И еще ей было очень противно. Рафаэль принялся во всю силу своих легких распевать непристойные песни. Поняв, что, если они встретят кого-нибудь на дороге, он заголосит еще громче и вульгарнее, Джулия сочла за благо вернуться домой.

Он ее победил, будь он проклят! Она чувствовала себя проигравшей, ей казалось, что из нее выпустили весь воздух. Что ей делать, если ее присутствие только усиливает его ярость? Как убедить его помочь ей в осуществлении программы выздоровления, которую она наметила?

Больничный хирург признался, что состояние Рафаэля никогда не изменится, что свинцовая пуля засела в позвоночнике и что он больше уже не сможет ходить. Врачи предупредили ее, что у него часто будет плохое настроение, что свойственно людям, прикованным к постели. Чтобы продлить ему жизнь, рекомендовались регулярные кровопускания и травяные тонизирующие отвары для очищения организма. Никакого солнечного света – он истощает силы. Никаких громких шумов – они нарушают телесное равновесие. И ни в коем случае его нельзя волновать или огорчать.

Джулия выслушала все это вместе с графиней. Старая женщина, несмотря на всю свою воинственность, пала духом, ее сморщенное лицо задрожало. Она схватила Джулию за руку, и они посмотрели друг на друга – две женщины, которые понимали, что им говорят вещи просто немыслимые. Для такого человека, как Рафаэль, подобная жизнь хуже смерти; все равно что быть похороненным заживо. Взявшая себя в руки графиня велела этим людям убираться из ее дома, приправив свои слова такими ругательствами, как «шарлатан» и «вампир».

Они долго сидели вместе, пытаясь решить, что им делать, и графиня наконец произнесла:

– Это мой внук, не говоря уже об остальном. Его нельзя заставить жить так, как они прописали. Если ему суждено умереть, пусть умрет, но по крайней мере умрет как мужчина.

Если бы Джулия верила, что меры, прописанные врачами, могут продлить жизнь Рафаэля, она бы выполнила все их указания и никому не позволила бы ей помешать. Но она знала, что графиня права. Рафаэль должен жить, а не существовать.

Тогда-то она и рассказала графине слышанную ею историю об одном человеке из Линкольншира, который упал с лошади и лишился возможности ходить, но потом поправился. Молодая женщина не знала, правдива ли эта история, да и прошло уже какое-то время с тех пор, как она ее слышала, так что многие детали подзабылись, но главное она помнила – паралич оказался временным.

Графиня с Джулией поехали в Линкольншир.

Уильям Дуглас радушно принял их, рассказал им свою необыкновенную историю. После падения его тело ниже талии парализовало, и он решил, что существовать в таком состоянии – не для него. И он стал каждый день пытаться двигаться, убежденный, что его ноги «проснутся», как он выразился. Он нанял двух дюжих мужчин, чтобы они волокли его, причем один из них двигал его ногами, словно это могло заставить ожить мускулы и нервы.

И это помогло. Хотя выздоровление было болезненным и мучительно долгим, теперь он мог ходить, пусть и при помощи палки, заметно хромая, но мог. Уильям Дуглас гордо встал и продемонстрировал свою довольно неловкую походку. Взволнованная, графиня отвернулась. Джулия ощутила, как холодная, тяжелая решимость зарождается у нее в груди. Рафаэль будет ходить. Она его заставит.

А когда это произойдет, она его покинет. Она уедет, и никто никогда не упрекнет ее, что она бросила калеку. Совесть ее будет чиста.

После этого Джулия и решила уехать из Лондона. Она хотела, чтобы это было только ее делом. Графиня поначалу не соглашалась с ней. Она была не из тех женщин, которые с легкостью отдают бразды правления другому. Но она увидела решимость в глазах жены своего внука и сдалась. Все было приготовлено, чтобы Джулия увезла Рафаэля. Выбрали Гленвуд-Парк. Франклина и Грегори послали в Линкольншир, чтобы обучить их восстановительным процедурам. Все делалось втайне от Рафаэля, который безучастно лежал в постели.

Они действовали быстро, вероятно, не все успев даже как следует обдумать. Теперь, когда Рафаэль был с ней здесь, Джулия не знала, как справиться с его злобными вспышками, с его беспечной решимостью разрушить себя и все на своем пути. Она пыталась быть спокойной и властной, но это ничуть на него не действовало.

После неудачной прогулки в фаэтоне Джулия целый день не входила к Рафаэлю. Она придумала для себя некий предлог, почему она не решается проникнуть в его святая святых, объяснив, что сейчас для нее как для хозяйки важно узнать, какие порядки заведены в Гленвуд-Парке, познакомиться с прислугой и ежедневным распорядком ее нового дома. На самом же деле она просто провела весь день в библиотеке, зарывшись в книги.

Ругая себя за свою трусость, она решила следующий день провести иначе. Но этот день тоже оказался потерянным зря. Зайдя на кухню, Джулия обнаружила, что кухонная прислуга состоит из веселых энергичных женщин. Кухня оказалась таким теплым, приветливым местом, что она застряла там, и ей подали второй завтрак на чисто вымытом дубовом столе, и она беспечно проболтала там до самого чая.

Потом она почувствовала себя усталой и продремала до ужина, который велела подать в свою комнату. День уже прошел. Поняв, что больше тянуть нельзя, Джулия пообещала себе, что со следующего дня все будет по-другому.

