Тереза Вейр - Вся ночь впереди

Уже много позже, когда их семейная жизнь начала рушиться, Молли внушила себе, что Остин женился на ней только потому, что она была тем самым человеком, которого он мог контролировать. Схема известная: он отдает команды, она – подчиняется. Все очень просто.

– Ты причинила мне боль, Молли.

Его слова ранили ее. Она в жизни никому не причинила зла, во всяком случае, намеренно. И мысль о том, что такое возможно, была ей нестерпима. Да как он смеет ее в этом обвинять?

– Это ты причинил мне боль! – крикнула она.

– Я, честно говоря, слабо верил в то, что ты со мной останешься. Но теперь с каждой минутой все больше убеждаюсь, что другого выхода нет и ты должна уехать. Уж слишком ты держишься за прошлое и никогда от воспоминаний о своем умершем возлюбленном не откажешься.

– Джей меня любил!

– Джей умер. А ты на протяжении двадцати лет наказываешь меня за его смерть.

Опять он все перекрутил и переиначил, как это ему свойственно. Белое он выкрасил черным – и наоборот.

– Я ни в чем не виновата!

Казалось, у нее в груди открылась какая-то плотина и все, накопившееся в ее душе за долгие годы, бурным потоком хлынуло наружу. Все ее страхи, сомнения, боль…

– Ты пытаешься выставить меня каким-то бессердечным чудовищем!

Она не такая! Она всегда заботилась о людях, любила их, вела себя по отношению к ним честно. Это ее обманывали, обводили вокруг пальца, ставили на место. И Остин не был в этом смысле исключением. Он лицемерно сочувствовал ей, помогал наконец, он на ней женился – и все для того, чтобы превратить ее в жалкое, бессловесное существо, безропотно исполняющее его приказы.

– Из нас двоих дурной человек – ты! – выкрикнула она.

Молли была ужасно огорчена тем, что произошло. Да что там огорчена – потрясена!

– По-твоему, значит, я – злодей?

Он был страшно на нее зол, и его руки, которые еще совсем недавно ласкали ее тело, сами собой сжимались в кулаки.

Остин в свое время показал ей, что значит гнев мужчины. До него на нее никто не повышал голоса. Сэмми, к примеру, был неизменно доброжелательно к ней настроен и все время с ней шутил. Джей тоже вечно смеялся и был, в общем, добродушным и ласковым парнем.

Но Остин… Остин всегда был человеком мрачным.

С грозным видом он сделал шаг в ее сторону.

Ей оставалось одно: бежать. Если ей удастся усыпить его бдительность и проскользнуть между ним и холодильником, то…

Она бросилась в спасительное пространство, но Остин словно дожидался этого момента. Молниеносно среагировав, он перекрыл Молли дорогу к отступлению и, навалившись на нее всей тяжестью своего тела, придавил к холодильнику.

– Ты что же, собираешься меня ударить? – закричала она ему прямо в лицо. – Это что-то новенькое. Решил перейти от словесных оскорблений к физическим? Или, быть может, ты собираешься меня изнасиловать? Сорвать с меня одежду и овладеть мной против моей воли? Ну, это уже было…

Остин побледнел.

Это была заведомая ложь, и Молли об этом знала. То, что он с ней проделывал, назвать изнасилованием было никак нельзя. Хотя бы по той причине, что она сама ему это позволяла. Просто она хотела сделать ему больно, отплатить за те душевные страдания, которые причиняли ей его слова. Ну и кроме того, она была сильно напугана.

Его хватка сразу же ослабла.

Она продолжала нападать на него, не желая и не умея остановиться.

– Ты никогда меня не любил! Тебе просто нравилась власть надо мной. Изо дня в день ты разрушал мою личность, низводил меня до уровня жалкого, подчиненного существа. Тебе нравилось надо мной насмехаться, особенно в присутствии других людей. Ты потешался над тем, как я одеваюсь, как причесываюсь. Так что не тяни, ударь меня! Побои снести куда легче, чем постоянные издевательства.

Он, не шевелясь, смотрел на нее в упор.

– Ну что? Станешь ты теперь отрицать, что вел себя по отношению ко мне низко? Станешь?

Остин закрыл глаза и запрокинул голову. Она видела, как судорожно – вверх-вниз – дернулось на его горле адамово яблоко. Потом он с шумом втянул в себя воздух и медленно, словно избавляясь от наваждения, покрутил из стороны в сторону головой. В этот момент она увидела его глаза.

В них больше не было гнева. Наоборот, в них проступило выражение, которое она уже видела у него в больнице. Беспомощное, несчастное, даже чуточку жалкое.

– Я знал, как ты любишь своего брата, как любишь Эми, – сказал он. – Как любила Джея. Разве мне было по силам с ними соперничать? Я не мог заставить тебя смеяться, как это делал Сэмми. Не мог, как Эми, сделаться неразрывной частью твоего существа. Не мог целовать тебя так, как целовал тебя Джей. Сжимать тебя в объятиях, как это делал он…

Когда Остин снова посмотрел на нее, его взгляд сделался далеким и отстраненным.

