даже неплох, будь уверена.

— Я так проголодалась! — призналась Эмма. — Корову бы съела целиком!