Татьяна Дубровина - Вся жизнь — игра

И почему-то в нос сразу ударил едкий запах пота: слишком азартные игроки взмокли от волнения.

«Противно. Помылись бы, что ли. Надо Нодару подать идею: пусть душевые организует. Переоборудовать под них часть холла. А то получается не казино, а конюшня какая-то. Или коровник», — брезгливо поморщилась она.

Приблизилась к столу: «Загадать, может, по старинке?» Но разноцветные поля не складывались, как раньше, в логичный и закономерный узор, из которого так легко можно было вычленить единственное, нужное, число.

Маргарита видела лишь беспорядочный набор бессмысленных цифр, за которыми ничего не стояло, как за нудными формулами по высшей математике в ее институте.

«Семь», — все же попыталась загадать она.

Выпало зеро.

Зеро, ноль, пустота.

Пустота затягивает, и единственное, что еще пульсирует в ней, — это безумное вращение гигантской рулетки. Вертится колесо — ноль — зеро — ничто…

Девушка-крупье, рискуя быть уволенной, перестает принимать ставки:

— Скорую, быстрее! Маргарите Александровне плохо!

Игра остановилась и на других столах.

Метрдотель в белоснежном костюме лежала на затоптанном полу казино без сознания.

Первым, кого она увидела, очнувшись, был Сергей Сергеевич. Он стоял прямо над ней, почему-то обмахиваясь долларами, сложенными веером. В лице у него не было ни кровинки.

— Возьмите и говорите, возьмите и говорите, — повторял он, как заведенный. — Говорите, что с ней. Говорите, что с ней. А! Очнулась. Правда, помог ваш укол. Возьмите, возьмите.

Он настойчиво совал кому-то купюры, а чья-то крошечная ручка в закатанном рукаве белого халата упрямо отталкивала деньги.

Рита огляделась: она лежала на диване в кабинете Нодара, а возле нее сидела доктор скорой помощи — пожилая карлица с детским, но сморщенным личиком и малюсенькими ножками, не достававшими до пола.

— Выйди, настырный, мешаешь! — карлица ткнула Сергея в бок розовым кулачком, и всемогущий босс, перед которым все трепетали, пятясь вышел из помещения, как побитая собачонка.

— Что со мной? — спросила Маргарита. — Меня заберут в больницу?

— Зачем тебе в больницу, пташка? — хихикнула лилипутка. — Токсикоз — не болезнь. Гуляй побольше — родишь благополучно.

— К-как — родишь? Кого?

— Мальчика. Или девочку. Может, двойню. А изредка и тройни случаются.

— Вы что, издеваетесь?

— Я, воробушек мой, полвека врачом отработала. Таких, как ты, через мои руки, — она растопырила свои кукольные пальчики, — прошла целая армия. Не сомневайся, цыпочка: ты с начинкой.

Это было для Маргариты как гром среди ясного неба. Беременность? От кого? От Георгия или Сергея?

Опыта в этих делах у нее не было совершенно, несмотря на возраст. Она не сделала в своей жизни ни одного аборта и панически боялась даже самого этого слова. Владимир, первый мужчина, научил ее предохраняться: она восприняла его уроки как леди, не выказывая признаков смущения. И следовала его советам.

А потом — раз забыла, другой пропустила, и все обходилось без последствий. Постепенно она и вовсе перестала беречься — и ничего. Шли годы, и сама возможность «подзалететь» стала для нее какой-то абстракцией: мол, это случается с другими, не со мной. Но вот — нежданное произошло. И надо было что-то решать.

— А… какой срок?

— Задери ножки, синичка, посмотрим, — врачиха натянула резиновую перчатку, которая была ей неимоверно велика. — Та-ак. Да всего-ничего. Разве что неделя. От силы — полторы. Не могу сказать точнее, твоего ребятенка пока даже ультразвук не разглядит. Я, лебедушка моя, самый большой мастер по ранней диагностике. А через месяцок-то любой доктор определит.

Неделя. Значит, Георгий. Которого для Маргариты больше не существует.

— Доктор, говорят, на ранних сроках это можно сделать как-то безболезненно, вакуумом?

Тут произошло неожиданное. Карлица размахнулась и что было сил хлестнула Маргариту по щеке резиновой перчаткой. Стало очень больно и страшно. А в докторше как будто проснулся монстр.

— Дура, идиотка, — завизжала пожилая крошка тонким голоском. — Ты ведь, я вижу, нерожавшая? Тебе сколько лет, квочка?

— Тридцать, — пролепетала ошеломленная Маргарита.

— Погляди на меня! Мне семьдесят! А у меня детей нет и не могло быть! Всю жизнь чужие роды принимаю! А тебе… погляди на себя! Тебе рожать да кормить, рожать да кормить! А ты — про вакуум, гусыня, заикаешься! В тридцать-то. А вдруг тебе больше не пошлется такой возможности? Останешься одинокой старой перечницей, как я, уродина.

Врачиха успокоилась так же внезапно, как и вспылила. Стала аккуратно собирать инструменты в чемоданчик:

— Твоя жизнь, тебе и решать. Мое дело маленькое: я врач скорой помощи, я тебя в чувство привела.

