Гай нахмурился.

– Надеюсь, вы сделали ей выговор.

– Выговор? Я встала перед ней и съела все до единой. Потом сказала, что на следующей неделе она вернется туда, извинится перед управляющим и отдаст ему карманные деньги за две недели. Если ей повезет, он не отправит ее в тюрьму.

– Думаю, теперь она не скоро решится это сделать. – Рассказ произвел на него впечатление.

– И разговаривать со мной тоже начнет не скоро, – сказала Максин. – Она считает, что во всем виновата я, потому что с самого начала не разрешила ей купить лягушек.

Гай встал и взял полотенце для посуды. Когда он принялся вытирать вымытые тарелки, Максин заподозрила неладное.

– Вы много с ними общаетесь, – непринужденно сказал он. – Как они относятся к Серене?

Ага. От зоркого глаза Максин не укрылось, что Серена приехала с четырьмя чемоданами, а уехала с двумя. Можно было предположить, что она так просто не сдастся.

– А что? Вы собираетесь жениться на ней?

– Мне просто интересно, что они говорят. Серена заступилась за нее, вспомнила Максин, в том скандале с Оливером Кэссиди. И еще она дала ей огромную коробку дорогой косметики, чей‑то подарок, который, по ее словам, никогда ей не пригодится. В глубине души она была не такой уж плохой. Терпеть ее можно, подумала Максин.

– Они нормально к ней относятся. Нельзя сказать, что она им не нравится. Она не пристает к ним с разговорами.

Гай удивленно поднял брови.

– В каком смысле?

– По словам Джоша, почти все ваши подружки слишком уж усердствуют. Серена, по крайней мере, этого не делает. Она не душит их в объятиях.

– А вы?

– Я тоже не душу.

– Что вы скажете о Серене?

Это было не очень честно. Если бы она сказала что‑нибудь нелестное, это только повредило бы ей самой.

– А почему вы меня об этом спрашиваете? При чем тут мое мнение? Вы достаточно взрослый, чтобы самому решить, нравится она вам или нет.

– Я знаю. Я решил. Но вас это тоже касается. Серена продала свою квартиру в Лондоне и собирается поселиться с нами, когда вернется из Барселоны.

Черт, подумала Максин. Если Гай и Серена решили поиграть в семью, значит ли это, что она останется без работы?

– Навсегда? – спросила она. Он пожал плечами.

– Посмотрим, как пойдет. Она уже присматривала себе новую квартиру, но ее собственная продалась быстрее, чем ожидалось, и мы решили… ну, попробовать. – Максин повернулась и молча посмотрела на него. – Это, конечно, не самая романтическая история, я знаю… я просто не хочу совершать ошибок.

– А что об этом думают Джош и Элла? Они мне об этом ничего не сказали.

– Я поговорю с ними вечером. Сначала я обратился к вам, – улыбнулся он.

– Вам нужно мое разрешение?

– Нет, ваше мнение.

– А их мнение будет считаться?

– Разумеется, – резко ответил Гай. – Если они действительно будут против, Серена не переедет. Надеюсь, – повысил он голос, – что вам не придет в голову воспользоваться этим.

– Да как я могу?

– Еще как можете. Поэтому я и говорю – даже не думайте. Для меня это слишком важно.

Для меня тоже, подумала Максин.

– Если Серена переедет сюда, вы откажетесь от моих услуг? – спросила она.

– Боже, ну конечно нет! Как вам это пришло в голову? Нет, у Серены карьера… Она ездит за границу еще чаще, чем я. Нам все равно нужны вы, чтобы заботиться о детях. – Он помолчал. – Честно говоря, я боялся, что вы сами захотите уйти.

Ничего приятнее этого она от него не слышала, решила Максин. Да что там, это уже практически комплимент.

– Вы действительно хотите, чтобы я осталась? – спросила она, стараясь выжать из ситуации все, что можно.

Но одурачить Гая было не так легко.

– Дети хотят. Правда, они ничего не знают о ночном инциденте у квартиры вашей сестры.

– Но меня не задерживала полиция…

– Я знаю. – Он явно был доволен. – Просто хочу сказать, что не стоит напрашиваться на комплименты. Не нужно зря испытывать судьбу.


– Если ты хочешь на ком‑то жениться, почему ты не женишься на Максин? – спросила Элла. – Тогда Серене не придется переезжать.

Гай попробовал представить, что творится у нее в голове. Ее воспоминания о матери становились все более отрывистыми. С трех лет Эллу воспитывали няни – сначала Беренис, потом Максин.

– Я не женюсь на Серене, – осторожно ответил он. – Мы просто подумали, что будет здорово, если она немного поживет с нами.

Элла нахмурилась.

– Но она твоя подружка. Она что, будет нам вроде как мама?

Гай не знал, как ответить на этот вопрос. В самые мрачные моменты последних лет, когда окружающие постоянно намекали на его женитьбу, а чувство вины делало еще тяжелее груз родительской ответственности, он спрашивал себя, не пора ли просто найти жену, хорошую мачеху для детей, и перестать ждать, когда это случится. Он теряет время. Любовь не растет на деревьях. Желающих было более чем достаточно, но те, кто мог бы стать идеальной мачехой, не нравились ему, а те, кто привлекал его мимолетное внимание, явно не подходили для этой цели.

