Монголы никогда не мылись, сообщила я Брянскому, чтобы не молчать. У них была пословица: «Кто смывает с себя грязь, тот смывает свое счастье». А ели они сырое мясо, которое несколько дней возили под седлом.

— Сырое мясо — это хорошо, — пробормотал Володька. Ну да, я и забыла, что имею дело с поклонником сыроедения.

Но ели мы все же не сырое мясо и не заячью капусту, а вполне цивильный обед в забегаловке под Воронежем. Одна бы я не рискнула войти в пыльную придорожную хибару, но оказалось, что готовят там очень даже ничего. Только хлеб был не похож на московский ни вкусом, ни цветом.

Брянский с некоторым скрипом пустил меня за руль на мокрой дороге, при этом снова ворча что-то о феминизме. Пришлось объяснить непонимающему товарищу, что я вожу машину с пятнадцати лет и даже участвовала в женском ралли. Если он считает это проявлением феминизма, то с его стороны это проявление кретинизма, но мне все равно.

Дорога была ужасно узкая, но прямая как стрела. Пирамидальные тополя окончательно сменили елки. Города и деревни мелькали, словно спицы в колесе. Краснодар проехали уже в темноте. С температурой творилось что-то странное. Перед закатом мне казалось, что стало теплее, чем в Москве или в Ясной, но с уходом солнца тут же повеяло холодной осенью.

— Мы поднимаемся, — прокомментировал Володя. — Впереди перевал. В горах всегда холоднее. Как насчет шашлыка в Джубге?

— А ты не боишься наедаться мясом? — удивилась я.

Он помотал головой:

— Сейчас начнутся разгрузочные дни. Во-первых, во время работы я почти не ем, а во-вторых, как побегаешь день с камерой — два кило зараз сбросишь.

Приближалась полночь, но в придорожном кафе нас как будто ждали. Официант, он же повар, был юн и трогательно пьян.

— Дальше поедете или вам комнату найти? — спросил он, когда мы рассчитались.

— Ты как, устала? — поинтересовался Володя.

— А нам далеко еще?

— До конца сегодня не доедем. Тем более что пограничники ночью не работают. Но лучше продвинуться как можно дальше.

— Давай продвигаться, — ответила я, как настоящая феминистка, не привыкшая уступать мужчинам.

— Тогда счастливого пути, — официант зевнул. — Если шашлык понравился, заезжайте на обратном пути.

— А что, обратно мы этой же дорогой поедем? — спросила я, когда мы уселись в джип.

— Другой нет. С одной стороны горы, с другой море.

Вот это да! На море я и не рассчитывала!

Море обрушилось на нас запахами уже через полчаса. Оно было где-то рядом и обдавало влажной, йодистой духотой.

— Слушай, а купаться сейчас можно? — спросила я.

— А почему нет?

Так, а как же без купальника?..

Дорога петляла по ущельям. Мы спускались все ниже, и становилось все теплее. Подумать только, в Москве сейчас дождь и промозглая сырость!

У поселка со странным названием Лоо Володя съехал с трассы. Обогнув ветхие двухэтажные домики, мы уткнулись в заросли южной растительности. Море шелестело почти под ногами.

— Ну что — купаться? — Брянский открыл дверь и выпрыгнул на гальку.

— Только мне не в чем…

Он засмеялся. Пляж был пустынен, как лунный пейзаж.

Когда мы вышли из воды, воздух казался еще теплее. Глаза слипались, и я еле дождалась, пока Володька разложит сиденья джипа. Но тут в ночи замаячил огонек сигареты.

— Я извиняюсь, конечно, но у человека есть право на чуть-чуть комфорта, — произнес глуховатый голос.

— Тебе чего, отец? — спросил Володя ночного незнакомца.

— Я к тому, что жена умерла три года назад, а Роза уехала в Краснодар учиться. Я все равно должен сторожить сарай с водными мотоциклами. Мой дом в пятидесяти метрах, подъезд так себе, но комнаты чистые. Белье после прачечной. Прошу столько, сколько вам не жалко. Ключи утром занесете вот сюда в сарай, меня зовут Арсен. Кстати, и за джипом посмотрю.

Мы переглянулись. Перспектива выспаться на чистой кровати мне очень понравилась. Но идти к первому встречному?!

— Вы посмотрите, а потом скажете.

На пороге небольшой квартиры я поняла, что никуда уже отсюда не уйду. Хата сторожа сияла какой-то простотой и чистотой. Две узких кровати стояли в разных комнатах. Окончательно решил дело царский жест, каким Арсен достал из шкафчика круглую лепешку.

— Хотите сейчас, хотите за завтраком. Чайник на плите, сахар и чай — вот тут. Кофе только растворимый. Телевизор, извините, не работает, надо в Сочи везти в ремонт.

На голове у него была круглая войлочная шапочка, а глаза были печальны, как у Шарля Азнавура.


— Как ты думаешь, здесь все пускают в дом чужих? — спросила я, когда джип снова выехал на трассу.

— Многие. Здесь это бизнес. Плюс кавказские традиции: гость — это святое.

Как же сочетаются бизнес и традиции? Разве только и то и другое одинаково свято…

Солнечная Абхазия встретила нас дождем и туманом. Но Володька уверял, что в национальном парке микроклимат и там всегда ясно.

