Жаклин Нейвин - Встретимся в полночь

– Я научилась у вас, – возразила она, вздернув подбородок. Но при этом улыбка не сходила с ее лица.

– Тогда вам следовало бы знать, что мастера не стоит искушать.

Джулия сделала к нему несколько шагов, и он заметил, что бедра у нее покачиваются довольно дерзко.

– А вы никогда не слыхали об ученике, который превзошел учителя?

Господи, да ведь они флиртуют!

Грудь у него пылала. Ему страшно хотелось протянуть к ней руку; он представил себе, как хватает ее за запястье и сажает к себе на колени. И целует. Господи, как ему хотелось поцеловать ее!

Она явно почувствовала опасность и отвернулась, все еще довольная, но между ними уже не было этого потрескивающего напряжения. И Рафаэль был ей благодарен. Она вела себя мудрее, чем он.

Джулия села и снова принялась за письма. Некоторое время они молчали. Он делал вид, что не замечает, что она то и дело украдкой бросает на него взгляды. Вдруг она спросила:

– Рафаэль, зачем ваша мать приехала сюда?

Он удивился, как это она посмела задать ему такой вопрос. Неужели она не понимает, что сейчас он отхлещет ее своим языком? Неужели у нее нет ни здравого смысла, ни страха?

Конечно, понимает, и даже лучше, чем кто-либо. И ей вовсе не все равно. Хитрое выражение на ее лице сказало ему, что она готова к его реакции, но все же она задала этот вопрос. Почему же это не вызвало у него раздражения?

Наверное, потому что он многое знал об этой смелой женщине. Она не всегда была такой. Он помнит, что она чуть было не вступила в брак с человеком, который с милой улыбкой похоронил бы ее заживо в мире формальностей, сплетен и жалких мыслишек. Он имел некоторое отношение к тому, что она избежала этой участи, и сознание этого согревало душу.

Но Джулия ждала его ответа.

– Нам нужно было уладить одно старое недоразумение, которое все еще стоит между нами.

Господи! Зачем же он сказал так много! Она нахмурилась. Ему захотелось провести кончиком пальца по милой морщинке у нее на лбу.

– Наверное, ее визит увенчался успехом, – задумчиво сказала Джулия. – Вы кажетесь совсем другим. Пожалуй, более спокойным.

– Уверяю вас, ничто в моей матушке не может даровать мне покой. «Разве только если она вернет мне отца», – подумал он.

Но… разве ему нужен Марке? Все это теперь казалось ему таким далеким.

– Наверное, мне не стоило спрашивать. Это не мое дело. – И она отвернулась.

Рафаэль почувствовал, что его пульс отозвался на этот жест, который он так любил.

– Просто я любопытна. Вы так мало рассказывали мне о себе.

Когти. Рвущие когти. Он скрипнул зубами, словно получил удар стальным предметом. Он хотел избавиться от этого.

– В нашей семье есть вещи, – медленно проговорил он, – которые вас шокировали бы. Вряд ли вы вообще могли бы понять их.

Джулия нахмурилась.

– Я бы не стала говорить плохо о нашей семье, но и у нас не все ладно. Может быть, я сумела бы понять ваши проблемы лучше, чем вам кажется, Рафаэль.

Его вдруг охватила невероятная надежда, и на один роковой момент он оказался во власти этих золотистых глаз. Он сказал:

– Моей матери необходима чья-то преданность. Это для нее как воздух. Она вышла замуж за волокиту. К его увлечениям она отнеслась как к полному разрыву их брака. – Он провел пальцем по подбородку, его голос превратился в шепот: – Что они делали друг с другом – это просто невозможно описать.

– А что они сделали с вами? – еле слышно спросила она. Рот его скривился.

– Творцы чудовищ. Помните?

– Рафаэль. – Ее чудные очи стали печальными. – Вы не чудовище.

– Я им был. Посмотрите, что я сделал с вами. Вы можете это простить?

Она прищурилась:

– Я этого никогда не прощала.

– Да? Вот милая девочка.

– Хорошо, что вы мне рассказали. Мне бы хотелось… – Она замолчала, и он увидел, что она обдумывает, можно ли сказать то, что у нее на уме.

– Говорите же, – подстегнул он, желая знать все.

– Почему… почему вам было важно доказать, что любви не существует?

Ах, какой неприятный вопрос! Рафаэль даже слегка рассердился. Он ничего не мог сказать такого, что не походило бы на жалость к самому себе. А этого нельзя было допустить.

И Рафаэль замкнулся в себе. Откровенное настроение этого вечера иссякло. Это все. На большее он не был способен.

– Меня это забавляло, – сказал он. Но голос его звучал так ровно, что вряд ли она ему поверила.

С инстинктивной чувствительностью, которая считается присущей женщинам, но доказательств чему он никогда в жизни не встречал в других представительницах женского пола, Джулия опустила ресницы и сказала:

– Полагаю, мне следует пожелать вам доброй ночи.

– Доброй ночи. – Ответ прозвучал слишком быстро, слишком горячо. У Рафаэля был вид человека, доведенного до отчаяния.

– Увидимся утром.

И поскольку он всегда на это отвечал одно и то же, он ответил и сейчас:

– Не приходите.