Такая задача была бы сложна для любой женщины – он знал это. Но из них всех только Серена имела мужество с самого начала быть честной с ним. Она не сомневалась, что Джош и Элла очень симпатичные дети, но она будет очень благодарна ему, если он позволит ей не знакомиться с ними ближе. Кроме того, добавила она, кто знает, как будут развиваться их отношения? Если она вступит с детьми в близкую эмоциональную связь, а потом все закончится разрывом, они будут еще больше страдать.

Это был пессимистичный, но практичный взгляд на вещи. Гай принимал его. То, что он с первого взгляда влюбился в Вероник, вовсе не означало, что это всегда происходит так. Может, с Сереной все будет развиваться постепенно.

Элла в розовой пижаме и тапках «микки‑маусах» свернулась калачиком на диване рядом с ним и заплетала косичку своей кукле.

– Нет, Серена – это просто… Серена, – в конце концов ответил Гай. – Она – друг.

– Значит, мы не станем одной семьей? – Элла серьезно смотрела на него.

Он показал на Джоша, сидевшего перед ними на полу.

– Мы втроем и есть одна семья, солнышко. Ты знаешь это.

– Серена просто папина подружка, – пришла очередь Джоша объяснить ситуацию младшей сестре. – Она не часть нашей семьи, потому что она не наша родственница. Она ей станет, только если папа на ней женится, но даже тогда она будет только дальней родственницей. – Взглянув на Гая в ожидании подтверждения, он весело добавил: – Как тот человек, который дал нам деньги на прошлой неделе, наш дедушка. Он тоже дальний родственник. Это значит, что он может покупать тебе подарки, но не может ругать.

Гай, поколебавшись, кивнул. Этот вопрос еще надо выяснить. Он несколько раз звонил отцу, но натыкался на автоответчик.

Элла просияла.

– Он был хороший! Когда мы с ним опять увидимся?

– Я не знаю, рыбка. Посмотрим. Ну, вы рады, что Серена переезжает? Хотите еще о чем‑нибудь меня спросить?

Она пожала плечами.

– Я не против. Раз ей нельзя нас ругать.

– Это делает Максин, – нравоучительно сказал Джош. – Это ее работа.

Элла закончила причесывать куклу.

– И еще она учит меня заплетать косички, – гордо сказала она. – Папа, а Серена будет спать с тобой в одной кровати, когда переедет к нам?

Гай снова кивнул. Из соображений безопасности Серена пока занимала комнату для гостей. Но теперь подготовительная работа была проведена.

– Да, солнышко, будет.

– Бедная Серена, – вздохнула Элла. – Наверняка ей не понравится, что ты храпишь.


ГЛАВА 21


Когда знакомишься по переписке, возникает одна проблема, поняла Дженни. Люди не пишут о себе все. Некоторые жизненно важные детали обнаруживаются потом, когда уже слишком поздно сказать, что вы передумали и, несмотря на краткое знакомство, поняли, что у него нет будущего.

Например, если бы Джеймс Блейр хотя бы вскользь упомянул, что у него смех, как у осла, надышавшегося гелием, она в два счета вычеркнула бы его из своего списка. А так действительность обрушилась на нее неожиданно, как только он подошел к ней в фойе театра. (Он предложил ей пойти на спектакль с его старшей сестрой в главной роли.)

И надо сказать, он вовсе не стеснялся своего смеха. К своему ужасу, Дженни обнаружила, что они пришли на комедию. Занавес еще не поднялся, а Джеймс уже успел купить ей джин с тоником и пять раз рассмеяться. Все повернулись и посмотрели на них. Одна бедная женщина, ничего не подозревая, стояла к ним спиной и, услышав этот неподражаемый звук, от неожиданности облилась шампанским. Это был громкий гогот, зарождавшийся неожиданно, достигавший апогея, выходивший из‑под контроля и продолжавшийся до бесконечности. Если бы Джеймс Блейр захотел бы передать его в письме, это выглядело бы примерно так: «Блеее‑уууу. иик…блееееуууу. иик…иик…иик… блааааууууууу… иик!» И на протяжении всех девяноста минут этот звук стал ее проклятием. Она не знала, что хуже – сам смех или нездоровое любопытство остальных зрителей, сидевших в пределах слышимости.

Я жалкая, бесхребетная личность, напомнила себе Дженни, а Джеймс, вероятно, очень добрый человек. И нет никаких причин желать оказаться в любом другом месте на земле только из‑за того, что он смеется не так, как все остальные человеческие существа.

Но все это было ужасно. Джеймс смеялся, люди таращились, а пьеса вполне соответствовала описанию в программке: «Смешно до колик, смех до упаду, сплошное веселье!»

– Сногсшибательная постановка! – высказался Джеймс, когда все было кончено и он опять увлек ее к бару. – Не могу вспомнить, когда я в последний раз так веселился. Ты согласна, Дженни?