— Ты думаешь, она тебе подруга.

Я замерла у кофеварки с кружкой в руках.

Она со злостью надавила на тесто:

— Чтобы спасти свою шкуру, эта puta продаст тебя и глазом не моргнет.

— Бесполезно, Илария. — Впервые за все время нашего знакомства у меня хватило духу возразить Иларии. Налив себе кофе, я остановилась у двери и добавила: — И вообще, хочешь верь, хочешь нет, но ты не можешь всего знать.

И уже в коридоре услышала, как она презрительно фыркнула мне вслед.


Я спустилась к стойке Ашока забрать доставленные из химчистки вещи Агнес и поболтала с ним пару минут, чтобы прогнать дурное настроение. Ашок отличался спокойствием и оптимизмом. Общаясь с ним, ты словно видишь мир с другой, гораздо более светлой стороны. Вернувшись в квартиру, я обнаружила перед входной дверью слегка измятый пластиковый пакет. Наклонилась поднять его и обнаружила, к своему удивлению, что пакет предназначен мне. Или, по крайней мере, «Луизе, по-моему, ее зовут именно так».

Я открыла пакет в своей комнате. В нем лежал, завернутый в старую папиросную бумагу, винтажный шарф «Биба», украшенный принтом с павлиньими перьями. Я развернула шарф и надела его на шею, любуясь неуловимым блеском ткани, переливающейся даже при тусклом свете. От шарфа пахло гвоздикой и старыми духами. Пошарив в пакете, я вытащила маленькую визитную карточку. На ней было напечатано темно-синим витиеватым шрифтом: «Марго Де Витт», а ниже нацарапано дрожащим старческим почерком: «Спасибо, что спасла мою собаку».

Глава 15

Кому: MrandMrsBernardClark@yahoo.com

От кого: BusyBee@gmail.com

Привет, мам!

Да, Хеллоуин здесь важное событие. Я прошлась по городу, и все было очень мило. Куча маленьких привидений и ведьмс корзинками конфет и почетным эскортом из вооруженных фонариками родителей. Некоторые взрослые тожев соответствующих костюмах. И люди, похоже, охотно принимают в этом участие. Не то что соседи на нашей улице, половина которых выключает свет или прячется в задних комнатах, чтобы дети, упаси Господи, не постучались в их двери. Во всех витринах пластиковые тыквы или игрушечные привидения, и всем жутко нравится переодеваться.

Но насколько я поняла, никто никого не подначивает.

Но в нашем здании — никаких таких шалостей. Дом находится не в том районе, где можно запросто постучать в соседскую дверь. Возможно, они общаются через личных водителей. Или просто боятся ночного консьержа, который сам по себе может быть очень страшным.

Следующий праздник — День благодарения. С витрин еще не убраны силуэты призраков, а уже начинается реклама индеек. Если честно, я пока не врубилась, в чем суть Дня благодарения. Думаю, в обжорстве. Хотя это касается большинства здешних праздников.

У меня все отлично. Прости, что редко звоню. Передавай привет папе и дедуле.

Очень скучаю.

Лу x

Мистер Гупник, который с несвойственной ему ранее сентиментальностью стал с особым трепетом относиться к семейным сборищам, впрочем, как и большинство недавно разведенных мужчин, неожиданно захотел пригласить к себе на обед в честь Дня благодарения всех ближайших родственников, обосновав это тем, что бывшая миссис Гупник уехала с сестрой в Вермонт. Перспектива столь радостного события, особенно на фоне восемнадцатичасового рабочего дня мистера Гупника, вызвала у Агнес глубокую депрессию.

По возвращении, а на самом деле только через сутки, Сэм прислал текстовое сообщение, чтобы сказать, как он устал и как ему тяжело — тяжелее, чем он себе представлял. Я ответила лаконичным «да», потому что тоже устала.

По утрам я продолжала бегать с Агнес и Джорджем. Но когда я не бегала, то просыпалась в своей маленькой комнатке и в ушах стояли звуки большого города, а в голове — образ Сэма в дверях ванной комнаты. Тогда я ворочалась с боку на бок, пока не запутывалась в простынях, а настроение не портилось окончательно. И я понимала, что день, еще не начавшись, уже не задался. Но когда мне нужно было вставать и надевать кроссовки, я просыпалась уже в движении, вынужденная подстраиваться под ритм жизни других людей: бедра напряжены, в груди — холодный воздух, в ушах — звук собственного дыхания. Я чувствовала себя подтянутой, сильной, готовой справиться с любым дерьмом, которое приготовил для меня грядущий день.

А эта неделя реально выдалась дерьмовой. Дочка Гарри бросила колледж, отчего Гарри был в отвратительном настроении и всякий раз, когда Агнес выходила из машины, сетовал на неблагодарных детей, не ценящих принесенные жертвы и не представляющих, как тяжело дается рабочему человеку каждый заработанный им доллар. Илария пребывала в перманентном состоянии тихой ярости по поводу все более странных прихотей Агнес, которая заказывала какие-нибудь блюда, а потом отказывалась их есть или запирала в свое отсутствие гардеробную комнату, тем самым не давая Иларии возможности положить на место одежду.