В первом же кафе к нашему столику подошел человек:

— Судя по номерам машины, вы из Москвы.

— Конечно.

— Я закончил МИРЭА когда-то. Сейчас в моей стране нет ни радиоэлектроники, ни автоматики. Зато есть отличная мамалыга, я уже попросил Адика приготовить.

Мужик не втирался в компанию, наоборот, помахал рукой и укатил на раздолбанной «Волге». Адик принес мамалыгу, оказавшуюся вкусной кукурузной кашей. Я подумала, что если кавказское гостеприимство и дальше будет таким калорийным, то мне придется тоже бегать по горам с камерой, чтобы не стать поперек себя шире.

— За все уже заплачено, — сказал Адик, когда Володя достал бумажник.

— Кем заплачено?

— Саша так сказал, — Адик кивнул на дорогу, по которой умчалась «Волга». — Не обижайтесь, здесь так принято.

Здесь было принято платить российскими рублями, говорить по-русски и заправлять автомобиль из трехлитровых банок, которыми торговали прямо у палаток с едой.

Джип повернул налево, и мы стали удаляться от моря. Рядом потянулась рощица высоких стройных деревьев.

— Угадаешь, как называется?

Ему нравилось быть гидом в этой стране чудес. Тем более, что я действительно ничего тут не знала.

— Это секвойя. Она растет только в Штатах. Там есть рощи, где секвойям более двух тысяч лет. А эти посадили ради эксперимента лет пятьдесят назад. Можно сказать, они младенцы.

Младенцы качали верхушками метрах в сорока от земли.

Очень скоро дорога уперлась в шлагбаум, у которого курили какие-то вооруженные люди в пятнистых майках. Идиллия кончилась, подумала я без удивления.

— Ва, кого вижу! — один из охранников перекинул автомат за спину и распростер руки навстречу Володе. — Снова в солнечную Абхазию? А мне Саша позвонил, я не поверил.

— Какой Саша? — Брянский с улыбкой дважды приложился к колючим щекам абрека.

— Племянник мой, ты не узнал? Вы его в кафе утром встретили. Он вас мамалыгой угощал.

— Ну да, вы же тут все родственники, Вахтанг, — рассмеялся Володя. — Как дела, дорогой? Все живы-здоровы?

— Все в порядке, слава богу. Ты к Нино? Она здорова, два дня назад я ей лепешки отвозил. Заезжайте на обратном пути, я буду здесь, только заступил. Я теперь в охране национального парка работаю.

— Откуда ты его знаешь? — спросила я, когда шлагбаум скрылся в зеркале заднего вида.

— Здесь все друг друга знают, — польщенно улыбнулся Володька. — Когда-то я работал для Ройтерса, был так называемым стрингером. Это такие отвязанные операторы, которые живут на войне. И в прямом, и в переносном смысле. В одной горячей точке заканчивается, они перебираются на другую. Здесь тогда шла война. Вахтанг был в Гагрском батальоне. Его ребята фактически остановили грузин. Хотя у него отец грузин. Знаешь, родственники действительно стреляли друг в друга. Ладно, это не самая веселая тема. Давай лучше я тебе водопад покажу.

Интересно, почему Ройтерс, а не Рейтерс? Наверное, профессиональное, как компАс у моряков.

Асфальт кончился, дорога стала подниматься в горы, и было ощущение, что кто-то специально посыпал ее крупными булыжниками. Пыль поднималась выше крыши джипа.

Водопад мы услышали издалека. А вот увидели в последний момент. Он вынырнул из-за скалы, и я ахнула. Перед нами была стометровая скала, из середины которой вырывалась подземная река. Она с шумом падала на камни и разбивалась на тысячи мельчайших брызг, которые ветер бросал в лобовое стекло.

— На два метра выше Ниагарского, — гордо прокричал Брянский. — Только Ниагарский гораздо шире. Зато этот красивее, правда?

Мимо нас, урча, проехал большой лесовоз, нагруженный огромными бревнами.

— Это бук, — нахмурившись, кивнул мой экскурсовод. — Его везут из тех мест, где живет Нино. Раньше ее муж работал лесником и деревья рубить не разрешал. Но теперь у абхазов денег нет, и они готовы даже вековые леса извести. В Турцию везут, морем. Все полулегально. Ну, пора, уже чуть-чуть осталось.

Все-таки поразительно, что мы пустились в этот дальний путь, до последнего момента не зная, застанем ли Володькину знакомую. Наверное, именно так и делаются крутые проекты, но мне это казалось довольно странным и непродуманным. Про себя я подозревала, что главная цель экспедиции — наши ночи в случайных комнатах и дни в пути и разговорах. Интересно, вернувшись в Москву, мы опять разбежимся по своим делам, по своим углам? Если, конечно, я не залечу и Брянский на мне тут же не женится, как грозился. Но я не залечу.

Рядом с избушкой Нино в ущелье бежал ручей. Сам домик почернел от времени. Горный лес стоял чуть поодаль, но на заросшей травой полянке росло несколько деревьев. На некоторых я с удивлением увидела плоды. Груши! Маленькие, наверное дикие. На моих глазах крупная сойка схватила одну грушу и куда-то унесла. А вот и грецкие орехи!