И тяжело зарыдала.

Брошенная трубка продолжала вопить Лялькиным голосом. Наташа убавила огонь под сковородой и неспешно подняла ее.

– Слушай ты, блядь! – Глаза подруги сузились от гнева. – Ты разбила чужую семью и еще смеешь вякать? Да ты знаешь, что Галина Артуровна с горя умом тронулась? Что она руки на себя наложила? Что Настя сутки пролежала в больнице без сознания? Если ты, сука, еще посмеешь угрожать моей подруге, я из тебя мартышку сделаю! Уматывай лучше в свою вонючую деревню, и там рожай своего ублюдка. Погоди, тебе еще аукнется твоя подлость.

И не ожидая ответа, швырнула трубку на аппарат. Потом села на диван и прижалась к подруге:

– Настюха, ну не реви. Не реви, а? А то я тоже сейчас разревусь. Нет, ты скажи, за что нам такое? Мы так старались быть хорошими! Учились, как проклятые, вкалывали с утра до вечера. А жизнь нас мордой об стенку, об стенку! За что, а? Да я помню, помню! – закричала она в заверещавший сотовый – скажи, пусть на завтра перенесет. Придумай что-нибудь.

– Это биологичка, – пояснила она, – у меня урок через час. Сказала матери, чтоб перенесла.

– Иди, Наташа. – Настя вытерла глаза. – Иди, тебе надо готовиться к экзамену. Я сама как-нибудь.

– Не, сегодня тебя одну не оставлю, и не проси. Ночевать здесь буду. Давай, мой руки и ешь, уже котлеты подогрелись.

– Слушай, Настя, – обратилась к подруге Наталья, когда они допивали кофе. – Врачиха обеспокоена твоими частыми обмороками. Говорит, тебе надо сделать томограмму головного мозга, вдруг там сужение сосудов или еще что.

– Ну, сужение, ну и что? – Настя равнодушно пожала плечами. – Его что, можно расширить? Ты представляешь, сколько это стоит? Обследование на томографе – это же дикие деньги. Пусть уж. Да и не так уж часто я теряю сознание, только когда очень расстраиваюсь. Может, это такая защитная реакция. Наташа, у меня не выходит из головы, что отец при смерти. Может, уже умер? Боже, как мне больно! Я же его всю жизнь обожала. Как мне теперь жить, скажи?

– Сам виноват! Получил, что заслужил. И нечего страдать из-за него. Ты бы лучше позвонила бабушке, может, она уже знает, доехала Галина Артуровна, встретили ли ее. И что с дедушкой, – может, его в больницу положить?

– Доехала, доехала, – успокоила Зарочка внучку, – Лизонька ее встретила. Говорит: лежит и молчит. Ничего, может, смена обстановки на нее подействует. Ох, горе какое! Что теперь на ее кафедре говорить? Она ведь, наверно, работать не сможет. Отец не звонил?

– Он в больнице с подозрением на инфаркт. Ба, а как дедушка? Может, его тоже в больницу?

– Нет, он уже подниматься пытается. Он не согласится. Никогда в больницах не лежал. Настенька, как ты, внученька? Может, с нами пока поживешь?

– Не могу, надо работу искать. Деньги кончатся, и что тогда? Надо же на что-то жить.

– Ну, смотри, тебе видней. Звони, если что нужно. Дед оклемается, привезем тебе кое-что из запасов, что с зимы остались. Черешня уж совсем поспела. И малина пошла. Будет время, приезжайте с Наташенькой. Только предупредите, чтоб я вкусненького приготовила.

– Ладно, приедем.

Утром Наташа убежала в больницу, а Настя долго еще лежала, пытаясь собраться с мыслями. Голова раскалывалась. Почему-то пришла мысль, что с отцовской кафедры никто так и не позвонил, – наверно, уже все знают. И у мамы тоже, конечно, все известно. Неужели она не вернется домой? Как она закричала: нет, ни за что! Бедная мамочка, как же ей было больно! Почему она так тяжело все это восприняла? Ведь расходятся же другие люди, и ничего, никто не сходит с ума. Вон Алевтина: выставила своего пьющего мужа и завела нового. А прежний иногда заходит в гости, хотя у него тоже новая жена. Как хочется повернуть назад, вдруг пришла в голову мысль. Чтоб мы снова были вместе: мама, папа и я. И Вадим. Может, не надо было идти к нему, настоять, что ей надо в магазин. Хотя что бы это изменило? Он бы все равно улетел, а дальше все было бы, как сейчас.

Зазвонил телефон, пришлось подняться. Звонил из Мурома дядя Юра. При звуке его голоса Настя растерялась. Как теперь с ним разговаривать? Она так его любила. И тетю Нину. Они всегда были к ней добры. Но он брат отца, и Лялькин ребенок будет им племянником. Она, Настя, не должна иметь с ними ничего общего. Но как же это трудно.

– Племяшечка, мы все знаем! – сочувственно прокричал дядя, – Знаем, что мой братец натворил. Мы вам не могли дозвониться, позвонили твоей бабушке, она все и рассказала. Ты не подскажешь, как с ним связаться? Уж я ему, старому пню, все выскажу.

Настя сухо продиктовала номер отцовского сотового и положила трубку. Но через десять минут телефон зазвонил снова. Теперь это была тетя Нина.

