«Какая любовь, о чем вы? — вскричала бы она и добавила, вопреки тем урокам, которые сама преподносила Косте: — Да вы что!»

А если б ей намекнули, что, дескать, любовь зла, она бы возмутилась:

— Полюбить козла? Ну нет, козел не пара Львице! Вы правы только в одном: этот тип действительно коз-зел!


Идиллия длилась около получаса. А потом в дверь постучали.

— Не открывай, — еле слышно выдохнул Лучано. — Это Джузеппе. Хочет справиться о моем состоянии.

— Если не открою, он решит, что ты умер, — возразила Маргарита и подала голос. — Войдите!

Это оказался вовсе не Джузеппе. Но в первую секунду именинница даже не узнала вошедшего, настолько резко он переменился.

Георгий был уже не в пляжно-банном наряде, а в кипельно-белой тройке со смокингом, с уложенной прической. Шелковый кремовый галстук был заколот булавкой с красным сердоликом — любимым Ритиным камнем. Точно капелька крови на снегу…

Он был ослепителен.

Лучано так и подскочил на кровати, забыв и о боли, и о необходимости лежать смирно:

— Он… он… — дальше он уж и не знал что сказать в ответ на непрошеное вторжение.

А Маргарита повторила, только совсем с другой интонацией, точно непослушное эхо:

— Он!.. он…

Она замерла, выпрямившись на самом краешке стула, и была не в силах шевельнуться. Казалось, теперь ей хочется остановить мгновенье. Лишь тихий шелест шелка нарушил тишину: золотой шлейф, перекинутый через колени, соскользнул на пол. Тот самый шлейф, который Кайданников недавно топтал.

Георгий и теперь поступил неожиданно: опустился на одно колено и поднес край королевского платья к губам. Поцеловал его, как целуют святыню, как целуют знамя, давая присягу.

— Мне нет прощения, — сказал он. — Я сорвал вам праздник. Я негодяй. Но хотел бы хоть как-то, хоть частично искупить…

Маргарита не двигалась, ждала. Что будет дальше? Какой-нибудь новый подвох?

— Я приготовил для вас скромный стол… Если вы не против.

— Синьорина против! — взвизгнул Лучано: вокальная подготовка явно изменила ему.

— Совсем напротив, я совсем не против, — пробормотала Маргарита и смешалась, поняв, что путается в словах.

Георгий подал ей руку, и она, как околдованная, положила на нее свою. Поднялась.

Заметила краем глаза, что черепашка медленно продвигается к краю тумбочки, вот-вот упадет. Бросила итальянцу напоследок:

— Будь любезен, проследи за животным.

Больше Лучано Джерми, хозяин компьютерной фирмы «Колизеум», Маргариту не интересовал.


И был ужин тет-а-тет, о котором так мечтал Лучано и который заполучил Георгий.

Стол был накрыт прямо у него в номере, и именинница поняла, что трапеза подготавливалась не с бухты-барахты, а заранее, исподволь, и была тщательно продумана.

Если б Маргарита была способна сейчас размышлять, то, верно, представила бы себе, как хозяин номера отдает распоряжения официантам и горничным, а сам в это время старательно облачается перед зеркалом в задрипанную майку с шортами. Наверное, это насмешило бы ее.

Но размышлять она не могла.

Здесь, как и в ресторане, электричество было выключено. Но посреди стола стояла одна-единственная свеча; высокая, из чистого пчелиного воска.

«Как венчальная», — мелькнуло в голове, но это мимолетное наблюдение сразу же растворилось в звуках тихой музыки, которая лилась непонятно откуда.

«Шато-Марго», как колдовское зелье, мерцало в хрустале бокалов, запеченная форель золотилась в тарелке, словно осенний лист. Обычно рыбу не подают с красным вином, но это — исключение: сегодня королева должна пить свой, королевский напиток.

Разноцветные корзинки-тарталетки со всякой всячиной, китайский салат из чего-то непонятного, цветного, нарезанного тончайшей стружкой. Все живописно, все источает аппетитные ароматы.

Но приступить к еде невозможно… Маргарита могла лишь сидеть вот так, пряменько, неподвижно, и смотреть перед собой… На Него.

А Георгий — на нее. Они разместились, как положено по этикету, по разные стороны стола. По-королевски.

И вдруг оба одновременно стали приподниматься и, опершись руками о крахмальную скатерть, потянулись губами друг к другу. Через стол. Хорошо, что он был небольшим.

Маргарита сбила грудью бокал — и багряная жидкость начала медленно растекаться по белоснежной льняной ткани.

Между их лицами встало преградой пламя свечи — Георгий затушил фитилек пальцами.