– Ты права, – сказал он, признавая то, что следовало признать многие годы назад. – Мне хотелось причинить тебе боль. – Он снял с ее плеч руки и сделал шаг назад. – Ты права.

– Да, права, – сказала Молли, смахивая с глаз слепившие ее слезы. – Еще бы.

Он оглядел тесную кухоньку, как если бы видел ее впервые.

– Итак, – сказал он, тяжело вздохнув. – Мы наконец добрались до финала. Жаль, конечно, что все так кончилось. Мне бы хотелось сохранить с тобой хотя бы дружеские отношения. Как думаешь, Молли, это возможно? Если не сейчас, то в будущем?

Итак, она его все-таки достала, пробила его толстую кожу, добралась до сердца. Но где же, спрашивается, радость победы? Или это особая победа – пиррова, которая дается только очень дорогой ценой? Неужели она, сбросив Остина с пьедестала, похоронила под обломками его жизни и свою собственную?

Они стали собирать вещи.

Остин притащил из леса отяжелевший от влаги спальный мешок, завернул его в пластиковую пленку и засунул в багажник. Они с Молли продолжали злиться друг на друга, но держали себя подчеркнуто вежливо – как два посторонних человека, которым пришлось делить жилье.

Когда вещи были упакованы и погружены в машину, они отправились в обратный путь.

По дороге на Молли неожиданно снизошло успокоение, которое скорее можно было назвать оцепенением. Пребывая в этом состоянии, она доехала вместе с Остином до дома и принялась за работу. Прежде чем улететь во Флориду, ей предстояло убрать дом, привести в порядок дела Остина, расплатиться по счетам и закупить для него продукты – на первое время.

– Тебе нужна эта штуковина? – Молли держала в руках «грибную» птицу, которую она нашла в корзине для бумаг.

На лице Остина проступило замешательство, но потом его черты приняли прежнее непроницаемое выражение, и он отрицательно помотал головой.

– Она была в корзине для бумаг, – сказала Молли.

– Ну и выброси ее к черту.

– Откуда она вообще взялась?

– Понятия не имею.

Молли, однако, выбрасывать птицу не стала. Вернувшись в кабинет, она положила ее на полку, где стояли книги.

Убирая в кабинете, Молли нашла в столе у Остина пачку акций и принесла ему.

– Что будешь с ними делать? Может, продашь? Посоветуйся со своим приятелем Стенли…

Остин забрал у нее бумаги.

– Разберемся, – буркнул он, выходя из комнаты.

Через несколько минут послышался звук мотора отъезжавшего от дома автомобиля. Остин сам, без чьей-либо помощи укатил в машине по каким-то своим делам.

Через пятнадцать минут он, впрочем, вернулся. Под мышкой у него был свежий номер «Уолл-стрит джорнел».

Он справится. Он сможет без нее жить.

Молли засела за телефон. Позвонила Эми, Мелинде и Крису, а потом Сэмми и Рейчел.

А под конец Габриэль. Поставила ее в известность о своем скором отъезде. Попросила приезжать время от времени к Остину и присматривать за ним.

– А я-то надеялась, что вы с Остином поладите…

– Как видишь, не поладили. Слишком много за годы брака у нас с ним всего произошло. Как говорится, поднакопилось…

– Догадываюсь… – протянула Габриэль, а потом сменила тему: – Ты собираешься перед отъездом заглянуть к Марку?

Молли говорила себе, что на это раз при отъезде она никакой спешки не допустит и со всеми попрощается. Но Марк… Марк – совсем другое дело. Встретиться с Марком означало вновь разбередить себе душу.

– Даже не знаю…

– По крайней мере, позвони ему, – сказала Габриэль. – Уж чего-чего, а телефонного звонка он заслуживает.

Молли позвонила Марку.

– Звоню, чтобы попрощаться, – сказала она.

– Мы можем поговорить? Могу я к тебе заехать или, может быть, сходим в кафе?

У Молли от слез защипало глаза. Как было бы хорошо опереться на надежное плечо Марка, поделиться с ним своими горестями… Но она, увы, не могла себе этого позволить. Это было бы несправедливо прежде всего по отношению к Марку. Она не имела права обременять его своими заботами, ничего не давая взамен.

– Думаю, встречаться нам не стоит, – сказала она, стараясь говорить спокойно.

– Я буду скучать по тебе, Молли.

– Я тоже буду по тебе скучать.

– Прежде чем ты повесишь трубку, я должен задать тебе один вопрос: скажи, я могу надеяться?

– Ох, Марк, не о том ты все говоришь…

Да, она любила его. Но любовь, как известно, бывает разная. Материнская, когда мать любит свое дитя. Сестринская – любовь сестры к брату. Есть еще чувство дружеской приязни, которое испытывают по отношению друг к другу друзья.

– Только ничего больше не говори, ладно? – взмолился Марк. – Не хочу слышать, что ты относишься ко мне как к другу.

– Скажи, ты по-прежнему… – Она помолчала. – Ты по-прежнему изображаешь Элвиса?

– Изображаю. К примеру, завтра вечером в Конрад-холле.

– Хотела бы на тебя посмотреть.

– Когда стану исполнять «Отель разбитых сердец», буду думать о тебе.

– Не говори так.