ЦВЕТ КОРОЛЕВСКОЙ МАНТИИ

Будь он неладен, проклятый токсикоз. Тошнота поднималась к горлу и мешала думать. А подумать было о чем.

Ситуация оказалась столь ошеломляющей, неординарной, неожиданной, что сознание отказывалось принять ее. Невозможно проанализировать абсурд, он не подчиняется законам логики.

Маргарита учащенно дышала, пытаясь справиться с дурнотой. А Георгий переводил взгляд с нее на изувеченного шпика-остряка, на хромающего шофера.

— Вы уже познакомились? — спросил он. — Это мои друзья.

— Ты хотел сказать — твои наемники?

— Нет, друзья. Настоящие, верные друзья. Оба, кстати, замечательные физики.

— А! Тогда, босс, прикажи своим наемникам… Ах извини, попроси своих верных друзей принести нашатырного спирта. У них в аптечке имеется.

Георгий кивнул — и друзья-физики исчезли так же быстро и послушно, как настоящие наемники, выполняющие приказ шефа.

Маргарита Солнцева и Георгий Кайданников — настоящий Георгий Кайданников, а не Юрасик — остались наедине.

Как жадно Маргарита ждала этой минуты, как мечтала о ней — а в реальности их встреча поставила ее в тупик. Нынешняя выходка этого непредсказуемого человека превосходила все предыдущие. Она была самой шокирующей, самой жестокой. И если за прежние коленца ей хотелось отомстить, расплатиться той же монетой, расквитаться, то теперь, наоборот, охватило оцепенение.

На этот раз Львица даже не выпустила когтей, погрузившись в полную апатию.

К такой реакции и Георгий, видно, оказался не готов. Ждал бурной сцены, криков, обвинений, взрыва страстей. А перед ним стояла неподвижная, равнодушная женщина, причем равнодушие было на сей раз не показным.

Он сделал попытку оправдаться:

— Я украл тебя, потому что… Потому что не могу без тебя жить. Совсем не могу. Ни минуты.

Она не ответила.

— Я всегда хотел завоевать тебя, победить — и не мог. Ты вечно ускользала.

Вновь лишь молчание было ему ответом.

— Рита! Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя, и всегда любил, с первой встречи, с первого взгляда!

На этот раз она отозвалась — устало, обессиленно, без тени радости:

— Что-то новенькое в криминальной практике. Похититель объясняется в любви заложнице.

Он опустил голову:

— Кажется, я совершил непростительную глупость.

Она не сказала ни «да», ни «нет». Поинтересовалась только:

— Когда же принесут нашатырный спирт?


День разгорался — а Рита спала. Она отказалась от предложенного завтрака, только глотнула минеральной воды и отключилась прямо в кресле, в готической гостиной, пробормотав слабым голосом:

— Оставьте меня в покое, пожалуйста.

И ее оставили в покое.

Радужный свет из разноцветных витражей падал на ее лицо и руки, и рождалось ощущение, что оранжевый отблеск согревает, а зеленый — холодит. И щекочут, перемешиваясь, желтый с фиолетовым.

И еще какой-то луч непонятной природы пробегал по ее телу, тревожа и лаская.

Когда-то знакомые художники рассказали ей, что существует невидимый цвет под названием «мадженто». Он не улавливается глазным хрусталиком, но воздействует на сетчатку, да и на организм в целом. А главное — он проникает в человеческую душу.

— Ну какой же он, какой? — допытывалась она.

— Словами не опишешь. Он есть у цветущего персика и цветущего граната. И еще — его излучает королевская мантия.

— Розово-оранжевый? Пурпурный? Красно-кирпичный? Какой?

— И то, и другое, и третье. Вернее — вокруг и того, и другого, и третьего. Как ореол, как аура.

— Посмотреть бы…

— На него долго смотреть опасно. Это цвет царственности и величия. Кто живет среди этих оттенков продолжительное время — начинает мнить себя выдающейся личностью. Избранным.

— Вот и хорошо, — сказала она тогда. — Избранные не стали бы мелочиться. Были бы цельными. И совершали крупные поступки. Мне нравится цвет мадженто!

Теперь, сквозь сон, она ощущала, как невидимый, но желанный мадженто — цвет лепестков персика и королевской мантии — просачивается сквозь витражи и скользит по ее коже. И она, Маргарита Солнцева, становится цельной, становится самой собой. Львицей. Королевой.

А ведь едва не раздробилась на куски в последнее время, едва не растерялась перед житейскими проблемами, едва не рассыпалась, как серая крупа-перловка, под натиском непредвиденных событий.

Едва не стала несчастной.

Потому что для Маргариты оказаться мелкой и обыкновенной означало отречься от себя.

Опасный цвет мадженто. Целительный мадженто. Совершенно необходимый для жизни цвет.

Он превращал женщину — в Женщину. Он возносил ее на пьедестал.

Но исходило это излучение вовсе не от готических витражей.

Так действовал на Маргариту направленный на нее взгляд Георгия.

Восхищенный и любящий.