– Настенька, деточка, ты не держи на нас зла. Мы же тебя любим, ты нам навсегда родная. Юрий не может с ним созвониться, его сотовый не отвечает. Как его найти, не подскажешь?

– Не знаю. – У Насти где-то был записан Лялькин телефон, но сама мысль, что муромские родственники отца станут звонить туда, была невыносима. Нет, через нее, Настю, они с Лялькой не познакомятся, пусть уж как-нибудь сами. – Он в больнице с подозрением на инфаркт.

И, не дожидаясь ответа, снова положила трубку. Походила по комнате, оделась и вышла на улицу. Постояла, пытаясь сообразить, куда пойти. Ничего путного в голову не приходило. Схожу в Центр трудоустройства, решила, он где-то возле Центрального рынка. Может, там какую работу предложат, хоть временную. И направилась к автобусной остановке.

Но в Центре трудоустройства ей не повезло. Там нужно было предъявлять паспорт, а она об этом не знала и потому его не захватила. Она вышла на базарную площадь и остановилось в нерешительности. Прямо перед ней ослепительно сиял золотыми куполами огромный, недавно отреставрированный собор. И Настю с неожиданной силой потянуло туда.

Она поднялась по ступенькам, опустила десять рублей в копилку для пожертвований и прошла в молитвенный зал. Там было тихо и немноголюдно. Настя купила свечку, зажгла и воткнула в подсвечник перед иконой Божьей матери. Но едва она подняла глаза к иконе, как свеча погасла. Настя попыталась зажечь ее от соседней свечки, но загоревшийся фитилек снова потух. Тогда она воткнула незажженную свечу обратно в подсвечник, закрыла лицо ладошками и тихо заплакала.

Неслышными шагами подошел священник, зажег ее свечу и ласково обратился к Насте со словами утешения. Но от звука его голоса девушка зарыдала в голос. В ее сторону стали оборачиваться прихожане. Взяв Настю за руку, священник повел ее из зала. Они прошли в крошечную комнатку, он усадил ее на лавку, сам сел рядом.

– Поведай, дочь моя, о своем горе. – В голосе священника было столько участия, что Настя сразу прониклась к нему доверием. – Я помолюсь о тебе, и, может, Господь смилостивится. Не бойся, я сохраню твою тайну, нас услышит только Всевышний. Облегчи свою душу.

И Настя рассказала об ужасном горе, постигшем ее семью. Священник молча выслушал ее и, потемнев лицом, долго смотрел на распятого Христа.

– Ты совершила тяжкий грех! – наконец, промолвил он, сурово глядя на Настю. – Ты предала отца своего!

– Как предала? – изумилась Настя. – Это я предала? Это он нас с мамой предал, изменил ей со своей студенткой, которая ему в дочери годится.

– Ты предала его, – сухо повторил священник. – Ты уподобилась Хаму, посмевшему лицезреть отца своего в непотребном виде. Это тяжкий грех! Кто ты такая, чтобы судить того, кто дал тебе великое благо: жизнь? Он вырастил тебя, качал на руках, кормил и поил, оберегал от превратностей. За это ты должна вечно благодарить отца своего, что бы он ни совершил. А ты отвернулась от него, отказалась даже выслушать. Грех это, тяжкий грех!

– Но тогда я предала бы маму! – горячо возразила Настя, – ведь она едва не покончила с собой. Разве можно простить такое?

– Не тебе судить отца твоего! Отношения твоих родителей касаются только их. А твой долг: любить и почитать их обоих и в горе, и в радости. Моли Бога и отца своего, несчастная, чтобы он простил твой тяжкий грех и чтобы вернулась к тебе любовь родителя твоего.

– А мама? Как же быть с ней?

– За мать свою отдельно молись. Лишать себя жизни – смертный грех, она не должна была такое совершать. В горе должно обращаться к Богу. Но не тебе судить и ее. Молись за них обоих, помогай во всем отцу и матери – и всемилостивейший Бог наш, может быть, простит тебя. Поддержи отца своего в хвори, не отвергай его любви к тебе. Не становись между ним и его избранницей, носящей в чреве брата твоего. Бог им судья, но не ты! Ступай и делай, как велю!

Он тяжело поднялся и, не оборачиваясь, ушел за ширму. Настя в полной растерянности вышла из собора и остановилась, ослепленная светом дня. В ее душе что-то перевернулось, боль стала иной, не такой режущей – и снова сильно захотелось плакать. Но она не могла себе этого позволить, ведь кругом были люди. В глубокой задумчивости девушка пересекла широкую площадь и поехала домой.

Глава 53. Лялька

На верхней ступеньке лестницы сидела Наталья. Прислонившись головой к стене, она дремала. Но едва Настя стала подниматься на свой этаж, как подруга открыла глаза.

– Слава Богу, объявилась. Я уже думала, что с тобой опять что-то стряслось. Ты почему на сотовый не отвечаешь?

– Звонков не было. – Настя достала из кармана мобильник и растерянно уставилась на экран. Тот был черным. Она опять забыла поставить его на зарядку.

– Ладно, – поднялась Наташка. – Побегу, надо маму подменить, а то вечером у меня занятия с репетитором. Какое счастье, что в этом году на педиатрическом факультете свои экзамены. А то на сангиг принимают только сертификаты ЕГЭ.