Рано утром она перехватила Томаса в гостиной, прилегающей к спальне Рафаэля. Камердинер нес поднос с кашей, поджаренным хлебом и дымящимся кофейником.

Протянув руку к подносу, она сказала:

– Я отнесу. Мне нужно поговорить с мужем наедине.

Слуга что-то залопотал. Он явно был в лагере Рафаэля. Джулия даже и не пыталась привлечь его к своим планам, зная, что он ни за что с ними не согласится.

– Хозяин пожелал принять ванну сегодня утром, – сообщил он.

– И это я тоже могу взять на себя. Казалось, Томаса сейчас хватит удар.

– Мадам, вы, верно, шутите.

– Нет, – с милым видом поправила его Джулия. – Я предупреждаю. А теперь, пожалуйста, проследите, чтобы нам не мешали.

Она юркнула в комнату Рафаэля, неся поднос, старательно улыбаясь и твердо решив не выходить из себя.

Рафаэль проснулся и сидел в постели. При появлении Джулии брови его резко опустились и нависли над глазами. Молодая женщина, не говоря ни слова, поставила поднос на его ночной столик.

– Я принесла вам завтрак, – сказала она как можно веселее.

– А я и не знал, что ваше отсутствие в эти дни означало, что вы нанялись в прислуги.

Она проигнорировала и укол, и презрительный тон, которым это было сказано.

– Я польщена, что вы это заметили. Он откинул голову на подушки.

– Ваши милосердные деяния кончились. Вы необыкновенно подбодрили меня. А теперь пришлите ко мне Томаса.

– Томасу велено оставить нас одних. У нас много дел. Рафаэль резко поднял голову:

– О чем вы говорите, черт побери? Верните мне моего слугу – сию же минуту!

Джулия спокойно смотрела на него.

– Или что?..

– Руки мне еще служат. – Он слегка улыбнулся. – Я с легкостью могу вас задушить.

Она пожала плечами, делая вид, что это мрачное обещание ее не пугает.

– Если дотянетесь. Он вздрогнул.

Она закусила губу. Не слишком ли далеко она зашла? Потом сказала, уже приветливее:

– Сегодня мы начнем наши упражнения.

– Ах вот как. И что же это за упражнения? Нужно ли мне спрыгнуть с кровати и начать бодрую разминку? Может, показать вам ложные выпады и прямые удары по корпусу, которым научил меня Джексон?

Не отвечая, она откинула его одеяло.

Он заорал, чтобы она оставила одеяло в покое, требуя объяснить, что она, черт побери, делает. Джулия пропустила все это мимо ушей, подняла его стопу с сильно выступающими костями и принялась вращать ее, как ее научил Дуглас. Рафаэль разразился потоком ругательств.

– Прекратите это немедленно! Я этого не потерплю. Джулия! Черт вас побери! Перестаньте обращаться со мной как с беспомощным ребенком!

– Прекращу, когда вы откажетесь от своего ребяческого поведения. – Голос Джулии звучал твердо, хотя внутри у нее все дрожало. Она понятия не имела о том, к чему могут привести ее действия, а реакция Рафаэля ее пугала. Но она знала, что ни за что не должна этого показать. Взявшись за другую стопу, она спросила:

– Так лучше?

– Будет лучше, если вы позволите мне вас убить.

Она продолжала свое занятие. И удивилась, когда он перестал ее ругать. Воцарилось тяжелое молчание. Покончив со второй стопой, Джулия провела руками вверх по обеим ногам начиная с лодыжек и до самых бедер.

И заметила, что ее бьет дрожь. Она ощутила, как исподволь, маленькими толчками, пробуждается ее чувственность, когда ей пришлось вот так прикасаться к нему. Хотя он сильно исхудал, мускулы на ногах оставались достаточно крепкими. Ее руки поднялись выше, и тут она действительно смутилась. Даже когда они ласкали друг друга, она в общем-то стеснялась трогать его тело. Никто не знал, чего ей стоило вот так легко скользить по нему руками.

Когда ее руки переместились к верхней части бедра, он прореагировал. Джулия удивленно посмотрела на него:

– Вы здесь чувствуете мое прикосновение?

– Да, чувствую, – проговорил он хрипло.

И это были первые неядовитые слова, которые она услышала от него за все это время.

От волнения голос ее стал резче.

– Это значит, что нечувствительность начинается гораздо ниже места ранения.

Их взгляды встретились. Рафаэль смотрел на нее напряженно, заманивая. Он больше не злился на нее. Его взгляд опустился на ее губы, веки отяжелели. Она ощутила знакомый жар и отвела глаза, боясь, что разгорающийся на ее лице румянец выдаст ее.

Твердо решив продолжать то, ради чего она пришла сюда, Джулия стала растирать его ногу, двигаясь вниз от бедра. Теперь она ощущала скованность, и от этого движения ее были менее плавны. Но Рафаэль не мешал ей.

Снова взяв рукой его стопу, на этот раз она просунула другую руку под его бедро и начала сгибать ногу в колене, как научил ее Дуглас. Это была тяжелая работа, и она сосредоточилась на ней так сильно, что только после того, как обошла кровать, чтобы заняться правой ногой, она заметила, что лоб его покрыт каплями пота.