Джулия улыбнулась, словно считала это простым ритуалом. Словно она знала – упаси Боже! – что он будет ее ждать. И будет разочарован, если она его послушается.

Они расстались очень мило, но не прошло и нескольких минут, как Рафаэль пожалел о том, что так распустился. Началось все с ощущения униженности – сначала с легких покалываний, которые потом переросли в мучения, когда он повторил мысленно все, что наговорил.

Проклятие! Он совсем раскрылся. Но он не станет просить ее о понимании. Он же не стал умолять ее о прощении ради ее…

Ради нее?

Ради ее любви?

Боже мой!

Возвращаясь мысленно к этому разговору, Джулия могла винить только себя. На следующее утро она вошла в комнату Рафаэля, все еще охваченная очарованием вчерашнего вечера, нисколько не думая об осторожности и самозащите. Но едва она увидела его, как поняла, что совершила ошибку.

Рафаэль все еще лежал в постели. При ее приближении он медленно поднял веки, и в глазах его появилось опасное выражение. Губы скривились презрительно и насмешливо, а потом он заговорил. Равнодушные, тяжелые слова холодно упали на ее хорошее настроение.

– Я же не велел вам приходить.

Это мгновенно отрезвило ее и наполнило жгучим разочарованием. Джулия быстро подавила его. Если Рафаэль почувствует, что ей больно, он будет безжалостным.

– А я сказала, что приду.

– Господи, как вы жалки.

«Это верно», – подумала она, стягивая с него одеяло. Он был в одежде. Когда он спал одетым, вот как сейчас, в мятых панталонах, расстегнутой рубашке, без чулок, это означало, что он пил.

Его язвительность было трудно выносить. А сегодня утром труднее, чем обычно.

Джулия заставила себя бодро проговорить:

– Я пропустила слишком много дней.

Она убрала поднос с завтраком, который был у него на коленях. Увидела, что он почти ничего не ел. У нее всегда вызывало улыбку, что его любимой едой на завтрак была каша. Это было так по-детски и было бы почти очаровательно, если бы не противоречило до такой степени всем прочим сторонам его характера.

Джулия никогда не воспринимала прикосновения к нему как нечто обычное. Ей бы хотелось делать вид, что она привыкла к массажу, но всякий раз, когда она проводила руками по его икрам и дальше к бедрам, ее охватывало волнение. Согнув колено Рафаэля, она обхватила ладонью мышцу икры. Под гладкой мужской кожей, покрытой более грубыми, чем у нее, волосами, мышца эта казалась стальной. «Не отвлекайся», – сказала она себе, снова разгибая его ногу.

То же самое она проделала с другой ногой. Обнаружила с замешательством, что вспотела. Вытерев лоб тыльной стороной руки, облизала языком сухие губы.

Наверное, сегодня она закончит быстро. Еще только постукивания пальцами, стимулирующие чувствительность, как научил ее человек из Линкольншира, от пояса до большого пальца стопы. Она бросила взгляд на своего подопечного. Рафаэль закрыл глаза и лежал, откинув голову. Сегодня он был совершенно неподвижен. Иногда он ругал ее, иногда смешил. Иногда, как сегодня, держался безразлично. В этом случае работать было легче всего.

Когда она прикоснулась к верхней части его бедра, его глаза открылись, и он быстро и резко втянул в себя воздух.

Джулия быстро отдернула руку:

– О Боже, Рафаэль!

Он тут же сузил глаза, посмотрел на нее и сказал:

– Я думаю, на сегодня достаточно.

– Что? Что случилось? Вы что-то почувствовали, да? – Она дрожала всем телом.

– Я ничего не чувствую.

– Вы лжете. Вы почувствовали, я уверена. Скажите же, я требую, чтобы вы сказали! – Его упрямо поднятый подбородок, то, как он скрестил руки на груди, сказали ей, что она ничего от него не добьется, сколько ни требуй. Джулия подошла к нему и тоже скрестила руки. Она ведь тоже упряма. – Продолжайте дуться сколько вам угодно. Я ведь знаю причину. Вы злитесь на себя, потому что вчера вечером были милы со мной. Вы показали свою человеческую сторону и – самый страшный грех – то, что вы действительно умеете чувствовать. – По тому, как сердито он взглянул на нее, Джулия поняла, что она попала в цель. – А теперь давайте-ка оставим это. Все слишком важно, Рафаэль. Чувствительность ног возвращается. Я это вижу.

– Забудьте о вчерашнем вечере. То было помрачение ума. Никаких чувств во мне нет. Ни в ногах, ни где бы то ни было еще. Ваше богатое воображение помогает вам желаемое выдавать за действительное.

Ах нет, не может он так поступить! Не теперь, не с этим – ведь чувствительность возвращается, она это знала! Ей хотелось накричать на него. Пальцы ее сжались, дышала она так часто, что у нее закружилась голова.

Джулия не могла сдерживать свою ярость. Схватив тарелку с ночного столика, на который она поставила поднос, она вывалила всю овсянку ему на голову.

Рафаэль ахнул от изумления. Остывшая каша расползлась густыми белыми потеками по его волосам, покрыла лицо, крупные комки шлепнулись ему на плечи и грудь.