— Постойте! Там к вам этот мужчина будет приставать… ну, седой. Вы ему не говорите ничего, пожалуйста. Он будет деньги совать — не берите. Вот возьмите у меня! Это намного дороже. — Маргарита стянула с пальца Сергеев же подарок, бриллиантовое кольцо, и протянула лилипутке. — Только пусть он ничего не знает.

Старушка доктор даже не обернулась:

— Курица ты, и мозги твои куриные. Ни разу в жизни я еще врачебную тайну не продавала.

И с достоинством выплыла в коридор на своих крошечных ножках, обутых в детские матерчатые тапочки.

Маргарита одернула смявшуюся белую юбку и произнесла вслух, непонятно для кого:

— Зеро. Ноль. Пустота. Пустота — это вакуум. Вакуум — это пустота. А я загадала семерку…

Ребенок? У нее? Как странно. Как ужасно. И как… сказочно.

Ошибки быть не может. В этом Маргарита убедилась, купив в аптечном киоске тест на раннюю беременность.

Ясно и кто отец. И если срок — неделя, то, вероятно, все произошло в ту ночь в гостиничном номере, когда на столе горела, потрескивая, восковая венчальная свеча. То есть — когда Рите исполнилось тридцать, а Солнце находилось в Королевском градусе. Значит, мальчик будет, как и мать, обладать королевскими чертами.

Постойте, а почему именно мальчик? Может, это будет девочка? И вообще — будет ли?

Маргарита еще не решила, что делать дальше, а все ее существо уже отвечало: будет, будет! Причем именно мальчик. Сын.

Никакого вакуума и прочего варварства. Она не позволит унылой, безликой пустоте затянуть своего ребенка. Она не превратится в старую перечницу, коротающую свои дни в жалком одиночестве. В ее маленьком гордом королевстве появится наследный принц!

Он станет умным, красивым и сильным… как его отец. Отец, которого мальчик, наверное, никогда не увидит.

Ну и пусть! У Маргариты достанет сил, средств и терпения, чтобы самой поставить ребенка на ноги. И пусть Георгий катится куда хочет: он уже сделал свое дело. Дал будущему принцу свои гены.

Хорошо бы мальчик вырос таким же белокурым, со стальными глазами. Тогда бы Рита, глядя на него, могла вспоминать свое короткое, яркое, летнее счастье.

Нет уж, ничего и никого она вспоминать не станет. Вот еще, слюнявая лирика!

А когда мальчик, подрастая, спросит об отце, она коротко и сухо ответит:

— Он был гений. И дарил мне цветы: розы, лилии и анютины глазки.

Просто курортный роман. Ну и что такого? Тысячи женщин только этим и довольствуются.

Тысячи — да! Но как несправедливо, что в их число попала и она, Маргарита Солнцева, которая всегда считала себя исключительной, не такой, как другие!

Маргарита прикидывала, как поступили бы на ее месте ее прежние подруги.

Да очень просто. Любая из них переспала бы с Сергеем, а потом напела бы, что он и есть счастливый отец. Когда срок — всего неделя, это не составит никакого труда.

Но для Риты это исключено.

Она не унизится до лжи. Да и Сергей Сергеевич ей сто лет не нужен.

Но как все-таки горько, страшно и одиноко. Посоветоваться не с кем. Тогда вот попробовала Ольге душу излить, а потом долго не могла избавиться от неприятного осадка.

Впрочем — как это не с кем посоветоваться? Разве Маргарита сирота?

— Мамочка, мама, мамуленька! — Рита ревела в трубку, чувствуя себя вновь маленькой девочкой. Словно перекупалась в том молодильном источнике, сказочку о котором рассказывал на побережье Георгий.

А мама тоже плакала на том конце телефонного провода, умоляя доченьку не калечить себя, родить ребеночка:

— У меня еще силенок хватит внучонка вынянчить. Ничего, что безотцовщина: Боренька с Глебушкой его будут знаешь как любить! А рожать приезжай к нам: тут воздух чистый, лес рядом, овощи со своего огородика. Не плачь, Риточка, не плачь, маленькая! — И мама громко сморкалась.

— Ага, ага, ага, — кивала Рита, и ей становилось легче.

Хотя она прекрасно понимала, что ни в какой Серпухов, конечно, не поедет.

А на работе она была прежней блистательной Маргаритой Александровной: безупречной, непогрешимой, мудрой и неотразимой.

Коллеги начали забывать о пугающем происшествии в игорном зале. Маргарита же, зная теперь о коварстве токсикоза, просто стала соблюдать осторожность: почаще выходила на воздух, держалась подальше от кухонных запахов.

Первое время она, приходя, еще окидывала зал тревожным быстрым взглядом: не мелькнет ли там знакомая широкая спина, не кольнет ли холодный стальной прищур?

Потом заставила себя отучиться от этой привычки. Нет — и не надо. А появится — тоже не надо. Обойдемся.

Никто и не подозревал, что госпожа Солнцева может быть беременной.

А Рита решила: «Ни за что не появлюсь в казино с пузом. Чтобы все пальцами показывали? Высчитывали, сколько мне лет? Доискивались, от кого ребенок и кто будет платить алименты? Ну уж, дудки!»