– У Мими тоже полно поклонников. – Пожав плечами, он бросил книгу ей в сумку. – Возьми ее с собой. Она каждый раз присылает мне экземпляр очередного бестселлера, бог знает почему. У меня от одних обложек уже голова раскалывается.

– Ты просто женоненавистник какой‑то, – добродушно сказала Дженни. – А мне нравится.

– Тебе они больше не нужны. – Гай говорил строго. – Алан вернулся; теперь у тебя будет собственный хеппи‑энд.

Дженни внимательно рассматривала микроскопическое пятнышко на рукаве.

– М‑м‑м…

Гай решился рискнуть. Без особых переходов он сказал:

– Хотя я полагаю, это будет нелегко. Два года – долгий срок. Понадобится время, чтобы снова научиться жить вместе.

Она никому не говорила еще ни слова о проблемах, которые у них возникли. Алан был обаятельный, веселый и чувствительный. Но его безделье начинало ее раздражать. Прошло больше месяца с его возвращения, а он даже не думал искать работу. Суммы, которые он брал у нее, чтобы «следить за собой», были незначительны, но отдавать их он не спешил. Дженни наблюдала за тем, как тают ее сбережения, и одновременно вынуждена была обеспечивать всем необходимым не только себя, но и Алана, который тем временем обеспечивал выпивкой всех своих друзей по клубу.

– Нет, это нелегко. – Дженни хотелось произнести это с волнением, естественным в такой ситуации. Она знала, что никогда бы не стала посвящать Гая в истинное положение дел, но и притворяться, что все идеально, устала. – Думаю, дело во мне, – продолжила она, судорожно глотая вино. – Когда живешь одна, становишься эгоисткой. Перестаешь тревожиться о всяких глупостях. Не нужно проверять, осталась ли еда, помнить о том, что нельзя использовать всю горячую воду, и постоянно опускать за кем‑то сиденье унитаза.

– Об этом можешь мне не рассказывать. Я, между прочим, живу в одном доме с Максин. Она, может, и не оставляет поднятым сиденье унитаза, зато меня превратила в психа. В ванной не пошевелиться из‑за этих ее проклятых баллонов с лаком для волос. Там же я насчитал одиннадцать бутылок шампуня, а еще она оставляет огромные кляксы пены для волос по всему ковру. Ощущение такое, что идешь по полю, а под ногами взрываются грибы‑дождевики.

– А ты думаешь, почему я послала ее работать к тебе? – засмеялась Дженни. – Я была сыта этими грибами по горло, чуть с ума от них не сошла.

Она немного расслабилась. Гай походя заметил:

– Но, по крайней мере, мы с Максин не женаты. Дженни стало не по себе.

– Это уж точно.

– Послушай. – Глубоко вздохнув, он решил рискнуть. – Я на твоей стороне, Дженни. Может, это и не мое дело, но я уверен, что горячей водой и сиденьем унитаза твои трудности не ограничиваются. Алана не было два года. Вы оба изменились. В такой ситуации проблемы возникают обязательно. Ты не можешь автоматически стать счастливой только из‑за одного факта его возвращения. Стыдиться тут нечего. Никто не будет тебя винить.

Дженни закусила губу. Он говорил очень правильные вещи, но она до сих пор боялась признаться себе, насколько они отдалились друг от друга. Алан любит ее и нуждается в ней. Если она неожиданно объявит ему, что передумала, как глубоко это может его ранить?

Она почувствовала себя отвратительно вероломной, предательство даже думать об этом, но нужно сохранять внешнее спокойствие. Она не собиралась раскрывать свое сердце Гаю; он достаточно пострадал от этого после фиаско с Бруно. Может, он и на ее стороне, думала она, но у нее еще осталась какая‑то гордость. Ей не хотелось, чтобы он считал ее безнадежным случаем.

– У нас все хорошо, – заверила его Дженни и улыбнулась. – Правда. Я просто разнылась, вот и все.

Черт, думал Гай, ни на секунду ей не поверив. Все лопнуло. А он‑то думал, что делает успехи.


– Черт! – почти одновременно заорала Максин в Лондоне.

Бруно улыбнулся метрдотелю в надежде, что тот не передумает отдавать им последний свободный столик в ресторане.

– Она из Исландии, – доверительно сообщил он. – Не знает ни слова по‑английски. Я думаю, она сказала «привет».

Но Максин, которая уставилась на книгу заказов, лежавшую на столе перед ними, была слишком расстроена, чтобы принять условия игры.

– Пятнадцатое, – стонала она. – О, черт, не могу поверить, пятнадцатое!

Ноября, понял Бруно, проследив за ее взглядом. Большое дело. Если она только не осознала вдруг, что у нее задержка. В таком случае это определенно будет большое дело…

– Скорее, мне нужен телефон! – Максин устремилась к столу из красного дерева. – Могу я воспользоваться этим?

Но метрдотель, у которого были быстрые рефлексы, успел положить на телефон руку. Последний деятель, которому удался этот трюк, позвонил своей маме в Южную Америку.

– Этот телефон используется только в служебных целях. Для клиентов у нас есть платный телефон‑автомат в дальнем конце бара.

