– Оставь его, Саша, он после инфаркта… – Руки якушевской жены, которые оказались неожиданно сильными, ловко выпростали из пальцев Вербицкого мужнину рубашку.

– Мама! Папа! Что происходит?! – удивленно и настороженно выкрикнула Ирина. – Александр Ильич, что вы себе позволяете?! Вы же в гостях!! Это непорядочно, наконец! Мой отец болен!!

Но трое бывших одноклассников уже не обращали на нее никакого внимания.

– Значит, хочешь знать правду? – переспросил Якушев и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А что с нами со всеми будет после того, как выползет эта самая правда, ты можешь представить? Кому от этой правды станет лучше? Тебе? Мне? Люське? Галине? Или… может быть, ей? – И он показал рукой на Ирину, которая с выражением настоящего ужаса на лице привалилась спиной к косяку двери. – Представь, мы давно хотели сказать правду Гальке, но ведь на нее как посмотришь, всякое желание пропадает что-нибудь говорить… Да ты сам ее увидишь и… все поймешь… Она же… посмешище всего Григорьевска… А что до твоей… модной персоны… так Галька и не любила тебя никогда! Это все знали! И не ты отец ее ребенка! Это тоже всему Григорьевску известно! В общем, ты, Сашка, в этом деле самое последнее лицо!!

– Я ее муж!! – взвыл взбешенный Вербицкий.

– Ага! Тот самый, который объелся груш! – выкрикнул высоким бабьим голосом Якушев. – Где ты был, муж, все эти годы?!

– Коля, успокойся, – вмешалась его жена. – Тебе вредно так волноваться, а с этой тайной мы уже и без того намучились. Не в могилу же ее нести. Мы же с тобой давно решили, что надо наконец покаяться. Вот она и пришла, пора эта…

– Мама… что ты такое говоришь? – бросилась к ней Ирина. – Мне что-то не по себе…

– Ничего страшного, девочка… Ты-то как раз все поймешь и, думаю, простишь. Мы ведь были тебе хорошими родителями… любили тебя, как могли… все для тебя… души не чаяли…

– Я не понимаю, о чем ты… – Ирина отпрянула от матери и обратилась к отцу:

– Папа! Что она такое говорит? Я никак не пойму…

– Я тоже… – добавил Вербицкий. – Колька, объясни наконец, что Люся имеет в виду?!

– Да неужели же ты все еще не понял? – горько усмехнулся Якушев. – Ведь стоит только посмотреть на Ирочку, как все делается ясно. Мы всегда ее прятали от Галины. Даже в школу отдали не в Григорьевске, а в соседнем Белоцерковске, в спортивный интернат… чтобы, значит… подальше от Хари… А сами сюда вот из города переехали… только чтобы не видеть твою Гальку…

Вербицкий еще раз внимательно вгляделся в Ирину. Побелевшее лицо, огромные, полные ужаса глаза и разлохматившиеся белокурые волосы… Почти так выглядела Галочка, когда он в юности привез ее домой из роддома…

– Нет… – проговорил он, пятясь от Якушевых и Ирины до тех пор, пока не уперся спиной в старый буфет. Находящаяся в нем посуда неприятно раззвякалась на разные голоса.

– Мама!!! – надрывно выкрикнула Ирина и хотела опять броситься к ней, но женщина, сделав рукой запрещающий жест, сказала:

– Я не мать тебе, Ира…

– Как… – прошептала Ирина, а Вербицкий, нервно дернув шеей, с трудом проговорил:

– Зачем вы это сделали?

– Зачем?! – взвилась Люся. – Затем, что мой ребенок… мой сын… умер на следующий день после рождения!!! Я не хотела с этим жить, понимаешь, Сашка?! Я себе вены перерезала, а меня зачем-то спасли! Я им… родственникам… всем говорила, что все равно лишу себя жизни… Какая-то… Харя наверняка родит здорового ребенка, а я… Я не могла понять, почему жизнь ко мне так несправедлива… Почему этой Харе все, а мне… В общем, это Колин отец все придумал. У него в городе были большие связи. Он, как ты помнишь, заведовал овощебазой, а в советские времена это ценилось гораздо выше, чем директорство твоего папаши… Он как-то договорился с врачами, как-то грандиозно им заплатил, кому-то квартиру помог получить… Вот они все и организовали. Я родила раньше Галины на три дня, и к ее родам уже все было решено. Во всех сводках было написано, что у меня родился здоровый ребенок, а у Вербицкой – мертвый… Потом мне приписали… девочку… ее рост и килограммы… – Люся выпрямилась на стуле, на который тяжело опустилась во время рассказа, перевела глаза на Вербицкого и спросила: – Не за этим ли ты сюда ехал, Саша?

– Нет… – не своим голосом проскрипел Александр Ильич. – Я не мог даже предположить… Я ехал к вам только с тем, чтобы узнать, где сейчас Галя…

– Ну вот… а узнал все… Я давно хотела повиниться в содеянном, только не знала, перед кем. С Галькой явно не все в порядке, а остальным и дела нет до этой истории. Все хотела Ирочке открыться, но тянула… боялась…

– Мама… – начала Ирина, но Люся ее перебила жестким сильным голосом:

– Да не мать я тебе! Тебя родила жена вот его… Александра Вербицкого…

– То есть получается, что я – ваша дочь… – широко раскрыв глаза, ужаснулась Ирина.