Стало темно, и в этой бархатной тьме их губы соприкоснулись… Едва-едва, почти неосязаемо. Так зимой касается лица снежинка — и тут же тает…

И Маргарита услышала — не слова, а скорее просто выдох:

— Милая… солнце мое…

Вот она, желанная страна счастья, что скрывалась за нарисованным на холсте камином. И оказывается, никакого ключика не требовалось, чтобы проникнуть в нее. Нужно было просто-напросто наклониться через стол…


Каким он все-таки может быть нежным, этот человек-скала! И каким горячим умеет стать этот вечно ледяной айсберг…

…Они занимались любовью, будто исполняли ритуальный танец. То плавно покачивались на волнах нежности, словно паря в воздухе, не чувствуя под собою сбившихся в комок простыней… То схлестывались в неистовой схватке, как злейшие враги. Враги, которые не могут друг без друга.

Кассета с музыкой давно кончилась, и теперь тишину нарушали лишь вздохи и стоны, ритмичные, как сложная мелодия.

— Тебе хорошо? — задыхаясь, спрашивал Георгий.

Вопрос доходил до сознания не сразу, и немного погодя Маргарита отвечала, с трудом складывая звуки в слова:

— Еще бы!

И этот заторможенный, благодарный ответ наполнял его новой энергией.

Как загадочные созвездия, мерцали в темноте капли пота на обнаженных телах. Золотое платье, более не нужное, валялось на полу, словно шкура льва, подстреленного удачливым охотником.

Не льва — Львицы.

Не убитой — взятой в плен.

В такой желанный, такой чарующий плен!

Боже, что за наслаждение…

— Я закричу…

— Кричи!

Кто из них закричал? Маргарита не поняла. Может, громыхнул за окнами раскат грома?

Сладко и страшно.

Как будто летишь в пропасть, и неясно, падение это или свободный полет. Поглотит тебя бездна или примут небеса, лаская пухом облаков…

— Солнце мое… солнце…

— Гера… мой Гера! Мой…

— Твой!

Какие у него руки… большие… как легко они обхватывают ее пышную грудь! Да что грудь — кажется, он легко может накрыть ладонью все ее тело, целиком! И сжать в кулаке… Пусть сожмет!

Сожми же!

Какие у него губы… жадные… он пьет женщину, как вино. Шато-Марго… Марго… королева.

— Моя королева…

Пей же, напейся допьяна, чтоб обессиленно упасть, чтоб больше не сдвинуться с места… и не исчезнуть, как ты исчезаешь обычно.

— Волшебница, — шепчет он одурманенно.

И вновь губы заняты жадными поцелуями.

Рита на секунду отрывается:

— А завтра… ты не уйдешь?

— Завтра уже наступило.

— Не уйдешь сегодня?

— Не уйду.

— Поклянись!

— Клянусь.

Все хорошо. Можно больше не тревожиться. Просто довериться и раствориться.

И она растворяется.


Маргарита проснулась оттого, что замерзла. Горячее мужское тело больше не согревало ее.

Быстрый, внезапный испуг: неужели все-таки ушел? Или даже уехал? Ведь за ним такое водится.

Нет, вот он, Георгий, здесь. Расхаживает по комнате, уже одетый. Не во вчерашней белой тройке, а в джинсах и рубашке-поло.

Но почему он поднялся в такую рань? Ведь за окнами едва занимался розовый южный рассвет.

Говорить не хотелось. Хотелось лежать и нежиться. Рита стала натягивать на себя одеяло, и это движение привлекло внимание Георгия.

— Мы проснулись? — ласково проговорил он. — Вот и хорошо. Подъем.

— Как — подъем? Я обычно встаю не раньше…

— Я в курсе, — он не дал договорить. — Но то — обычно. А сегодня у нас необычный день.

— У нас? Мы будем весь день вместе?!

— Я же поклялся. Никуда я от вас не денусь, госпожа моя. Но и вы от меня — тоже.

Маргарита мигом соскочила на пол. Неужели мечта сбылась? И он, этот надменный гордец, останется с нею?

Тогда — конечно, надо вставать. Тогда грех тратить время на сон. Если с ним — то она готова была бодрствовать все двадцать четыре часа в сутки.

Юркнула в ванную, пустила прохладный душ на полную мощность. Пусть острые струйки промассируют кожу, сделают ее розовой и эластичной, прогонят остатки дремы. Пусть глаза сегодня засияют ярче обычного, а волосы лягут самыми пышными волнами. День рожденья по-настоящему начался лишь к ночи, так пусть же он продолжается!

Не вытираясь, влезла в висящий на крючке махровый халат, впитавший запах Его тела. Как тепло, как уютно.

А в гостиной на столе Маргариту уже поджидал утренний кофе. Напиток был сварен точь-в-точь в ее вкусе.

— Вы очень внимательны, — растроганно сказала она.

— Стараюсь, — кивнул Кайданников.

Лучше бы, конечно, он подал чашечку ей в постель, но и так замечательно.

Все-таки между ними вновь возникла некая дистанция — быть может, оттого, что они продолжали общаться на «вы». Как будто не было этой неповторимой ночи.

«Ну что ж, Ваше Величество, — без огорчения обратилась Маргарита сама к себе. — С королевами только так и разговаривают. Монархи не терпят панибратства».

Кофе выпит, и, кажется, никакого завтрака пока больше не предполагается. Да и какой может быть завтрак на рассвете!