– Что случилось? – спрашивал Бруно, пока Максин шарила по его карманам в поисках мелочи. Он с тревогой заметил, что в ее глазах блестят слезы.

– Этот ублюдок… – кипела она. – Я спрашивала его, что она сегодня делает, и он ответил, что у нее нет никаких планов. Полагаю, гулять отправился он…

– Кто?

– Хренов Алан хренов Синклер. Кто же еще? Бруно удивленно поднял брови.

– А в чем дело, что он на этот раз сделал?

– Ничего особенного. Во всяком случае, по его стандартам. Сегодня день рождения Дженни, только и всего.


ГЛАВА 49



Как по заказу, подумал Гай. Он с хмурым видом повесил трубку, и Дженни сразу заволновалась.

– Плохие новости?

Он кивнул.

– Очень плохие новости.

– О нет. – У нее кольнуло сердце. – Что случилось?

– Пятнадцатое ноября, – медленно ответил Гай. – День твоего рождения. Не говори мне, что ты тоже забыла.


– Какая наглость! – возмущенно кричала Максин. – Он даже не дал мне с ней поговорить!

Бруно нахмурился.

– Алан? С чего это?

Она посмотрела на него как на дебила.

– Не Алан, тупица, Гай. Она сегодня сидит с детьми. Я думала, его не будет, но он вернулся.

Бруно ничего не понял – его слишком мучил голод, и он переключился на изучение меню. Но Максин все ругалась вполголоса, бешено накручивая на палец выбившуюся прядь. Бруно вздохнул.

– Ну хорошо, так почему Гай не дал тебе поговорить с ней?

– А я‑то откуда знаю? – сверкнули глаза на другом конце стола. – Он сказал предоставить все ему; он сам с этим разберется. Что это, мать вашу, должно означать?

– Мне казалось, это достаточно очевидно, – ухмыльнулся Бруно. – Он собирается лично убедиться, что день рождения Дженни проходит блестяще.


– Я знаю, что сегодня мой день рождения. – Дженни почему‑то нервничала. – Кто звонил? Это очень плохие новости или что‑то другое?

– Это Максин звонила из телефона‑автомата. – Гай долил вина в бокалы. – Она стыдится, что забыла, но передает тебе свои наилучшие пожелания и обещает привезти «мега‑огромный» подарок. Это ее слова, – сухо сказал он. – На твоем месте я бы не особенно предавался мечтам. Она один раз купила Джошу «мега‑огромный» подарок; это оказались резиновые мозги. Когда ты бросаешь их в стену, – добавил он с более благосклонным видом, – они кричат «Ой!».

– Пожалуй, мне бы подошло, – улыбнулась Дженни. – Так, значит, это и есть очень плохие новости? То, что Максин забыла про мой день рождения?

Но его взгляд опять посерьезнел. Действительно, подумала она, с ним невероятно сложно поддерживать контакт.

– Нет, – сказал Гай. – Плохая новость – это то, что про твой день рождения забыл Алан.

Дженни открыла рот, чтобы возразить, но ей это не удалось.

– Даже не вздумай ничего говорить, – предупредил Гай. – Ради всего святого, Дженни, почему ты постоянно его защищаешь? То, как он тебя обработал, уже отвратительно, но даже не вспомнить о твоем дне рождения – тем более в этом году – этому уже не подобрать названия.

– Мужья часто забывают о днях рождения своих жен. – Ей это не помогло. На этот раз он поступил нечестно. – Тысячи забывают, постоянно. Практически это одно из условий брака. – Дженни почувствовала, что дрожит.

Гай посмотрел на нее.

– Не будь такой трусихой, – сказал он, противно растягивая слова. – Хватит за него цепляться. Почему ты не можешь просто признать, что он ублюдок и эгоист и что ты с ним несчастна? Почему тебе, Дженни, не сказать то, что ты на самом деле думаешь, и не перестать быть такой охренительно милой?

Это было уж слишком. Что‑то внутри у нее сломалось. Гай своей неожиданной отповедью как‑то умудрился создать у нее впечатление, что во всем винит ее.

– Как ты смеешь?! – Слова вылетали из ее рта, но говорил их кто‑то другой. – Как ты смеешь обвинять меня? Ты хотел послушать, что я на самом деле думаю? Пожалуйста: я думаю, что ты ублюдок не меньше, чем мой муж! Ты хотел грязи, так получай. У меня с мужем такие отношения, потому что он эгоистичный, ленивый нахлебник, который считает, что я буду делать для него все, потому что так было раньше, и он не понимает, почему сейчас должно быть как‑то иначе. Он использует меня… мою слабость. Я знаю, что это так. Я ненавижу это, но у меня нет выбора!

Дженни замолчала, тяжело дыша. Гай сам вызвал этот дух, и теперь он выходил наружу.

– У меня нет выбора, – повторила она громко. – Потому что Алан нуждается во мне. Боюсь, он не перенесет, если я скажу ему, что все кончено. Он намекал, что покончит с собой, и я в это почти верю. Как я смогу жить дальше, если назову его бессердечным, а он пойдет и убьет себя? Я буду считать себя его убийцей.

– Дженни, – Гай улыбнулся ей, – прости, что я накричал на тебя. Теперь ты понимаешь, почему я это сделал?