— Мне что, теперь оставлять ее нижнее белье прямо в коридоре? На всеобщее обозрение? Чтобы бакалейщик видел ее экипировку для любовных утех? Да и вообще, что она может там прятать?

Майкл, с его измученным, озабоченным лицом человека, работающего на двух работах, проносился по квартире, точно призрак, и даже Натан частично утратил привычную невозмутимость и окрысился на японскую кошачью леди, заявившую, что некие отложения, неожиданно оказавшиеся в кроссовке Натана, — это результат его плохой энергии. «Блин, я покажу ей плохую энергию!» — ворчал Натан, выкидывая кроссовки на помойку. Миссис Де Витт дважды в неделю стучалась в нашу дверь пожаловаться на фортепиано. Агнес же в качестве возмездия врубала перед уходом на полную мощность запись музыкального произведения под названием «Лестница дьявола»[7].

— Лигети, — фыркала она, поправляя макияж, пока мы спускались в лифте, а тем временем над нашей головой резкие, атональные звуки взмывали вверх и резко обрушивались вниз.

После чего я втихаря посылала Иларии сообщение с просьбой выключить проигрыватель.

Температура воздуха понизилась, на тротуарах стало еще больше людей, в витринах начали потихоньку расползаться, подобно яркой блестящей сыпи, рождественские композиции. Я забронировала билеты домой, но уже без особого нетерпения, поскольку не знала, какой прием ждет меня по возвращении. Я позвонила сестре, надеясь, что она не будет задавать лишних вопросов. Впрочем, зря беспокоилась. Она была, как обычно, очень разговорчива, болтала о школьных проектах Тома, о его новых друзьях, о футбольных успехах. Я спросила Трину о ее бойфренде, и она вдруг непривычно притихла.

— Так ты собираешься хоть что-нибудь нам о нем рассказать? Мама уже писает крутым кипятком.

— А ты не передумала приехать домой на Рождество?

— Нет.

— Тогда я, возможно, вас познакомлю. Если, конечно, ты возьмешь себя в руки и хотя бы пару часов не будешь вести себя как круглая идиотка.

— А он уже познакомился с Томом?

— В ближайший уик-энд, — не слишком уверенно ответила Трина. — Я старалась, чтобы они пока не встречались. А что, если что-то пойдет не так? Эдди, конечно, любит детей, но вдруг они не найдут общего…

— Эдди!

Трина вздохнула:

— Да. Эдди.

— Эдди. Эдди и Трина. Тили-тили-тесто. Жених и невеста.

— Боже, ну что за ребячество!

Впервые за эту неделю я от души рассмеялась:

— Они непременно поладят. А после этого можно будет познакомить его с папой и мамой. И тогда мама именно тебя будет донимать свадебными колоколами, а я смогу взять отпуск, чтобы отдохнуть от проявлений ее материнской вины.

— Не отпуск, а каникулы. Ты же не американка. Да и вообще, еще рано говорить. Прикинь, она боится, что ты стала слишком важной, чтобы разговаривать с ними. А еще, что ты не захочешь, чтобы папа встречал тебя в аэропорту на своем минивэне, потому что ты, дескать, привыкла разъезжать на лимузинах.

— Я и правда привыкла.

— Нет, я серьезно. Что происходит? Ты ни слова не сказала, как тебе там живется.

— Мне нравится Нью-Йорк. — Это уже стало для меня привычной мантрой. — Много работаю.

— Вот дерьмо! Мне пора. Том проснулся.

— Сообщи, как все прошло.

— Непременно.

— Но если все пройдет плохо, мне придется срочно эмигрировать и больше никогда в жизни ни с кем из них не разговаривать.

— Узнаю члена нашей семьи. Всегда соответствующая реакция.


Суббота вновь предложила нам на завтрак холода с гарниром в виде порывистых ветров. Я даже не представляла себе, насколько лютыми могут быть ветры в Нью-Йорке. Высотные здания пропускали через воронку любой бриз, превращая его в нечто ледяное, и свирепое, и плотное. Мне казалось, будто я попала в аэродинамическую трубу, так что пришлось идти с низко опущенной головой, согнувшись под углом в сорок пять градусов и периодически хватаясь за пожарный гидрант или фонарный столб. Я доехала на метро до «Магазина винтажной одежды» и за то время, пока у меня оттаивал кофе, успела купить пальто с принтом «зебра» по скидочной цене в двенадцать долларов. По правде говоря, я просто тянула время. Мне не хотелось возвращаться в одиночество своей маленькой комнаты, слышать трескотню программы новостей, доносящуюся из-под двери Иларии, постоянно видеть призрак Сэма и проверять каждые пятнадцать минут электронную почту. Домой я вернулась уже затемно — достаточно усталая и продрогшая, чтобы успокоиться и не поддаться этому характерному для Нью-Йорка чувству, будто, оставаясь вечером дома, ты упускаешь нечто важное.