– Нет, – покачал головой Вербицкий. – Ты действительно Ирина Николаевна Якушева. Отец у тебя настоящий…

– Но… как же тогда…

– Это особая история, Ирочка… и очень некрасивая… – вступил в разговор Николай. – Когда-нибудь я расскажу тебе… только не сейчас… сил уже нет… И без того уж…

Вербицкий поднялся на ноги, вытащил мобильник, сунул его Ирине в руки и сказал:

– Вызывай такси! Быстро!

– И куда же ты собрался? – спросила Люся.

– К Гале! Немедленно объясните, где ее найти!

– Да кто ж ее знает, где она нынче живет…

– Компьютер… компьютер у вас есть?

– Да зачем же нам здесь компьютер? – усмехнулся Якушев. – С нас и телевизора достаточно. Старые мы уже, Сашка… Это ты как-то держишься, а мы… – Он в полной безнадежности махнул рукой. – А мы с Люськой уже сдались… давно… Может, груз этого чудовищного обмана давит… даже и не знаю… В общем, нерадостную жизнь мы прожили, Вербицкий… Но Ирочку любили… да… Она не даст соврать…

– З-зачем вам компьютер? – дрожащим голосом спросила Ирина.

– Ну… должна же быть в вашем городе база данных… Мне надо найти свою жену… твою мать… Ира…

– Нет у нас никакой базы… Так и не создали еще… – отозвалась она. – Провинция и есть провинция. Но… – Она повернулась закаменевшим лицом к родителям. – Здесь же все всех знают. Не может быть, что вы не в курсе! Может быть, больше не стоит… врать?

– Ира, мы давно живем здесь, в дачном поселке… ты же знаешь, и даже отовариваемся почти всегда в магазине у озера, – ответил ее отец. – Мы давным-давно не были в самом Григорьевске…

– Но вы ведь говорите, что эта женщина… моя мать… какая-то особенная… Может быть, я сумею помочь Александру Ильичу ее найти. Кто она? Чем занимается?

– Конечно же, ты ее знаешь, Ирочка, – после некоторого раздумья проговорила Люся. – Это та самая женщина, которую в городе называют Белой Дамой Треф… или юродивой… кому как больше нравится…

– Юродивой… – прошептал Вербицкий враз пересохшими губами. Если кличка Белая Дама Треф оставляла надежду, то Юродивая – никакой.

– Я знаю, где ее найти, – сказала вдруг Ирина. – Эта женщина… она каждый день в одно и то же время кормит уток с моста через Григорьевку.

– И в какое же время? – спросил Вербицкий.

– Ближе к вечеру, часа в четыре…

Александр Ильич машинально посмотрел на часы. Еще не было и двух.

– Вы успеете… Я пойду с вами, можно? – попросила Ирина.

– Нет!!! – истерично выкрикнул Вербицкий и гораздо тише добавил: – Сначала я сам… я должен все сначала увидеть сам…


Александр Ильич Вербицкий занял пост на мосту через реку Григорьевку с половины четвертого. Мало ли, вдруг Гале захочется сегодня прийти пораньше. Если она придет раньше, то это будет означать, что она не такая уж и свихнувшаяся, то есть кормление уток – это вовсе не навязчивая ее идея, а так… прихоть… услада жизни одинокого человека…

Но она пришла именно в четыре. Александр Ильич сразу увидел ее. Он не смог бы узнать ее издалека, если бы не кличка Белая Дама Треф. На голове приближающейся к нему женщины из желтовато-белых волос было возведено необыкновенное сооружение в виде трех пушистых шаров. По мере приближения Гали Вербицкий начал различать в ее прическе множество мелких украшений в виде золотистых бабочек и голубых розочек. Одеяние его бывшей жены было сделано из черных кожаных прямоугольников, связанных между собой блестящими кручеными нитками в некое подобие удлиненной куртки. Куртка была туго перепоясана широким белым лакированным ремнем с золотой пряжкой. Из ворота куртки торчал завязанный эдак набочок огромный бант из полупрозрачной ткани в красную и серую полоску, а на плечи накинут шарф-палантин черно-красного цвета. По одной стороне палантина были прикреплены пушистые красные помпончики, которые весело покачивались в такт походке Галины Романовны. Юбка ее была белой и многослойной, почти до самой земли. Каждый слой, каждая оборка были отделаны золотыми кантами. Из-под нижней оборки показывалась то одна, то другая нога в белом сапожке с золоченой пряжкой. На плече висела огромная красная сумка на длинных ручках. В самом центре ее красного поля красовалась огромная золотая роза. Как всегда, наряд Галины Романовны был строго выверен в трех цветовых гаммах: черной, белой и красной. Изысканными дополнениями служили золоченые пряжки, золотые канты, золотые бабочки и золотая роза. Дополнительные синие розочки в прическе нужны были для того, чтобы подчеркнуть по-прежнему небесную синеву глаз.

Когда Галина подошла ближе, Вербицкий смог разглядеть и броский макияж бывшей жены. Он оценил и его, и продуманность женского туалета, а после этого ужаснулся. Неужели и впрямь юродивая… сумасшедшая… И тем не менее по-прежнему красивая… Галина осталась статной и стройной. Вербицкому показалось, что если стереть с ее лица этот клоунский грим, то под ним, возможно, будет обнаружена его прежняя Галочка.

Между тем женщина, привыкшая к «восхищенным» взглядам, которые бросали на нее все жители Григорьевска, остановилась ровно посередине моста, достала из своей огромной сумки пакетик с булкой и принялась крошить ее уткам, которые моментально скопились под мостом. Вербицкий смотрел на руки Белой Дамы Треф и узнавал изящные жесты любимой женщины.