Ее не посетили сны. Она, измученная и равнодушная, еще сама не понимала, что отныне самые прекрасные сновидения начинают претворяться в реальность.

…Проснулась Рита не в сыром затхлом подвале и не в камере пыток, хотя в помещении и звучала нежная музыка Генделя.

А где же?

Не в том кресле, в котором задремала.

И не у себя дома.

Или все-таки у себя?

Как странно. Комната вроде бы чужая, но… почему на окнах легкие голубые занавески, точно из такой же ткани, какую она сама недавно выбирала в драпировочном ателье?

Занавески колышутся под ветерком, как небесные паруса. Но за ними приоткрываются не шумозащитные рамы, а резные ставни, распахнутые створками наружу, прямо в сосновый бор.

Лежит она не в кресле, а в мягкой постели, заботливо укрытая невесомым пуховым одеялом — тоже точно таким же, как в ее собственной квартире.

Рядом — трюмо, на подставке которого выстроились разнообразные баночки, флакончики и пуховки, необходимые женщине для приведения себя в порядок.

Перед зеркалом — удобный пуфик. И больше в комнате никакой мебели нет.

Что это все значит?

Стала припоминать.

Похищение.

Интеллигентные бандиты, Которые не хамят, даже когда им в кровь разбивают лицо. Нет, не бандиты: верные друзья-физики.

Друзья Георгия Кайданникова.

А вот и он сам. Вошел не нахально, а с робким стуком:

— Можно?

Маргарита только пожала плечами:

— Зачем спрашивать? Я тут не хозяйка.

— Нет, именно ты тут хозяйка.

— То есть?..

— Этот дом — для тебя. Специально для тебя. В моем вкусе здесь один только рабочий кабинет. Все остальное я подбирал так, чтобы тебе понравилось.

— Что-то я не очень понимаю, извини.

— А ты расслабься. И поймешь.

Рита расслабилась.

И тут же мужская рука коснулась ее каштановых волос. Осторожно коснулась, бережно.

Сразу стало не нужно что-либо понимать.

Близость любимого. Он рядом. Он с ней.

И пусть Георгий поступил грубо, глупо — все это уже неважно. Не имеет никакого значения.

Горячая волна мужской энергии исходит от него. Это энергия любви. Этой силе можно довериться, ей можно доверять. И погрузиться в нее всем своим существом.

Всем существом, полностью: и душой, и… телом.

Только тут она обнаружила, что на ней — кружевная ночная сорочка из батиста — точно такая же, как ее собственная.

Костюм, в Котором Рита была в ресторане, куда-то исчез.

Надо бы рассердиться, хоть для вида:

— Ты меня раздел? Без спросу!

— Я спрашивал, но ты не просыпалась. Только бормотала «оставьте в покое» да «оставьте в покое».

— Ну и оставил бы.

— Не волнуйся, я сделал это аккуратно. И… не позволил себе лишнего. Твоя одежда была вся в крови: неплохо ты разукрасила моих ребят.

— Поделом.

— Отлупи лучше меня. Это я их надоумил.

— Лень.

— Тогда… познакомь со своими братьями, а?

— Надо бы. Небольшое воспитательное мероприятие тебе не помешает.

Снова перепалка. Ну что за характеры у обоих? Опять как журавль и цапля.

Однако журавль, кажется, сдается первым:

— Согласен, пусть меня выпорют. Если хочешь — можно публично. К примеру, в вашем казино. Только, я думаю, ты на такое не пойдешь.

— Это еще почему?

— Из гордости.

— При чем тут моя гордость? Пороть-то будут тебя.

— Ну как же! Кругом же станут говорить: «Мужа Маргариты Александровны отстегали!»

— Какого мужа?!

— Георгия Васильевича Кайданникова.

Давно Маргарита так не хохотала! Даже когда братья воспитывали шпиков-физиков.

Ну, Георгий! В своем репертуаре! Выходит, он делает ей предложение?

А ведь… кажется, правда делает?

Маргарита резко замолчала. Ей снова стало страшно. Что, если это и есть изощренная пытка под музыку Генделя? Что, если она поверит — а он возьмет да и посмеется? Скажет — разбежалась, мол, губенки раскатала. Губозакаточную машинку купи.

Нельзя ему верить! Ведь он уже не раз доказал: для него личная свобода превыше всего. Он никогда не женится. Просто играет с ней в очередные кошки-мышки.

Рита сжалась — беспомощная, застигнутая врасплох. Да еще и раздетая, что было особенно унизительно. В ночной сорочке не развернешься и не уйдешь, гордо хлопнув дверью.

Но похититель иначе объяснил себе ее молчание:

— Ты хочешь сказать — зря я разбежался? Губенки раскатал? Ладно, куплю губозакаточную машинку. Прости.

Он поднялся, чтобы выйти. Он-то был одет и мог это сделать.

— Постой!

Уходит, уходит, какой ужас! Пусть издевается, пусть насмехается, она стерпит любую выходку, только бы не ушел! Она больше не перенесет этих его вечных исчезновений!